Путешествия в Мустанг и Бутан

Я попросил рамджама достать немного арака. Чудодейственный напиток взбодрил моих милых спутников. Они даже распаковали часть груза. Девочка, правда, тут же уснула. Её жених нашёл в себе силы отпустить последнюю шутку. Холостяк пробормотал несколько молитв перед алтарём, затем мы быстро поужинали и, не снимая вымокшей одежды, погрузились в объятия Морфея.

Наутро я проснулся с тяжёлым кашлем. Так и есть, температура. Два дня как минимум придётся провести в Лхунци.

Расплачиваюсь с носильщиками. Мы стали за это время хорошими друзьями, и они не желали со мной расставаться, готовые вместе идти до Ташиганга. Но силы явно были на пределе, а их пони хромали на все четыре ноги. К сожалению, придётся распрощаться.

Я понимал, почему они с такой горячностью вызывались сопровождать меня: ужасно не хотелось возвращаться одним через Рутолу. Здесь совершенно чужой для них край, и люди говорят на другом диалекте, не похожем на бумтангский.

Мне удалось получить в дзонге солидный запас риса, и я разделил его с друзьями. Они очень обрадовались: ведь купить рис нельзя, а в Бумтанге, я знал, он не растёт.

На второй день я присутствовал на состязаниях лучников. Мне уже не раз приходилось видеть в Бутане соревнования в этом виде национального спорта. Самые пышные происходили в Тонгсе, но площадка в Лхунци была больше и оборудована куда лучше.

Дзонг вырисовывался массивным силуэтом на фоне обрывистой скалы. Туда вела широкая, выложенная из камней лестница, огибавшая нашу часовню. Она упиралась в дверь квадратного памятника, напоминавшего формой чортен, проходила сквозь него и только тут достигала крепостных ворот. Доступ в дзонг был надёжно закрыт.

Рядом с часовней в склоне горы было вырублено специальное место для мишеней, а целились с противоположной стороны рва. Стрелы свистели над пропастью.

В Бутане обычно соревнуются две команды. Каждая стоит позади мишени, в которую целит противник. Площадка имеет ровно 130 метров.

Стрелы делают из крепких стеблей камыша, закалённых на огне. Для соревнований используют медные наконечники, но в боевые стрелы втыкают железные шипы. Луки склеивают из длинных бамбуковых планок; высота лука примерно 1,8 метра. Тетива сплетена из стеблей крапивы, очень похожей на нашу. Позже я убедился, что эта струна куда прочнее нейлона такого же сечения.

Каждый лучник стреляет дважды, попавшая в цель стрела считается за два очка. Если она вонзается на расстоянии, не превышающем длину стрелы от цели, то команде даётся одно очко. Состязания длятся целый день и вызывают большой ажиотаж. У команды, естественно, есть болельщики, главным образом девушки, — они воодушевляют «своих» песнями. Пение поэтому не смолкает всё время соревнований.

Каждый раз, как стрела попадает в цель, команда противника пускается в неистовый пляс, крутя луки над головой и ударяя ладонями оземь, чтобы сбить удачу.

Воинственные танцы напоминают, что в Бутане стрельба из лука не просто спорт, а военная подготовка и грань, отделяющая состязания от обороны, очень зыбка. Достаточно поднять голову, чтобы увидеть узкие бойницы в массивной стене дзонга. Команды выстроились друг против друга. Интересно знать, мелькнуло у меня, если стрела пролетит мимо, она ведь может задеть кого-то из группы… Так оно и случилось дважды, к счастью, без последствий: широкие кхо из толстой шерсти уберегают соперников от серьёзного ранения.

Итак, я сидел рядом с рамджамом, глядя на подвиги стрелков. Но полного наслаждения не было, ибо я начинал чувствовать, что моя «человеческая конституция», по выражению Буало, теряет свою удивительную способность «приспосабливаться к самым неблагоприятным атмосферным воздействиям».

Будь я в другом месте и в другое время, меня бы это мало беспокоило. Но в Лхунци, не фигурирующем на карте, болезнь грозила немалыми осложнениями. Ближайший врач находился теперь в шестнадцати днях пути по скалистым кручам и перевалам, один из которых — самый труднодоступный во всём Бутане. Мне приходилось слышать подобные отзывы и о других перевалах, но Рутола действительно крепкий орешек даже в стране, где горы не в диковинку.

