Четкие линии (СИ)

Гермиона, сразу после победы над Молли, мигрировала в сторону родителей, стоящих неподалеку. Те протянули ей какой-то конверт, нетрудно догадаться, что отдохнуть подруге не дадут ни капельки.

Впервые я мог не прятаться, впервые моя персона никого не интересовала. Эпопея с Темным лордом завершена, Дамблдор герой, подтвердивший свою гениальность, раз нашел целых три крестража. И я мог бы не скрываться, если бы не привык жить в пансионате, с полосатой шевелюрой и безразмерными рубашками.

— Все в порядке? — Сириус взглянул обеспокоенно.

Я что, так плохо выгляжу?

— Да, все отлично. Загляну на днях, повеселимся, сходим куда-нибудь, — меньше всего на свете хотел появляться в людных местах, однако Сириус со свету сживет своей опекой, если заподозрит неладное. — Просто эти экзамены… — закатил глаза.

Крестный издал лающий смешок и потрепал по волосам. Рона отконвоировали на площадь Гриммо, где он вряд ли задержится дольше, чем на две минуты, которые требовались, чтобы дойти до камина и воспользоваться сетью.

Сириус уже привык, что крестник у него вполне самостоятельный мальчик. Поэтому я первым делом зашел в неприметный тупик, активировал браслет и направился в туалет, где уже совершил привычное превращение в Эванса Грея.

Пансионат встретил меня жужжанием пчел и ароматом малины — хозяйка испекла пирог к моему приезду.

Только пройдя в комнату, которую занимал столько времени, осознал простую истину, она свалилась на меня оглушающей волной, заставила замереть на кровати.

Я не знаю, чем заняться этим летом. В прошлые годы у меня был крайне насыщенный график. Манга, иллюстрации. В этом, предчувствуя катавасию с крестражами, иллюстрации я изготовил заранее, в начале года, чтобы передать впоследствии издателю. А манга… не могу, просто не могу взять кисть в руки. Книга ассоциировалась у меня с Салазаром, слишком много времени мы провели в работе над нею.

При воспоминании об издательстве, на ум пришел Гриффин. И снова это подсознательное отторжение. Я всегда сравнивал редактора с Салазаром, находил плюсы и минусы, поэтому его фигура слилась у меня с Основателем, вернее, с его оценкой и тоской по портрету. Смотря на Гриффина, я всегда вспоминал, что лето не вечно, что я обязательно вернусь в школу, к портрету.

Теперь возвращаться не к кому. Не хочется даже идти в Камден-Таун, потому что там Мегги. Или уже не там, у нее вполне может открыться своя выставка. Или подруга, наоборот, отстояла свою независимость и возможность такой своеобразной подработки, которой грешили даже знаменитые художники. Кто знает, когда придет вдохновение.

При всем моем уважении к проницательности Гермионы, Мегги, как художница и сестра многочисленных мелких дьявольских сущностей, которых звала своей семьей, могла дать Бобренку сто очков вперед. Она подмечала детали и делала совершенно неоднозначные выводы. Как тогда, с моей ориентацией. Ей не составит труда разглядеть тоску, заметить взгляд побитой собаки, который я наблюдал в зеркале.

Денег за иллюстрации с лихвой хватит на этот год, а там… дальше я обязан отойти, жить. Потому что привык бороться и не умею сдаваться. Таков мой путь мангаки.

Ранее жизнеутверждающие мысли вызывали насмешку и горечь иронии. Чтобы не думать, лег спать, свернувшись в комочек. Возможно, ветер, напоенный ароматом цветов, врывающийся через окно в комнатушку, унесет от меня сны с Салазаром. Потому что они мучительны.

Нет, пусть оставит. Без них еще тяжелее.

Издатель назначил встречу на мой день рождения. Впрочем, какая разница? Раньше я праздновал их в Макдональдсе, за парочкой коктейлей, мороженым и прочими вредными, но очень вкусными вещами. Подумаешь, схожу чуть позже, ничего страшного.

На этот раз встреча проходила в магическом ресторане, в отдельной кабинке. Эрик Гриффин ждал, как показалось, слегка в нетерпении. Не знаю, откуда появилось такое впечатление. Вроде бы все как всегда, но что-то выдает, какое-то нервное напряжение, натянувшиеся внутри него струны. А еще этот пристальный взгляд, мужчина словно разложил меня на составляющие, проверил и убедился в их целостности. Только после этого лицо его слегка расслабилось.

— Добрый день, — удалось скорчить улыбку. В пансионате, где не требовалось держать лицо, при отсутствии работы, в многочисленных прогулках по Лондону, становилось легче.

— Добрый день, благодарю, что сумели выкроить время для встречи.

Поднял брови. Почему бы я не должен был?

Заказал себе холодный чай со льдом — лето выдалось жарким — и вслушался в слова Гриффина. Он расспрашивал о жизни, о самочувствии. Обычная, вежливая беседа. Так что же меня все-таки так напрягает?

