Беззвёздная дорога (СИ)

Берегись драконов!

Затем тьма — тяжкая и тихая — пала на него снова, и он видел лишь дорогу. Фингон стоял, застыв и держа в руке кинжал. Он готов был посмеяться над собой. Что же можно сделать кинжалом против такого чудовища! И здесь было так много пауков; гораздо больше, чем он предполагал, и они сами были гораздо больше. Он теперь уже не видел, где они. Большинство были далеко от серого полотна дороги — большинство, но не все; и из того, где они были, ему было очевидно, что они знали, где проходит эта дорога. А дракон мог появиться в любой момент.

Но это была его дорога, и другой у него не было. Он чуть выпрямился. И пошёл дальше.

Вскоре он услышал звук, похожий на цокот копыт. Он полуобернулся — звук шёл справа, и в сиянии мерзостного явления чудища он не видел там ничего, кроме пауков. Но к нему скакал всадник, он яростно летел от тьмы ко тьме. Когда он подъехал к дороге, мышцы его коня сжались в комок, и он перепрыгнул через неё, словно через какое-то высокое препятствие. Фингон закричал. Это был Рохаллор, конь его отца;, а всадником был Финголфин, Верховный король, отец Фингона — и глаза его горели.

Но он уже снова исчез в ночи. Именно так он поскакал, чтобы бросить свой вызов перед вратами Моргота, и в отчаянии Фингон не смог его удержать. Уже давно Финголфин был полон решимости завершить войну своего брата и увидеть, как убийца его отца будет повержен, и, хотя верил он напрасно, гнев его был столь же истинен на своём пути, как пламя падающей звезды.

Фингон опустил голову и взглянул на серую дорогу у себя под ногами, и посмотрел туда, налево, где исчез его отец. Предупреждение Ирмо всплыло у него в памяти —, но он не хотел слушаться. Он пошёл ради одного, но было и другое дело, гораздо более важное. Как же ему не свернуть в сторону ради отца?

Он глубоко вздохнул. Во тьме было множество пауков. Где-то таился дракон.

— Я не боюсь, — сказал он.

И, тем не менее, в тот момент он прежде всего вспомнил слова короля Ольвэ. Дерзкий и торопливый; так он назвал Фингона, когда тот преклонил колени у ног короля, — назвал того, кого среди Изгнанников всегда восхваляли, как самого отважного командующего.

Дерзкий и торопливый.

В этом месте было множество теней. Фингон знал, что его отец никогда не оказывался в Пустоте. Дух его пребывал в чертогах Мандоса.

Кем бы ни был этот всадник — это не мог быть он.

Сердце Фингона тяжело скорбело, но всё-таки он опустил кинжал обратно в ножны. Снова он посмотрел на серую дорогу. Какой же она была однообразной и жалкой!

И он пошёл по ней дальше.

***

Ни пауки, ни драконы не беспокоили Фингона, пока он дальше шёл по дороге. Но он начал ощущать огромную усталость. Казалось, на него давила какая-то огромная тяжесть. Долгое время он не мог понять, что это могло бы быть. Затем он остановился и протянул руку и увидел, что на нём — серебряная корона.

— Конечно же, — пробормотал он. Если его отец умер — тогда теперь он король. И он почувствовал себя так, как он чувствовал раньше, до того, как внезапно ощутил, где именно он находится и, что происходит;, но теперь он уже видел всё насквозь, и мог сопротивляться: и поэтому, хотя он снова был снова облачён в синие и серебряные одежды, он уже не смог поверить, что снова находится в Белерианде. Это была Пустота, и здесь была дорога; и вокруг него уже не появился прекрасный пейзаж. Но с короной, как кажется, он должен был смириться. Она не была лёгкой.

Митрандир, как подумал Фингон, был слишком добр, когда сказал хоббитам, что у них за завтраком собрались три великих короля. Да, Фингон был королём эльфов в Средиземье;, но знатоки преданий спорили о том, чьи годы правления были короче — его или Маэдроса, и большинство всё-таки считали, что годы, проведённые Маэдросом на Тангородриме, всё-таки нужно считать царствованием, и поэтому правление Фингона было самым коротким. Меньше двадцати лет смертных он носил эту корону. Он не думал, что за это — очень краткое время — он стал особенно великим.

Он думал только о дороге.

Вскоре появилась высокая фигура и пошла в тенях рядом с ним, как если бы рядом проходила ещё одна тропа. На сей раз Фингон почти ожидал Маэдроса.

