Отравленные тьмой (СИ)

Кили пришел в себя спустя несколько дней после отъезда Гэндальфа, а еще через пару дней эльфы, которых оставил в Эреборе Леголас, объявили, что рана больше не опасна и тоже уехали. Фили остался со своей проблемой один на один. С этого момента днем он был правителем возрождающегося государства, а ночами – сиделкой у постели брата. На сон он отводил себе пару часов перед рассветом, а на осуждающие слова Балина чаще всего отвечал, что успеет отдохнуть, когда все дела будут закончены. Седой гном лишь качал головой и задумчиво гладил бороду, пытаясь понять, когда это принц, которого он будто бы недавно учил читать и писать, вдруг стал таким взрослым и, самое главное, таким похожим на своего дядю…

Покои, где содержался Кили, находились на дальней галерее. Вероятно, раньше здесь размещали гостей и послов. Некогда роскошные чертоги ныне обветшали, однако оставались надежными и удобными, в том числе и тем, что нынешним обитателям Эребора до них пока не было никакого дела. Фили находился рядом с братом, когда тот пришел в себя. Он почему-то твердо верил, что Кили удалось перебороть подчиняющую его силу. Откуда пришла эта уверенность, гном не думал. Она просто была. Но Кили открыл глаза, обвел мутным взглядом комнату, а еще через мгновение оскалился и бросился на сидящего у постели брата, стремясь добраться до горла. Фили не составило труда скрутить ослабевшего от раны гнома, но надежда на благополучный исход увяла на корню. На следующий день Кили вновь попытался напасть на него, на этот раз вооружившись длинной щепой, которую как-то умудрился отковырять от спинки кровати. В те дни эльфы еще не покинули Эребор, так что следующие две ночи Фили провел в небольшой кузнице за горькой, но необходимой работой – первым изделием, созданным руками молодого короля на своей исторической родине, стали легкие цепи и прочные браслеты, которые он одел на отчаянно сопротивляющегося, но все еще более слабого брата. Цепи крепились к кольцам в полу таким образом, чтобы у Кили оставалась относительная свобода передвижения, но он не мог бы причинить вред ни себе, ни Фили. Более того, по желанию цепи можно было натянуть так, чтобы зафиксировать гнома на кровати. Фили сам не знал, зачем он это сделал, но, как оказалось, это было очень предусмотрительно.

Чаще всего Кили не разговаривал с братом, предпочитая сверлить его ненавидящим взглядом. Иногда он огрызался, если Фили сам пытался с ним заговорить, или сыпал проклятиями и руганью, мешая всеобщее наречие, кхуздул и какой-то незнакомый язык, слова которого Фили не понимал. С другой стороны, Кили всегда съедал все, что ему приносили, много спал и, очевидно, всячески старался поскорее выздороветь.

На следующий день после отъезда эльфов, у молодого гнома случился первый припадок. Весь вечер Кили был непривычно тих, лишь периодически морщился как от боли, да впервые отказался от ужина. На попытку Фили заговорить, он вновь ответил потоком ругательств, так что брат оставил его в покое и вскоре задремал на лавке у стены. Проснулся он от крика и не сразу понял, что происходит. Кили сидел на кровати, быстро раскачиваясь взад-вперед и глядя прямо перед собой широко открытыми глазами. Когда Фили одним прыжком отказался рядом, он услышал сбивчивый шепот:

– Я их убил… Я всех убил… Дядя… Брат… я всех убил… я всех убил…

Когда же Фили попытался привести брата в чувства, того начала бить крупная дрожь, а из глаз потекли слезы. Шепот перешел в крик, Кили забился в удерживающих его руках, явно не понимая, где находится и что происходит. Тут-то и пригодились фиксирующие цепи. Молодой гном хрипел и выгибался, тщетно пытаясь вырваться, но кованная сталь держала крепко…

Закончилось все внезапно. Кили вдруг замер, вытянулся в струну, вскрикнул раненным зверем и потерял сознание. Фили обессилено опустился прямо на пол рядом с кроватью. Произошедшее не укладывалось в голове. Отчаянно хотелось просто, как в детстве, расплакаться, но он настолько устал, что сил не было даже на это. Сжав кулаки и уткнувшись лбом в сгиб локтя, гном тихо заскулил от отчаянья и безысходности…

Такие приступы стали повторяться почти каждый день. Кили метался, кричал и плакал, обвиняя себя в смерти дяди. Фили в какой-то момент осознал, что в эти мгновения к брату, судя по всему, возвращалась память о произошедших событиях и естественные чувства, не отравленные поработившей его чуждой силой. А потом во время одного из таких припадков, младший гном вдруг впился взглядом в лицо брата и пугающе четко и спокойно попросил:

– Убей меня. Я не могу так больше.

