В последний раз, Чейз? (СИ)

Я не знаю, были ли зайцы на пижаме или нет. Я вдруг так сильно хочу ее обнять, что плюю на все правила. Просто прижимаю к себе. Просто вдыхаю этот пьянящий аромат полевых цветов. Просто чувствую, как быстро начинает биться ее сердце. Как откликаются ее пальцы, и она без слов обвивает меня руками. Так и должно быть. Так всегда было. Есть. Будет. И ни Гере, ни титанам, ни даже матери Земле не изменить этого. Это моя Аннабет. Если нужно принести кого в жертву, отправить в поиск, отделить от меня - выбирайте любую другую девушку с тем же именем. Эта останется со мной на всю жизнь.

– Эй, а как же прогулка? – бубнит она из-под моих объятий.

– Тебя что-то не устраивает?

Она глухо смеется в мою пижаму, и по телу расходится ток.

– Вот и отлично.

– Перси… – тихо говорит она.

Я отпускаю ее в надежде, что она все-таки не уйдет. Глаза девушки светятся счастьем, когда я разъединяю наши пальцы.

– Ты же знаешь, что я хочу сказать?

– Знаю, но теперь ты должна говорить это намного чаще. – Я все равно цепляюсь за ее руки, словно слепой. – Удивляюсь, такая умная, и еще не поняла этого, Воображала.

Она берет мои ладони в свои руки и подпирает ими щеки. Получается очень потешно, и, если что, Аннабет довольно милый шарпей.

– Я люблю тебя, Перси.

– И еще раз, – довольный собой, повторяю я.

– Я люблю тебя.

– И еще.

– Джексон, – рычит она.

– Согласен. Теперь моя очередь…

Но моя очередь не наступает, потому что она целует меня. Снова и снова. Клюет в нос. В щеки. Задевает губы. Дразнит. Будто доказывает мне, что скучала. Я знаю это, Аннабет. Знаю, потому что пережил это вместе с тобой. Вдали от тебя. Ее руки перебирают мои волосы, касаются шеи, лица, и я чувствую себя падающим в пропасть. Хочу разбиться, но больше никогда не думать о поисках, о проблемах, о боли, о том, что могу потерять ее. Я тяну девушку на себя, усаживая на коленях. Аннабет издает странный писк протеста, видимо, все еще надеясь прогуляться по кораблю. Но эта идея быстро испаряется, когда поцелуй становится все требовательней. И я знаю, что это тонкая грань, которую пересекать или слишком рано, или невозможно вообще.

Но Аннабет не отстраняется. Она пытается быть еще ближе, прижимаясь ко мне в лихорадке. Если бы только знать как, когда между нами только ткань одежды. И снова удар током – ее пальцы, впивающиеся в мою спину, царапающие, требовательные, как и она сама. Из горла вырывается хрип, и в эту же секунду она отстраняет от меня, глядя широко раскрытыми от удивления глазами.

Смешно видеть ее раскрасневшейся, дезориентированной, такой живой и теплой. На щеках горит румянец, словно она пробежала десяток метров. Не знаю, как выгляжу я сам, но внутри творится что-то нескладное. Мне не хочется прекращать это. Я хочу целовать ее. Хочу прижиматься к ней, боясь, что все это кончится. Хочу быть настоящим и таким же живым, как и сама Воображала.

Черт. Я хочу ее саму. И от этого становится стыдно. Слишком стыдно, чтобы смотреть в искренне удивленные глаза девушки. Сердце нарочито быстро стучит в груди. Пульс отдается даже в ушах.

– Аннабет, я…

– … люблю тебя, – спокойно, словно ничего и не было, говорит она. – Я знаю, Перси.

И она целует меня в кончик носа. Благодарно. Преданно.

Воспоминание развеивается, как дым. Я снова посреди примерочной. Из зазеркалья на меня смотрит отрешенный парень в черном смокинге и бежевой рубашке. Кажется, он не слишком доволен своим видом, да и кто был бы доволен? Почему нельзя идти на свадьбу в шортах и футболке? В конце концов, так намного удобнее. Для кого созданы эти дурацкие правила?

– Ты скоро, принцесса? – интересуется Джейсон.

– Мне не нравится. Я как клоун.

– Перестань, принцесса. Тебе все к лицу.

Я улыбаюсь. Ладно-ладно, посмотрим, кто будет смеяться последним. В лицо ударяет свет, будто я звезда, и софиты готовы испепелить меня заживо. Но я не звезда. На диванчике устроились Фрэнк и Хейзел, в соседней раздевалке копошится Джейсон. Мне выбирают смокинг. Вот умора.

