Девственная земля

Когда, наконец, настал благоприятный момент и неровные колеса медленно покатились по рытвинам, я ужаснулась, увидев, что гирлянды из мальчишеских тел по-прежнему висят на башнях. К счастью, другие почувствовали то же самое, и через несколько мгновений мальчишки послушно спрыгнули в толпу.

Теперь казалось, что все население Долины — мужчины, женщины и дети — собралось на этих узких улицах, заполнив нависшие над улицей балконы и крыши. Но так как Зигрид и я шли прямо за колесницами, то мы могли рассмотреть каждую деталь, включая кремовые пушистые опахала из хвостов яков, которыми служки обмахивали брахмана — служителя Мачхендрантха. Поразительная техника продвижения этих огромных повозок по узким улочкам заключается в том, что к каждому дышлу прикрепляется два стофутовых каната, которые тянут десятки мужчин. Они хором подбадривают себя какими-то возгласами под вдохновляющий аккомпанемент барабанов и цимбал. Когда, наконец, неуклюжую колесницу удалось продвинуть ярдов на двадцать-тридцать (на большее расстояние без отдыха это сделать почти не удается), вся толпа восторженно закричала. К тому времени мы с Зигрид были настолько захвачены происходящим, что тоже присоединились к всеобщему ликованию. Когда это, по-своему величественное, шествие продвинулось ярдов на сто, мы с беспокойством заметили, что первая башня теряет устойчивость и, казалось, вот-вот упадет, придавив немало людей. Очевидно, это увидели не только мы, так как четверо мужчин уже вскарабкались на качающееся сооружение и сбросили назад еще два каната, которые тут же подхватили сильные руки мужчин. Крепко ухватившись за канаты, они удерживали башню в относительном равновесии, хотя эта предосторожность тормозила шествие.

Мы оглянулись на вторую колесницу и увидели, что она тоже попала в беду. Одно из огромных колес застряло в луже клейкой черной грязи, столь характерной для Катманду, и все усилия вытянуть его были безуспешны. Мы стали пробираться назад, чтобы посмотреть, чем все кончится, но первая колесница вновь привлекла наше внимание, и на этот раз для тревоги было куда больше оснований. Дорога слегка пошла под гору, и колесница неожиданно резво покатилась вниз, натягивая канаты. Люди, придерживавшие их, вынуждены были бежать за колесницей, а шедшие впереди, перепугавшись, кинулись в стороны и смешались с толпой. Некоторые упали, но, к счастью, дорога вновь выровнялась, а может, смилостивился Мачхендранатх, и смятение улеглось. Страшно подумать, что случилось бы, охвати толпу настоящая паника. Нас довольно грубо толкали — не из-за плохого к нам отношения, а невольно. Меня несла толпа потных маленьких тел, кричащих, смеющихся, толкающихся, молящихся и довольных, и я чувствовала, что нахожусь в Непале.

Шествие божества, начавшееся в теплом, золотом, солнечном сиянии, заканчивалось при затемненном тучами свете восходящего месяца. Около каждого незастекленного окна вывешивались крохотные лампады, свет которых приветствовал проезжавшее мимо божество, а мы могли заглянуть внутрь комнат на первом этаже, где светильники, свешивавшиеся с низких балок, освещали алтари в нишах.

Украшенные тонкой резьбой балконы были забиты веселыми зрителями; они наблюдали за бурлящей толпой на улице и бросали на колесницу пригоршни риса.

Когда Мачхендранатх добрался до следующей заполненной храмами площади, где ему предстояло провести ночь, толпа поредела, а мы с Зигрид вернулись посмотреть, что стало со второй колесницей. Мы сразу поняли, что положение ее безнадежно: людям не под силу было вызволить колесницу из грязи. Донбахадур сообщил, что астрологи подверглись критике за неправильный выбор времени для начала процессии. Он добавил, что, возможно, завтра приедет грузовик и подтащит колесницу к первой. Вот и наступил день, когда божествам пришлось обратиться за помощью к современной технике.