В тот момент Фили впервые подумал, что лучше бы он тогда умер в Озерном городе, сгорел в пламени дракона, получил эльфийскую стрелу в спину – что угодно, лишь бы не слышать этих слов, не видеть отражение жуткой просьбы в безгранично родных глазах… Он отвел взгляд, и брат вновь зашелся криком, а Фили смог лишь попытаться зажать руками уши, чувствуя, что сам неуклонно сходит с ума…

День за днем сменяли друг друга, и Фили начало казаться, что он живет в кошмаре – бесконечном и безысходном. Наверное поэтому, когда в зал приемов, где он с трудом пытался сосредоточиться на словах очередного посла из Железных холмов, ворвался Гэндальф, гном почти не отреагировал, решив, что это лишь шутка измученного разума. Однако старый маг был более чем реален. Быстро оценив ситуацию, он выпроводил из зала всех чужаков, а потом попросил Балина избавиться и ото всех остальных. Старый гном, привыкший за время похода, безоговорочно доверять волшебнику, не спорил. К тому времени как Фили сообразил, что происходит, в зале не осталось никого, кроме него и Гэндальфа. Гном поднялся и сделал шаг навстречу старику, но тот оказался шустрее. Мягко подтолкнув Фили обратно к трону, он пробормотал что-то вроде: «Эх, что ж вы с собой творите…» – и настойчиво усадил гнома обратно. Молодой правитель попытался воспротивиться, но тут усталость последних дней вдруг взяла свое. Буквально через мгновение светловолосая голова опустилась на грудь, и гном мирно и глубоко заснул.

По ощущениям проспал Фили целую вечность, хотя на деле прошло не больше двух часов. Проснулся он полным сил и на удивление отдохнувшим и первым делом обратил свое внимание на сидящего в стороне и попыхивающего трубкой мага.

– Гэндальф, – Фили потер лоб, прогоняя остатки сна. – Полагаю, за этот внезапный сон мне стоит поблагодарить тебя?

– Стоит, – добродушно кивнул маг. – Я во время приехал, не иначе как ты себя уморить решил.

– Дел много слишком… – гном неопределенно пожал плечами. – Я ждал тебя намного раньше.

– У меня тоже дел достаточно, – в тон ему ответил Гэндальф и поднялся. – Но я вернулся, и ты знаешь из-за чего. Как он?

– Плохо… – Фили помрачнел, стоило вспомнить о брате. – Ему нужна помощь, но я не знаю, что делать…

– За этим я и вернулся, – волшебник ободряюще кивнул.– Пойдем. Отведи меня к нему – заодно по пути расскажешь, что да как.

Фили кивнул и первым вошел в лабиринт галерей и переходов, ведущий к покоям брата.

========== И вновь Эребор ==========

Смысла скрывать что бы то ни было, Фили уже не видел. Потому за то время, пока гном и волшебник петляли по запутанным коридорам горной твердыни, молодой король успел рассказать все, что происходило за эти дни. Он не стал таиться и о том, что Кили напал на него тогда в Озерном городе, и почти шепотом, отводя взгляд, поведал о том, как на самом деле погиб Торин. Гэндальф молчал и внимательно слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Лишь качал головой, гладил седую бороду, да с каждой минутой становился все мрачнее. Наконец, Фили остановился у нужной двери и выпростал из-под воротника ключ на длинной цепочке.

– Помоги нам, Гэндальф, – попросил он, устало взглянув на мага снизу вверх.

– Я сделаю все, что смогу, – маг положил ладонь на крепкое плечо гнома и ободряюще улыбнулся.

Фили отомкнул замок и обернулся, но Гэндальф кивком предложил ему зайти внутрь первым. Гном на мгновение прикрыл глаза – видеть брата в таком состоянии с каждым разом было все тяжелее, – а затем открыл дверь и вошел. Кили сидел на кровати, скрестив ноги, и ожесточенно теребил кованную цепь, силясь найти хоть малейший изъян. Услышав скрип, он вскинул голову и криво усмехнулся: