Африка грёз и действительности (Том 3)

Но Южно-Африканский Союз располагает в районе Иоганнесбурга богатыми запасами бурого угля, поэтому вскоре после войны правительство приняло решение построить в Трансваальском угольном бассейне карликовое подобие чехословацкого завода синтетического бензина имени Сталина. [55]

Святой Христофор среди пигмеев

— … и пусть святой Христофор счастливо доставит вас обратно в Прагу, сюда к Автоклубу, — этими словами простился с нами перед отъездом представитель пражского правления Автоклуба Чехословацкой Республики, подавая нам красивую фигурку святого Христофора, патрона автомобилистов. Так наш крошечный хранитель, расставив ноги, уселся на маленьком кронштейне зеркальца над ветровым стеклом и оставался там во время всего путешествия по Африке. К его растрепанным сединам, развевающейся бороде и короткой кожаной юбочке добавились клетчатые чулки до колен, так как Христофор разодрал себе на африканских дорогах кожаные икры. Он их немного обжег также на экваториальном солнышке и поэтому нуждался в уходе.

В течение многих месяцев эта фигурка возбуждала живой интерес среди деятелей иностранных автоклубов и всех африканцев без исключения. Когда «делегация» пигмеев в Конго провожала нас из первобытного леса до самой машины, они не могли оторваться от Христофора. Сначала они, стесняясь, хихикали в ладонь, а когда мы показали им своего хранителя поближе, они хохотали до упаду. Вероятно, им понравился костюм Христофора, который по экономии материала не намного уступал скромному одеянию детей девственного леса.

Кроме святого Христофора, мы везли, правда, и ценные рекомендации из Пражского автоклуба, а также четыре сопроводительных письма, присланных нам организациями заграничных автомобилистов. Но самой действенной визитной карточкой была наша «татра», о которой автоклубы узнавали из местных газет и сообщений по радио.

Почти каждый иностранный автоклуб обогатил наш картографический архив и украсил «татру» каким-нибудь ценным трофеем: красивым или, по крайней мере, экзотическим значком. Алжирцы даже добавили к ее приданому флажок своего автоклуба.

Коллекция значков на консолях у переднего капота приятно разрасталась, вернее, мы думали, что она разрастается. В суматохе насыщенной до предела рабочей программы мы не замечали ничего подозрительного, пока однажды в Найроби…

— Итак, у нас прибавился еще один значок. Прикрепление его уже не потребовало такого труда. Ведь отверстие для винта уже имелось в консоли. Тебе пришла хорошая мысль…

— Какая мысль?

— Да в Асмаре! Это ты ведь распорядился там просверлить отверстие авансом, не так ли?

— Это ошибка… Юрка, кто-то охотится за нашими значками! Сколько их там?

— Думаю, что с этим новым шесть.

— Да, примерно так. Мы ведь укрепили чехословацкий, французский, марокканский, египетский…

— Нет, два египетских: Туринг-клуба и Автоклуба. Потом в Тунисе…

— Это уже шесть. Еще должен быть алжирский и RACI [56] из Эритреи, а теперь кенийский!

— А где еще один из Сомали? Значит, недостает четырех…

Четыре ценных трофея незаметно исчезли. И несмотря на все предосторожности, значки продолжали исчезать быстрее, чем мы их успевали прикреплять. В конце концов мы были вынуждены пойти на решительный шаг: снять с буфера консоли для значков и уложить на дно архива жалкие остатки коллекции автомобильных трофеев.

Игра в прятки с письмами

Одной из самых трудных проблем в последний период организационной подготовки была проблема связи с родиной. К телеграммам можно было прибегать лишь в исключительных случаях, посылать их чаще не разрешала наша жесткая смета. Поэтому главным средством связи с родиной оставались письма авиапочтой. Едва было принято это принципиальное решение, как мы натолкнулись на самое большое препятствие. Наши письма могли доходить до адресатов в любой момент. Но куда адресовать ответы? Куда посылать сообщения с родины и указания завода «Татра» и других чехословацких государственных предприятий? Правда, в международных расписаниях авиационных и железнодорожных линий приводились точные данные, но заранее определить момент проезда через пункты, имеющие почтовую связь с Европой, при таком длительном путешествии было невозможно. У нас не было другого выхода, как оставить перед отъездом список адресов с предполагаемыми датами проезда и с ограниченным сроком пребывания и менять или дополнять его в зависимости от хода путешествия.

Несмотря на все эти предварительные мероприятия, время от времени домовой все же проделывал с нашими письмами забавные трюки на полочках стеллажей почтовых отделений. Ничего удивительного! Ведь какому-нибудь чиновнику в Эфиопии или Родезии наши фамилии казались такими же экзотическими, как, скажем, для нас Ас-Саид Абд ар-Рахман аль-Махди паша. Под какую букву алфавита поставить такое письмо? В результате, мы иногда вылавливали нашу корреспонденцию под всеми заглавными буквами, какие только входят в наши фамилии и адреса.

Однако самыми драматическими были странствия наших писем после неожиданных изменений маршрута. В одном из списков адресов мы для периода с января по начало марта 1948 года указали адрес: Main Poste Office, poste restante, Abercorn, Tanganjika (Главный почтамт, до востребования, Аберкорн, Танганьика). Но борьба с болотами Восточной Кении, подъем на Килиманджаро и изменение маршрута путешествия с дополнительным включением в него Бельгийского Конго спутали все сроки. В первой половине января мы только заканчивали деловые переговоры в Найроби и готовились направиться в Маранго, исходный пункт восхождения на самую высокую гору Африки.

27 декабря 1947 года чиновник маленького почтового отделения в Ольдржихове у Духцова поставил штемпель на письмо, которое отправилось в длительный путь к южному полушарию. Через два дня оно поднялось в воздух на самолете с аэродрома в Рузыне под Прагой. Под новый год в Лондоне его вложили в мешок с почтой, который проследовал в другом самолете через Каир в Хартум и, возможно, даже через Найроби в Дар-эс-Салам, порт на побережье Индийского океана в Танганьике. Письмо, правда, попало бы в страну назначения, однако оно слишком долго пропутешествовало бы по континентальным пустыням до Аберкорна и его вернули в Найроби. 5 января 1948 года почтовый чиновник в главном городе Кении внес его в реестр заказных писем, предназначенных для отправки в Аберкорн, и бросил в почтовый мешок для внутренней авиапочты. Через пять дней после этого к первому письму присоединилось второе письмо, отправленное 3 января из Пльзеня. Сколько раз в эти дни мы получали у барьера почтового отделения корреспонденцию с родины! Каждый раз оба письма были здесь, рукой подать. Однако на их конвертах значился ясный адрес: Аберкорн, Танганьика, и они послушно отправились в дальнейшее путешествие к центру Африки. Маленькие самолеты перенесли их через горы и озера, через девственные леса, саванны и высохший буш в Касаму (Северная Родезия), а оттуда в Аберкорн. Там недоумевающий чиновник показал их начальнику почтового отделения, пошарив глазами по карте Танганьики. Аберкорн расположен, правда, на границе, однако все же уже на территории Северной Родезии. Танганьику можно было увидеть из окон почтовой конторы, но адрес был неправильным. Начальник отделения зачеркнул слово «Танганьика» и заменил его словами «Northern Rhodesia» («Северная Родезия»), после чего послал письмо в отделение «до востребования». Это было примерно в середине января. Потом начальника почтового отделения попросили из Найроби все письма, адресованные на фамилию Ганзелка или Зикмунд, или на обе эти фамилии, отправить в адрес чехословацкого торгового представителя в Найроби. Он так и поступил, аккуратно переписав адреса, и стал ждать, пока в его захолустье прилетит почтовый самолет, что случается не каждый день!

Письма покинули Аберкорн только 31 января. На следующий день на них поставили штемпель в Мбее (Танганьика), через два дня — в Додоме, а 5 февраля они вернулись в руки чиновника в Найроби.