В поисках Великого хана

Ствол дерева во много обхватов – настоящая башня – дышал, казалось, как человеческая грудь, исторгая сквозь поры в коре душистые и клейкие капельки. Сотню рук простирал этот гигант над влюбленною парой, укрывая ее от палящего зноя, ниспосылаемого полуденным солнцем. Из лесной чащи доносились, словно уже завечерело, мелодичные трели синсонте – соловья тропиков, обманутого зеленым сумраком под сводами папоротника. Чета птиц, должно быть голубей, ворковала где‑то в зеленой гриве этого дерева‑исполина. А внизу, между его корнями, похожими на опаленные огнем изгороди, покоились, крепко уснув, два побежденных усталостью нагих тела.

Они не слышали шороха, доносившегося оттуда, где лес, образуя выступ, подходил перешейком к огромному дереву. С черных корней медленно поднимался, превозмогая свой вес, еще один усеянный цветными кружочками корень, на конце которого появилась маленькая головка с огненными глазами и плотными, хрящевидными веками.

Это был один из крупных ужей, привлеченный, по‑видимому, бурным дыханием двух нагих тел, которые, обнявшись, лежали теперь безмолвные, скованные глубоким сном.

Несколько секунд он продержался в вертикальном положении – совсем как змей‑искуситель этой новой райской четы. Но необычный шум, не похожий на шорохи леса, заставил его свернуться и стремительно скрыться.

Несколько минут прошло в ничем не нарушаемой тишине. Двое молодых людей, побежденных усталостью, продолжали сохранять полную неподвижность.

Из‑за дерева‑башни показалась голова какого‑то человека. Переступая с корня на корень, он прошел немного вперед и наткнулся на спящих.

Он был одет по обычаю белых людей. На боку у него была шпага, в руке копье с укороченным древком, на которое он опирался.

Этот мужчина, увидев перед собою стройное тело совсем юной девушки с едва проступающими на нем чарующими округлостями, обратил свой взор лишь на нее одну, и в зрачках его загорелся фосфорический блеск плотского вожделения.

Если бы Фернандо Куэвас приоткрыл в этот момент глаза, он узнал бы этого человека. То был сеньор Перо Гутьеррес.

Когда молодые люди спустя некоторое время проснулись, они увидели вокруг себя лишь те же никогда не смолкающие деревья, сверкающий под лучами полуденного солнца пляж, гладкое озеро отмели, и за ним, за цепью подводных рифов, океанскую синеву с мелькающими на ее фоне плавниками акул, носящихся безостановочно туда и сюда, как все прочие твари господни, ради удовлетворения двух насущнейших потребностей жизни, важнейших пружин всякого бытия, – идет ли речь о простейших или о сложнейших и совершеннейших организмах, – голода и любви.

Глава III

В которой рассказывается о великом предательстве, учиненном Пинсоном‑старшим в отношении адмирала, и о мистическом воодушевлении, охватившем последнего, когда он увидел себя возле желтого бога – властителя мира, сына солнца и земли.

Прошло четверо суток, и послы адмирала, новообращенный еврей из Мурсии и айамонтский моряк, возвратились из своего путешествия, не обнаружив ни малейших следов Великого Хана и не повидав короля этой земли, который был либо другом, либо врагом этого могущественного азиатского государя. Им пришлось пройти целых двенадцать лиг, чтобы достигнуть селения из пятидесяти хижин, в которых, по их подсчетам, должно было проживать до тысячи человек, поскольку в каждом таком строении размещалось по многу индейцев, ибо то были коллективные хижины, похожие на испанские лагерные шатры, но только огромных размеров.

Луиса Торреса и Родриго де Хереса встретили словно богов. Мужчины и женщины сбегались к ним, чтобы восторженно коснуться их тела и облобызать им руки и ноги, словно они сошли с неба. Индейцы угощали их всем, чем только располагали. Наиболее почтенные обитатели селения повели их в главное бойо и усадили в кресла; все остальные уселись вокруг обоих белых на корточках. Когда вышли мужчины, появились женщины; они точно так же принялись ощупывать белых волшебников, чтобы узнать, состоят ли они, как индейцы, из плоти и костей. Оба посла усиленно расспрашивали о короле той страны, но, несмотря на усердие индейца из числа плававших вместе с флотилией и используемых в качестве переводчиков, толкового ответа на этот вопрос получить так и не удалось. Послы видели нескольких туземных начальников, которые правили, надо полагать, остальными. Эти начальники отличались от прочих лишь тем, что были потолще, но никто из этих толстяков, голых и густо раскрашенных, не имел ни малейшего сходства с «Царем царей», властителем колоссальной Китайской империи.

