Записки полярника

В 1928 году Шмидт принял участие в советско-германской экспедиции на Памир, которая изучала труднодоступную, изобилующую ледниками и вечными снегами территорию, куда до сих пор не удавалось проникнуть человеку.

Экспедиция с честью выполнила свои задачи, но едва Отто Юльевич вернулся в Москву, как в 1929 году Совет Народных Комиссаров назначил его начальником нашей экспедиции. Начиная с этого времени, многие важнейшие события в истории исследования и открытий в Арктике будут связаны с именем Отто Юльевича Шмидта.

Шмидт появился в Институте по изучению Севера в сопровождении Визе. Шмидт был высок, несколько сутуловат, носил большую бороду. Одет он был в новую, явно не по росту серую шинель. Еще запомнились кепка и ботинки с шерстяными гетрами.

В течение трех часов длилось заседание в кабинете директора. Сообщение делал Шмидт. По мнению ученых, экспедиции предстояло преодолеть полосу льда длиной не менее 250 миль. Доступ к Земле Франца-Иосифа открыт не каждый год. Но пробиться к архипелагу экспедиция должна во что бы то ни стало. В крайнем случае намечалось перебросить на собаках до ближайшего острова двух человек: радиста и механика, а также продовольствие, рацию, жилье, в котором они могли бы находиться, держать связь с «большой землей».

Далее Шмидт рассказал, что для экспедиции зафрахтован ледокол «Седов», капитаном которого назначен Владимир Иванович Воронин.

Кроме того, Отто Юльевич настоял на приглашении на зимовку врача и повара.

Во время заседания я мог ближе рассмотреть Отто Юльевича. Он произвел на меня огромное впечатление своей романтической внешностью. У него были тонкие черты лица, высокий лоб, длинные, зачесанные назад волосы и пышная черная борода.

Глядя на него, я вспомнил одну виденную где-то гравюру. На ней была изображена ледяная пустыня, торосы, метель и кучка измученных людей. Стоящий в центре бородатый мужчина, удивительно напоминавший Отто Юльевича, указывал рукой, куда надо идти, и как бы говорил: «Назад — никогда!»

После заседания Отто Юльевич беседовал с каждым из нас, зимовщиков. У меня он спросил:

— Как вы считаете, какое нам нужно оружие?

— Драгунские винтовки, но если не дадут — тогда наганы.

Вскоре наркомвоенмор К. Е. Ворошилов лично распорядился обеспечить участников экспедиции оружием. Командированный в Москву Кренкель получил и винтовки, и наганы, а также несколько ящиков патронов.

В начале июля появилось первое сообщение ТАСС о нашей экспедиции.

Оставалось всего четыре дня до отъезда в Архангельск, между тем врача, желающего ехать с нами, все не было. Мы публиковали объявления в газетах, рассылали письма в медицинские учреждения и вузы — наконец появился молодой врач-хирург Борис Дмитриевич Георгиевский и подал заявление с просьбой отправить его на зимовку. Итак, нас стало пятеро.

Наступил долгожданный день. На Московском вокзале собралась большая толпа провожающих. Брали интервью корреспонденты. Снимали фотографы. Нам дарили цветы, конфеты. Какой-то шутник с посыльным прислал нам ящик пива.

Начались прощания. В это время к Рудольфу Лазаревичу Самойловичу подошла высокая красивая девушка:

— Простите, пожалуйста... Вы едете на Землю Франца-Иосифа?

— Да.

— Возьмите этот сверток, — проговорила она и быстро скрылась в толпе.

Самойлович в недоумении смотрел то на сверток, то на нас.

— Давайте вскроем, — предложил доктор.

Мы развернули пакет и увидели шелковое, вышитое золотом алое знамя с гербом СССР. В пакете лежала записка: «Героям Севера от неизвестной. Флаг прошу поднять на Земле Франца-Иосифа». Подписи не было.

Флаг мы передали на хранение доктору Георгиевскому.

Прозвучал долгий свисток кондуктора, и поезд стал набирать скорость.

Всем участникам экспедиции были предоставлены места в мягком вагоне, но мы с Эрнстом решили ехать в теплушке, чтобы не расставаться с нашими грузами и аппаратурой. В дороге Кренкель заболел. Вызвали нашего доктора, но он не нашел ничего серьезного. Стали надеяться, что пройдет.