– Что скажешь, Хейзел? – поправляя воротник, спрашиваю я. – Мне неудобно, кажется, маловат.

– По-моему, намного лучше предыдущих.

– По-моему, они все одинаковые, – замечает Джейсон, выходя из раздевалки.

На нем такой же черный костюм и рубашка. Боги, мы как два идиота.

– Нет, ты, правда, неплохо выглядишь, – встревает Фрэнк. – В том белом костюме ты был похож на Синатру.

– Фрэнк Синатра, Чжан? Ты это серьезно? Хейзел, мы берем эти.

– Без проблем. Ненавижу эти магазины, – выдыхает подруга, вставая с диванчика.

Всю дорогу до дома я не отвлекаюсь на разговоры друзей. Все, о чем только я могу думать – воспоминания. Снова и снова, вспышками, картинками, они являются ко мне, испытывая меня на прочность. Мои собственные воспоминания стараются уничтожить меня, и это чувство хуже пленения Тартара. Все обостряется тем, что я помню эту ночь. Слишком подробно, чтобы теперь забыть. В багажнике валяется мой костюм на ее свадьбу. В голове пылятся воспоминание о ночи, которая не переросла в нечто больше, чем просто сон в обнимку. А если бы переросла? Если бы все было именно так? Что, если Аннабет не испугалась бы? И не испугался бы я?

Но в голову приходит совершенно иная мысль. Она была с Майклом. Была в том самом смысле. Я сжимаю подлокотник минивэна. Он заставил ее. Вынудил. Сволочь. Он вынудил ее. Я ненавижу его всеми фибрами своей души. Как? Как он посмел касаться ее?! Он… надругался над ней. Сволочь. Внутри обрывается нить моего спокойствия. Будто нависшее над городом цунами, наконец, накрывает вышки, снося все на своем пути. Они спали. Спали в одной кровати. Да и может это быть как-то иначе? Он целовал ее так, как целовал я. Чувствовал тоже притяжение, ту же боль, тот же страх потерять ее.

Он раздевал ее. Стягивал с мягкой кожи ткань, хотя я даже не задумывался. Потому что это Аннабет. Потому что она настолько же невинна, насколько и чиста. Потому что это моя девочка, с красивым разрезом глаз, с брызгами родинок на плечах. Потому что она слишком трепетна, чтобы представлять ее в подобной картине. Это пошло, развязно, тошнотворно. То, что делали другие девушки, обвивая меня ногами, не могла делать Аннабет. А уж тем более с этой сволочью по имени Майкл. В ушах стучит пульс. Моя критическая точка кипения, что разрушает меня изнутри.

Аннабет… Скажи мне, что это ложь. Прямо сейчас. Здесь.

Но в ответ меня ждет тишина. Глухое шипение певца из радио. Бормотание Хейзел и Фрэнка, веселый отклик Джейсона. Кто-то здесь явно лишний. Я отстегиваю ремень безопасности.

– Эй, дружище, меня могут оштрафовать…

– Останови здесь, Джейсон.

– Чего? – друг оборачивается ко мне. – Брось эти шутки, Перси. Мы едем домой.

– Останови, – грубо отчеканиваю я.

– Перси, – тихо зовет Хейзел.

– Перестань, Джексон. Что ты творишь? – Чжан обескуражено отстраняется от девушки, кладя мне руку на плечо.

– Выпрыгну на ходу, если потребуется, – тихо повторяю я.

Визг тормозов. Брошенное в спину: «Очнись». Наверное, слишком страшно. Слишком пусто. Но в глазах пляшет немая сцена, когда он склоняется над ней… Черт подери! Как поддонок, как загнанная, вспотевшая лошадь. И мне хочется кричать, выть от этого. Ноги срываются на бег. И я несусь куда-то вперед, не различая дороги. Чертовски приятно знать, что гребаный смокинг остался в машине, что укатила в гребаное поместье Оллфордов. Ненавижу этот город. Ненавижу эту жару. Но, в первую очередь, я ненавижу самого себя.

Чтобы узнать человека, сперва его нужно сломить…

То, что происходит в моей жизни не сломило меня, даже не пошатнуло моей веры. Это уничтожение. Полное, безмерное, безвозмездное. Я лучше бы один раз умер от яда гарпий, вместо того, чтобы переживать эту боль снова и снова. Должна же быть справедливость в этом мире? Хоть где-то? Хоть в ком-то?!

Я вспоминаю теплые глаза Беатрис, милую улыбку Чарли, но в это мгновение уже ничего не способно исцелить меня. Я думаю о побеге, самоубийстве, но понимаю, что для этого я слишком себя ненавижу. Дорога увиливает в заросли, и только в чаще я перехожу на шаг.