— Это же возможно, — сказал Маэдрос, как будто бы продолжая уже начатый разговор. — Берен и Лютиэн доказали это; и если смертный человек и дева из серых эльфов могли сотворить такие дела, то чего не сделает весь Белерианд, объединившись в дружеском союзе с мощью нолдор?

— Я с тобой не спорю, — сказал Фингон, как он уже говорил это раньше. Он знал, что этот разговор — лишь призрак того, настоящего, но теперь казалось, что этот призрак теперь решил говорить за него. У него не получилось сказать: Маэдрос, это ты? или мы так мало знали о том, с чем нам предстояло встретиться или даже Лютиэн ведь не была обычной эльфийской девой!

— Я уже говорил это много раз, и ты, и я имеем больше оснований верить в это, чем кто бы то ни было. Если у нас есть друзья, мы сильны.

— При первом появлении Людей я не слишком высоко их ставил! — сказал Маэдрос.

— Финрод всё понял лучше нас. Тебе бы надо было видеть людей из дома Хадора при Этель Сирион, Маэдрос! Я не говорю, что они лишены страха; дело совсем не в этом. Я бы даже сказал, что они были в великом ужасе. Они очень хорошо знают, как они слабы. Но на своём ужасе они могут построить мощное сопротивление, и нет ничего, на что бы они не осмелились.

Маэдрос рассмеялся.

— Неудивительно, что они тебе нравятся!

Они чуть дальше прошли вместе во тьме. В сердце Фингона было многое, чего он не мог сказать — по крайней мере не сейчас, когда на нём была корона. Маэдрос шёл вперёд лёгкими шагами. В глазах его было пламя — и всё же он улыбался.

— Я слишком долго жил, почти не надеясь, — сказал он, — потому что, казалось, мало на чём можно было основывать мои надежды. Но теперь! .. — Внезапно он обернулся к Фингону и схватил его за руку. — Мы выгоним орков из этой прекрасной земли, — сказал он, — а Моргота — из его крепости; мы отмстим за твоего отца — и за моего; затем мы исполним Клятву — и будем свободны!

Фингон крепко схватил его за руку.

— Я уже давно хотел, чтобы ты освободился от этих оков, — сказал он. — Но я знаю, что король Тингол послал тебе недружелюбный ответ.

Лицо Маэдроса было печально.

— Мы слишком поспешно послали к нему; нужно было подождать, а потом к нему обращаться. Маглор даже сказал, что нам не нужно было выражаться прямо так, как будто мы…

— Как будто вы сыновья Феанора? — сказал Фингон.

— Ну мы ведь действительно сыновья Феанора! — Маэдрос на мгновение рассмеялся, и потом покачал головой. — Келегорм и Куруфин просто рвут и мечут; им за самих себя стыдно. Им надо было пойти и помочь Финроду, и они это знают. Но я их сдержу. Пусть Лютиэн оставит себе то, что она с таким трудом завоевала. — Он посмотрел вдаль и мягко добавил, — А годы Людей коротки…

Потом он снова повернулся к Фингону, и его улыбка была почти такой же светлой, какой когда-то была в Валиноре; и он поднёс руку Фингона к своим губам и поцеловал, прежде, чем отпустил. Он больше уже ничего не сказал. Они пошли дальше. Но Фингон вспомнил, что тогда подумал — как он думал и теперь — что братья Маэдроса вряд ли стали бы так уж рвать и метать.

Вскоре их охватила огромная тьма, и Фингон уже не видел Маэдроса рядом с собой. Теперь ему казалось, что он снова идёт по зелёному Белерианду, по полям Хитлума. По серой дороге он снова шёл к Этель Сириону, и он слишком хорошо знал, что лежит впереди. У них было много оснований для надежды в то светлое утро: великая сила их союза, великая дружба и великие сердца; и кроме того, Тургон, которого никто не ждал, явился с десятью тысячами светлых копий гондолиндрим.

— О друг мой! — нежно сказал он.

***

Дорога не привела Фингона к Битве бессчётных слёз. Он готовился к этому; он был готов. Он хорошо помнил путь на битву, и ему почти удалось обрадоваться, когда он подумал, что снова увидит Хурина, которого считал своим другом. Но серая дорога пошла к югу от поля сражения и прочь, на Восток, лишь слегка отклонившись на север по восточной дороге Ард-галена, по которой он ездил так много раз; и он слышал звон оружия, но не видел сражения.