Высокие стаканы появились на столике, соблазнительно запотевшие, то, что нужно в жару. Извинившись, припал с жадностью. Все-таки маскировка имеет свои минусы, когда не можешь достать палочку при маглах — становится плохо от солнца во всех этих маечках-рубашечках-шарфиках, какими бы легкими они ни были.

На пятом глотке меня повело, мышцы словно окаменели, и тело застыло статуей на стуле. Гриффин кивнул удовлетворенно, оставил деньги, которые немедленно испарились, и поднялся.

Странно, но не было страшно. Апатия спасала меня и от этого. Я смотрел, как мужчина плавно обходит стол, приближается, и думал только о том, что скоро, возможно, встречусь с Салазаром. Зачем еще понадобился бы редактору неизвестный художник-маг.

Гриффин поднял меня на руки, легко, невозмутимо, и аппарировал. Вообще-то это невежливо, но какая разница.

Мы очутились в просторной светлой гостиной, за французским окном расстилался густой сад, поросший густым шиповником. Где-то крякали утки, веяло влагой, наверное, поблизости водоем.

На стенах висели летние пейзажи, пол устилал мягкий ковер, а кресла были подвинуты к окну, чтобы хозяин и его гость могли наслаждаться летним днем, не покидая прохлады помещения.

Но меня ожидало другое место.

Мужчина усадил меня за стол, наколдованными веревками связал так, что и рыпнуться нельзя, даже если бы я мог. Разум заходился в крике, требуя, чтобы я хоть чуть-чуть испугался. Все равно. Апатия, безразличие. Все равно. Только где-то внутри тлела искорка, осколок мысли, что Салазару мое поведение не понравилось бы. Но и ее душила тоска.

— Скоро действие зелья закончится, не хочу рисковать, — пояснил Гриффин, кивая на веревки. Обошел стол, расположился напротив и внимательно еще раз осмотрел меня. — Радует, что ты так просто не сдаешься. Хотя твое поведение слегка печалит. Недостойно ученика Салазара Слизерина.

Действие зелья проходило, и мне удалось сощурить глаза. Не стоит и пытаться бить по больному, хуже уже мне не станет.

Гриффин фыркнул и стал снимать с пальцев кольца. Они становились видимыми, стоило только мужчине прикоснуться к ним. Простые, серебряные и золотые, но на каждом были выгравированы руны и гальдраставы. Тонкая, изящная ручная работа. И весьма мощная. От волны исходящей магии мне становилось не по себе. Насколько же силен сидящий напротив маг?

С каждым кольцом облик Гриффина неуловимо изменялся. Становились тоньше черты, полнее нижняя губа, глаза приобретали оттенок весенней зелени.

Сердце билось где-то в ушах, руки сами напрягали веревки.

С последним легшим на стол кольцом мне захотелось закричать, вырваться и убежать. Или наброситься на фальшивого Гриффина.

Потому что напротив меня сидел живой Салазар Слизерин.

В современной одежде, волосы его едва достигали плеч, и не было родинки в уголке рта. Но в остальном… Салазар Слизерин.

Изо рта не вырывалось ни звука. Судя по всему, Гриффин еще и околдовал меня, вернее, не меня, так как браслет все еще на запястье. Он мог зачаровать веревки, а уже те не пропускают слова.

— Мне было девять лет, когда ко мне вернулась память о прошлой жизни. Каково же было мое удивление, когда я понял, что внешность моя почти полностью соответствует оригинальной, — длинные, гибкие пальцы провели по тому самому, не отмеченному родинкой, уголку губ. Он заметил, он всегда замечал мои движения. Хотелось согнуться пополам от нахлынувшей боли, почти физической, но не на глазах у… кем бы он ни был! А маг тем временем продолжал, смотря только на меня, не отрывая взгляда: — Даже имя соответствовало. Наверное, я слишком долго проносил кольцо с Воскрешающим камнем, а, может, все дело в том, что я потомок одного из братьев из легенды. Смерть всегда покровительствовала этому роду. Как бы то ни было… Родители были с чудинкой и назвали меня Салазаром, в честь Основателя. Хотя, как я понял, его не слишком любят в нынешнее время, — презрительный фырк. — Спустя два года они погибли. И тут я совершенно не при чем, могу тебя уверить. Несчастный случай, мои родители были учеными, экспериментаторами, весьма увлекающимися натурами. К тому времени дар уже проявил себя, и родственники отправили меня в Дурмстранг. А в семнадцать лет… На меня нахлынули воспоминания. О некоем зеленоглазом мальчике, взросление которого я наблюдал глазами портрета. О его художественном таланте, о его приключениях. Картины сводили с ума, это была неконтролируемая лавина, она чуть было не погребла меня под собой. Мне понадобились полгода и глубокий Омут Памяти, чтобы рассортировать воспоминания, уложить их в голове. И возникло любопытство. Кто этот мальчик? Как и где он научился так рисовать? Чем он сумел заинтересовать мой портрет до такой степени, что тот воспользовался свойствами, которыми я его наградил? Хотя и знал, чем все это может закончиться.