Мои миры, твое отчаяние. Танец 2 (СИ)

— И что ты пытался доказать мне своей выходкой, Поттер? — разъяренно спросил он. — Я совсем не рад видеть тебя на своем факультете!

Мальчик в мантии с зеленым значком весь сжался, казалось, что он пытался таким образом стать меньше и незаметнее.

— Это Шляпа, сэр… Она сказала, что здесь я смогу достичь величия и силы…

Снейп покраснел от злости еще сильнее, красные, отвратительные пятна выступили на его лице.

— Теперь пытаешься сыграть на том, что будто бы я, услышав «предсказание» куска фетра, начну заглядывать тебе в рот и всюду бегать за тобой, лишь бы от твоей славы и чего–то там еще мне перепал кусочек?! Не смей! Слышишь, не смей пытаться купить меня этим!

Гарри с силой сжал кулаки, так же как и тот, другой, что стоял перед опекуном.

— Я не пытался своими словами заставить вас полюбить меня! — воскликнул мальчик.

Зельевар от этих слов только рассмеялся.

— Поттер, ты, я и любовь — это не сочетаемые понятия. Если ты так страстно желаешь чего–то подобного, то тебе дорога к Дамблдору. Он у нас пацифист и уверен в том, что все люди должны дарить друг другу душевное тепло, — ядовито произнес Снейп. — Не стоит искать во мне родительскую фигуру или добиваться моего расположения, Поттер. Я насквозь вижу тебя!

Ребенок перед ним сжался еще больше, обнял себя руками, а потом выбежал из комнаты, громко хлопнув дверью. Снейп же просто покачал головой и, бросив горсть дымолетного порошка в камин и что–то неразборчиво прошептав, исчез в зеленом пламени.

Гарри выбрался из своего укрытия и направился к двери, стремясь как можно скорее покинуть это место и выкинуть увиденную сцену из головы.

Иногда ему в голову закрадывались мысли о том, что Снейп мог бы относиться к нему иначе, если бы он поступил в Хогвартс и прошел бы распределение на Слизерин. Но сейчас Поттер понял, насколько было глупо рассчитывать на то, что этот человек в состояние до конца перешагнуть через свою ненависть к его отцу и забыть прошлое. Возможно, со временем ему удалось бы проявить себя в Хогвартсе и добиться хоть какого–то уважения, но насколько же сильно пришлось бы сломать себя для этого? Через сколько боли пройти? Дурмстранг поначалу был для него спокойной гаванью, конечно, стычки с Бруевичами немного попортили ему нервы, но даже это не напоминало эту жестокость.

Комната исчезла так же внезапно, как и появилась. Сфинкс лежал на полу и лениво перекатывал маленькие шарики.

— Человек часто представляет перед собой только одну сторону своих фантазий, забывая, что одно всегда влечет другое. Невозможно вырвать определенный момент из цепочки событий. Разрушение одного повлечет изменение всего остального.

Гарри устало кивнул. Блуждание по лабиринтам нереализованных возможностей утомляло его. Ему хотелось придти уже к самому концу этого пути.

— Это все реальное?

— Увиденное тобой — это отражение существующих вероятностей миров.

Поттер тяжело вздохнул, в голове не укладывалось все это.

— Долго ли еще идти? — спросил мальчик у существа.

Сфинкс подкатила лапой к нему один из шариков.

— А как много сомнений у тебя осталось?

Он сталкивался со множеством ситуаций, где не был уверен в правильности своего поведения. Неужели ему придется проходить через все это, чтобы позволить себе увидеть их со стороны, а потом отпустить?

— Я не знаю… — честно признался мальчик.

— Тогда иди дальше, — усмехнулся сфинкс и начал постепенно исчезать.

Чем дольше мальчик пребывал в этом странном месте, тем больше сомневался в стабильности собственной психики. Он помнил сказку об Алисе в стране чудес, а такого персонажа, как Чеширский кот, невозможно было забыть, но вот Чеширский Сфинкс… Это было что–то за гранью представления и понимания.