Лёжа в ледяной часовне у подножия грозных божеств, мне оставалось в качестве лечения лишь зажечь с помощью Тенсинга светильник. Верный друг, он так хотел, чтобы я поправился как можно скорей…

Вскоре из соседней деревни вызвали молодого пау — так называют в Бутане знахарей-колдунов, которые в отличие от лам лечат не молитвами, а традиционными снадобьями, унаследованными от добуддийской религии бон. Я ужасно обрадовался этому визиту — не потому, что верил в знахарское умение, а потому, что надеялся вызнать некоторые тайны.

Наука врачевания, сказали мне, зиждется на знании духов земли, воды и деревьев. Понятно, что мне не терпелось получить от пау подробности об этих волнующих персонажах.

Не будучи суеверным сверх меры, я всё же отказался от услуг местного тсипа, официального оракула округа, который мог предсказать мою смерть или выздоровление. Бывают моменты, когда лучше не знать наверняка свою судьбу…

Я предпочёл обратиться к аспирину и помолиться демонам в часовне, чтобы хворь, которую я подхватил, не оказалась пневмонией, проказой, тифом, холерой или каким-нибудь эндемическим заболеванием, от которых меня предостерегали родственники и знакомые. (В это самое время они сражались с куда более коварными европейскими простудами и гриппами.)

Когда мне стало чуть лучше, я счёл необходимым засвидетельствовать почтение настоятелю крепостного монастыря. Это был очень старый и очень мудрый человек. Когда я склонился перед ним в поклоне и преподнёс церемониальный шарф с последней авторучкой из запасов для одаривания официальных лиц, он предложил мне чашку чая.

Достопочтенный лама Лхунци недоверчиво повертел в руках прибор для письма и тут же отложил его, чтобы взять следующий подарок — отрез дивного шёлка, который преподнёс монах из соседнего монастыря. В дальнейшем из беседы мне удалось почерпнуть кое-какие интересные сведения об истории округа и житии наиболее известных лам. Один из них, например, прославился тем, что построил висячие металлические мосты — единственные в своём роде во всём Тибете и Бутане.

Дзонг Лхунци представляет собой форпост бутанской цивилизации среди дикой природы. Однако, несмотря на суровый военный облик крепости, внутри её нашлось место для нескольких прелестных часовенок с позолоченными фресками, сверкавшими в мигающем отблеске жирников.

Как и во всех дзонгах, здесь по двору бродил свой закованный преступник. Этот молодой человек изобрёл хитроумную систему, позволявшую ему не только передвигаться, но даже бегать с железной штангой между щиколотками. Он подвязал её верёвкой и подтягивал кверху руками.

Оба дня лил дождь. Он не смог погасить энтузиазма лучников и болельщиков, но нисколько не улучшил моего самочувствия: правила вежливости обязывали меня сидеть несколько часов на почётном месте рядом с рамджамом (место, должен сказать, не самое комфортабельное, ибо оно помещалось в непосредственной близости от мишени). Я провожал взором каждую летящую стрелу, с минуты на минуту ожидая, что превращусь в подушечку для булавок, но в последнее мгновение стрелы почему-то проносились мимо и вонзались в цель.

Мои весёлые бумтангские носильщики хорошенько отдохнули и двинулись в обратный путь, распевая во всё горло. Это были настоящие друзья…

По странному совпадению в тот же день из крепости Таши-Янцзи, следующего пункта моего маршрута, прибыл караван из десятка мулов под водительством молодого человека и подростка лет четырнадцати.

Благодаря помощи рамджама и магическому действию моего кашага я заключил с главой каравана устный договор, согласно которому он брался отвезти меня с изрядно отощавшим за время путешествия багажом в Ташиганг — конечный пункт следования. До него было всего семь дней и два перевала, в том числе Донгла на высоте 3750 метров (по данным Пембертона). Боюсь, что подробное описание наших пеших хождений уже порядком утомило читателя. Но для истории уточню, что в ту неделю сентября 1968 года в Бутане, Ассаме и Западном Бенгале выпало рекордное количество осадков, даже при том, что в Ассаме их обычно выпадает больше, чем в любом другом месте земного шара… В течение семи дней на рассказчика пролилось не менее влаги, чем на праотца Ноя, уплывшего на ковчеге и оставившего прочую публику тонуть.