Через полтора дня поезд остановился у маленькой деревянной станции. Это и был Архангельск — столица северного края. В ту пору моста через Северную Двину не было. Его заменял огромный закопченный пароход, перевозивший людей и грузы с одного берега на другой. Когда он, окуривая нас густым дымом, отвалил от пристани, открылась панорама стоящего на высоком берегу города.

До революции он славился своими кабаками для моряков, семгой, треской. Архангельск служил также местом ссылки. Здесь отбывали наказание очаковцы и потемкинцы. В 1911 году в местную тюрьму был заключен Климент Ефремович Ворошилов. Сюда же за революционную деятельность был сослан Рудольф Лазаревич Самойлович.

Когда пароход подошел к пристани, мы с доктором повезли Эрнста в больницу на извозчике. Местные врачи нашли у Эрнста аппендицит и назначили ему операцию.

Быстро найти замену Кренкелю не представлялось возможным. Болезнь радиста ставила экспедицию в весьма тяжелое положение.

К счастью, все обошлось благополучно: то ли диагноз был неправильным, то ли усилием воли Эрнст заставил себя выздороветь. Как только боли прекратились, он сбежал из больницы.

На другой день после прибытия в Архангельск Илляшевич и я отправились на Бокарицу проверить погрузку дома, в котором нам предстояло зимовать. Дул сильный, резкий ветер. Наша лодка, прыгая по волнам, едва не переворачивалась от ветра и течения. Неожиданно из-за поворота вынырнула моторная лодка и полным ходом пошла прямо на нас.

— Что он, чертов моржоед! Не видит, куда прет! — выругался наш моторист, резко поворачивая руль и черпая бортом воду. Мимо нас прошла сильная моторная шлюпка. Несмотря на большую волну, в ней, по-моряцки цепко расставив ноги, стоял высокий, крепкого телосложения мужчина. Ветер трепал его летнее пальто. Увидев нас, он приподнял шляпу и в знак приветствия помахал рукой.

— Это наш капитан Владимир Иванович Воронин, — пояснил Илляшевич.

О Воронине мы уже знали, что он потомок того Воронина, который 55 лет назад спас австро-венгерскую экспедицию, возвращавшуюся в бедственном состоянии с Земли Франца-Иосифа; что он — коренной помор, сын рыбака-тресколова.

Владимир Воронин, как и четверо его братьев, начал ходить в море с восьми лет. В десять стал коком на паруснике, в пятнадцать — пошел младшим матросом на шхуне, которая плавала между Архангельском и Норвегией.

Зимой он учился. По окончании Архангельского мореходного училища в 1916 году Владимир Иванович начал службу старшим штурманом на почтово-пассажирском пароходе «Федор Чижов», через четыре года стал капитаном судна «Пролетарий» и участвовал в 1920 году в первой морской Карской экспедиции, доставившей в Архангельск хлеб, в котором остро нуждалась страна.

Для Воронина это было первое по-настоящему арктическое плавание. Путь лежал через пустынное и опасное Карское море, которое в ту пору называлось «ледяным мешком». Ни точных карт, ни лоций, ни маяков не было. В истории арктического плавания первая морская Карская экспедиция занимает особое место. Именно с нее началось освоение Северного морского пути на восток.

В 1928 году Воронин, уже командуя ледоколом «Седов», принял участие в поисках потерпевших аварию итальянцев, летевших на дирижабле к Северному полюсу.

Теперь Владимиру Ивановичу Воронину предстояло провести «Седов» к Земле Франца-Иосифа и, оставив нас, вернуться назад.

16 июля судно подошло к стенке Красной пристани и начало погрузку многочисленного экспедиционного имущества.

В сущности это был обычный корабль, но благодаря добавочной стальной обшивке по его ватерлинии, называемой ледовым поясом, он приобрел активность во льдах и считался ледокольным пароходом. Длина его была всего 77 метров, а грузоподъемность 1600 тонн. Строился «Седов» в Англии в 1909 году. До первой мировой войны он носил другое имя и принадлежал Канаде. Во время войны был продан царской России и нес службу в Белом море, снабжая армию снарядами и снаряжением, которые шли от союзников.