Утром я посетила тибетский лагерь в Джавалкхеле. В нем около четырехсот беженцев. Они живут в однокомнатных глинобитных хижинах с соломенными крышами. Большинство взрослых работают в мастерских. В основном они изготовляют на экспорт ковры, куртки, свитера, сапоги — в тибетском стиле, по на современный лад. Как взрослые, так и дети выглядят здоровыми, несмотря на сравнительно малую, непривычную для них высоту над уровнем моря — 1360 метров. Приятно видеть, что семьи живут вместе, в отличие от Индии.

Однако я почувствовала, что не все здесь гладко. Я сразу поняла, что отношения между помогающими и принимающими помощь напряженные. Собственно, я заметила это еще месяц назад в Индии, где встретила сотни тибетцев, нелегально покинувших Непал из-за недовольства своим положением. Очевидно, некоторые жалобы вполне справедливы и благотворительные учреждения, действующие в Непале, не всегда смогли избежать ошибок. К сожалению, столь же очевидно, что многие тибетские руководители стали принимать помощь как должное, вопреки ясно выраженному пожеланию далай-ламы, чтобы беженцы стремились к самостоятельности. Эти руководители ведут себя как избалованные дети, часто их требования неразумны. Такую ситуацию я предвидела еще год назад. Подобные настроения не были свойственны тибетцам в Индии в то время, когда я там работала, но они могли возникнуть в результате деятельности благотворительных учреждений и тех добрых чувств и преклонения, которые бездомные беженцы вызывают у своих покровителей, включая и мою особу. Наша смесь щедрости и заискивания, которая с благими намерениями, но без трезвого расчета обрушивалась на тибетцев, неминуемо развращала этих простодушных людей. Теперь мы стоим перед неприятной необходимостью прибегнуть к суровым методам, чтобы исправить собственные ошибки.

В мастерской я встретила юношу-тибетца, с которым познакомилась еще в Индии. После обеда он достал велосипед, чтобы сопровождать меня в качестве переводчика в Бодхнатх [26] во время посещения тибетского монастыря. Бодхнатх находится в четырех милях к востоку от Катманду. По дороге мы ненадолго остановились у храма Пашупатинатх [27], который соперничает с Бенаресом как центр паломничества индуистов. В «Коротко о Непале» говорилось, что «вход во двор храма разрешен только индуистам», поэтому мы остановились у сводчатых ворот и смотрели на огромную статую золотого быка [28], который, естественно, повернулся к неиндуистам задом. Чтобы проверить реакцию Пасанга, я невинно спросила, разрешается ли христианам входить в буддийские храмы. Страшно удивленный, он ответил:

— Конечно! Любой может войти в наши храмы!

Затем Пасанг спросил человека, сторожившего обувь молящихся, можно ли буддистам входить в этот храм. Вопреки путеводителю, но в духе либеральных традиций Непала последовал ответ:

— Можно, но только тибетским буддистам, а не китайским!

Мне показалось, что это — пример смешения политики с религией. Мне даже нравилось, что индуистские предрассудки могут нанести удар по самолюбию высокомерных европейцев. Однако, по-моему, запрет неиндуистам входить в определенные храмы явно противоречит учению индуистских философов о единстве мира.

Ступа в Бодхнатхе, на которой нарисованы четыре пары огромных глаз, сурово взирающих на четыре стороны света, — одна из самых больших в мире. Она видна издалека над плоскими полями и, в отличие от большинства храмов Непала, находится в хорошем состоянии и свежеокрашена. Пасанг сказал мне, что ступе более двух тысяч лет. Но ко всем датам, размерам и другим цифрам, приводимым тибетцами или непальцами, надо относиться критически, хотя эта, вероятно, достаточно точна, так как профессор Дж. Туччи считает, что Непал, возможно, был частью государства Ашоки в III веке до н. э. [29]

Бодхнатх в наши дни ассоциируется у иностранцев главным образом с именем богатого и влиятельного чини-ламы [30], которого ошибочно считают представителем далай-ламы в Непале — этот пост в действительности занимает некий тибетец Сергай. Я не могу представить себе двух менее похожих людей, чем далай-лама и чини-лама, хотя иностранцы воспринимают последнего как истинный образец тибетского ламы, что, к сожалению, несправедливо по отношению к тысячам подлинных лам.