Практически вслепую Гарри отправился вперед, но ничего не происходило и не менялось. В какой–то момент он даже запаниковал, что остался совсем один в месте, где понятие направления было весьма условным. Поттер пожалел, что так опрометчиво бросился в эту авантюру. Он совершенно не просчитал возможные последствия и способы подстраховки. Как минимум, нужно было трансфигурировать из платка клубок и закрепить конец нити у двери, чтобы иметь возможность по ней вернуться назад. Гарри же поступил просто глупо, кинувшись во все это сломя голову. И вот теперь ему предстояло блуждать в этой тьме до полного физического истощения.

Когда мальчик уже мысленно успел себя несколько раз похоронить, перед ним появился он сам: такой же растрепанный, в чуть помятой форме и со шрамом на лбу. Зеленые глаза смотрели устало и немного обреченно.

— Я Ирраг Реттоп, твое отражение. Я лучше всех знаю тебя, — представился двойник.

Гарри удивленно приподнял брови.

— Возможно, это и так.

— Я знаю то, что ты скрываешь от других… Например, свою боль… — он облизнул губы. — Ты боишься быть преданным, поэтому так мало говоришь о себе, своем прошлом и о том, что тебе довелось вынести. Ограничиваешься общими фразами, надеясь, что из них никто не сможет вычленить то, что может ударить по тебе со всей силой и причинить нестерпимую боль. Ты опасаешься, что кто–то, даже случайно, сможет каким–то образом рассказать что–то такое, что лишит покоя и заденет тебя. Но с той же силой, что заставляет тебя стремиться обособиться от людей, боишься полного, абсолютного одиночества, что разъест тебя окончательно.

Поттер действительно был согласен с этими словами и не мог ничего поделать с собой.

— Я боюсь новой боли, — признался он.

— Конечно, — кивнул Ирраг. — Боишься настолько же сильно, насколько любишь ее. Ведь она, как ничто другое, доказывает твое существование, дает ощутить его со всей полнотой. Тебе страшно, что, когда это ноющее, колкое, разъедающее нечто исчезнет, то останется только пустота. Ты переживаешь из–за того, что считаешь, что способен по–настоящему чувствовать только это…

Гарри не мог не признать этого. Мальчику казалось, что сейчас выворачивают все его существо наизнанку.

— Ты хочешь признания близких людей, чтобы они боготворили тебя, заботились… Тебе приятна ревность Дориана, потому что в твоем изломанном сознании это приравнивается к одному из проявлений дружеской любви… Ты ищешь тех, кто мог бы принять ответственность за тебя. Можешь сколько угодно говорить о плюсах самостоятельности, но это не меняет твоего желания быть зависимым хоть от кого–то.

И снова нечего было возразить. Потому, что ему хотелось быть слабым настолько же, насколько сильным.

— Переживаешь, что в роли опекунов тебе достаются жестокие люди. Именно по этой причине отверг предложение Каркарова о том, чтобы переоформить бумаги на него. Опасаешься, что те порции тепла, которые есть сейчас, тогда сразу же прекратятся. Ты боишься того, что надумываешь себе сам…

— Я согласен с этим, — произнес Гарри хриплым голосом.

— А еще иногда тебе хочется бросить все и убежать куда–нибудь подальше, чтобы ответственность, которую все почему–то возлагают только на тебя, перестала давить на плечи, — Ирраг замолчал, а потом, тяжело вздохнув, продолжил. — Но ты это никогда не сделаешь, потому что понимаешь бессмысленность подобного, да и не сможешь оставить близких тебе людей.

Поттер согласно кивнул.

— Самая твоя большая проблема заключается в том, что ты не можешь понять себя. Боишься признаться, что не идеален… Ты обидчив, но быстро отходишь. Иногда завидуешь, но никогда не стремишься присвоить себе чужое. Тебе присуща тщеславность, но оно никогда не перерастает в высокомерие… Любому человеку свойственны недостатки. Все, что от нас требуется, — это следить за тем, чтобы они не переросли в пороки.

Реттоп закусил губу.

— А еще я знаю, кем является Глас. Я твое отражение. У нас одни мысли на двоих. Ты просто не хочешь признавать правду…

— Я могу пройти вперед? — спросил Гарри, передернув плечами.

— Если только ты к этому готов, — ответил двойник.

Поттер осторожно ступил вперед. Темнота начала рассеиваться, и перед мальчиком появилась дверь. Гарри некоторое время придирчиво разглядывал ее, убедившись, что, по крайней мере, внешне, она не таит никаких угроз, все–таки открыл.