Послы показали индейцам корицу, перец и другие пряности, которыми их снабдил адмирал, и индейцы сообщили им знаками, что всего этого в их стране сколько угодно, но только не здесь, а дальше, к юго‑востоку. Это было все то же вечное заявление, которое испанцы постоянно слышали от индейцев, когда они показывали им золото, жемчуг или образцы пряностей. У всех всего было вдоволь, но только неизменно несколько дальше.

Убедившись в том, что, кроме этого, они тут ничего не узнают, послы порешили пуститься в обратный путь, и многие жители селения – до пятисот мужчин и женщин – попросили у них разрешения отправиться вместе с ними, ибо они были уверены, что попадут таким образом прямо на небо. Один из кациков, однако, не допустил этого, и только он сам, его сын и его друг проводили белых к морю.

Адмирал принял прибывших с ними индейцев у себя на флагманском корабле, еще находившемся на суше, с большим радушием, и, решив по их внешнему виду, что они лица значительные, вознамерился задержать их в качестве пленников, чтобы впоследствии отвезти к королевской чете. Но с наступлением вечера трое индейцев стали проявлять признаки беспокойства, словно они догадались о намерениях Колона, и так как корабль его все еще находился на суше, задержать их оказалось делом невыполнимым. Они утверждали, что вернутся на рассвете, но адмирал так и не видел их больше.

Еврей Торрес возвратил латинское послание, предназначавшееся для Великого Хана. Оно могло еще пригодиться в какой‑нибудь другой гавани. Оба посла не обнаружили ничего особенно примечательного, разве что множество деревьев и трав с благоухающими цветами. Они видели также многочисленных птиц, и притом совсем непохожих на встречающихся в Испании. «Они видели куропаток и соловьев, распевавших средь бела дня, а также диких гусей», которых в этой стране было великое множество. «Четвероногих тварей они вовсе не видели, если не считать местных собак, которые никогда не лают. И они видели такое же просо или кукурузу, как и на других полях, и большое количество хлопка, уже в виде пряжи; его было столько, что, по их подсчетам, они обнаружили только в одном селении до четырех тысяч квинталов его».

После этой неудачи адмирал больше не сомневался в необходимости возобновить плавание по направлению к тем землям, на которые постоянно указывали туземцы, когда им задавали вопрос, где же у них добывают жемчуг и золото. Ему предстояло идти к Бабеке, или Бойо, ибо туземцы называли обоими этими именами остров, таивший бесчисленные сокровища. Называли они его и Кариба, говоря, будто живущие на нем люди обвешаны золотом и жемчужинами и носят их не только на лице, но также на ногах и на руках.

Колону казалось, что в недоступном его пониманию лепете опрашиваемых индейцев он уловил, будто на этом острове ему обязательно встретятся большие корабли и компании богатых купцов. Существовали в тех землях и так называемые карибы – циклопы, у которых только один глаз, и люди с песьими головами. Эти подробности не могли особенно поразить адмирала, ибо он был знаком г описанием путешествия Мандевиля. Становились реальностью странные и загадочные явления, с которыми сталкивался во время своего пребывания на крайнем востоке Азии этот наделенный богатейшим воображением путешественник.

Не обнаружив на Кубе, которую он назвал Хуаною, в честь наследного испанского принца Хуана, ни золота, ни драгоценных пряностей, Колон попытался утешить себя, превознося ее плодородие. Индейцы плохо обрабатывали землю и все же получали превосходный урожай растем ний, дающих им пищу, – тут были ньяме, или, иначе, бататы,[89]«которые имеют вкус каштанов, а также много бобов и фасоли, не похожих на наши», и, сверх того, хлопок в таком неимоверном количестве, что адмирал стал подумывать о массовом его разведении не для того, чтобы вывозить в Испанию, а чтобы продавать купцам Великого Хана, которые, несомненно, станут скупать его. Таким путем и к нему, Колону, перейдет кое‑что из сокровищ «Царя царей».