Записки полярника

— Воронин влез в свое «воронье гнездо», — смеясь, заметил Шашковский.

Капитан спустился на палубу и направился в кают-компанию. Мы поспешили за ним.

— На востоке отчетливо выражено водяное небо,— докладывал капитан начальнику экспедиции,— по-видимому, там есть большие пространства чистой воды. В том направлении, куда мы идем, — не пробиться. Я предлагаю повернуть обратно и попытать счастья подойти к Земле Франца-Иосифа не с юга, а с востока, где-нибудь в районе пятидесятого меридиана.

Наши «ледовые профессора» Визе и Самойлович нашли соображения капитана обнадеживающими, решили, что ими и надо воспользоваться. Начальник экспедиции, как говорят на флоте, дал «добро». Тут же был объявлен аврал для обколки льда вокруг корпуса ледокола. Одновременно стали готовить машину судна.

Пять часов вырывался «Седов» из ледовых объятий. Наконец опасность осталась позади. Воронин взял курс на северную оконечность Новой Земли, а затем в широте 77° 52' и долготе 51° 41' круто повернул на север.

Сначала шли в довольно разрозненных льдах, но вскоре их сменили ровные поля зимнего образования, средняя толщина которых составляла три четверти метра, с массой разводий и промоин. Теперь мы радовались оглушительному грохоту и стрекоту ломаемого льда.

Изредка с мостика доносились команды вахтенных штурманов:

— Легонько левей!..

— Держите на ропачек!..

В эти дни произошло событие, которого со дня своего существования не знал Ледовитый океан. Команда «Седова» приняла вызов экипажа ледокольного парохода «Сибиряков» на социалистическое соревнование за выполнение всех задач, стоящих перед судами в навигации 1929 года.

Во время нашего плавания случались и трагикомические ситуации. На судне существовала фотолаборатория, где кинооператор обычно делал пробы пленки. Однажды он решил посмотреть, что получилось на фотопластинках, снятых во время шторма и ледового плена. Негативы оказались хорошими, и довольный Новицкий, поставив их на просушку, ушел. Через полчаса он обнаружил одни прозрачные стекла. Как выяснилось, желатин вместе с драгоценным изображением съели тараканы!

В один из дней был убит первый белый медведь, и на ужин нам дали бифштексы под соусом «Семь друзей». Так назвали его наши коки в честь зимовщиков.

26 июля в 16 часов в широте 78° 15' «Седов» снова вошел в область сплошных торосистых льдов.

Сначала еще встречались совсем ровные, очень тонкие и сильно изъеденные, по-видимому весеннего происхождения, поля. Однако чем дальше забирался корабль на север, тем толще становились льды. Воронин уже не отрывался от своего сорокакратного бинокля на треноге, установленного на верху ходовой рубки.

Мы часами простаивали у носа ледокола, наблюдая за тем, как капитан уверенно форсировал льды.

27 июля я записал в своем дневнике: «Сегодня всех нас волнует отсутствие сведений о местонахождении норвежской экспедиции. Гиршевич предполагает, что они стали сообщаться шифрованными радиограммами. Вечером в точке с координатами 79° 08' северной широты и 51° 47' восточной долготы перед нами снова непреодолимой преградой возникли массивы десятибалльных паковых льдов. Все усилия пробиться вперед были безуспешны. Капитан дал команду встать на ледовый якорь. До Земли Франца-Иосифа осталось всего лишь 120 километров... Настроение у всех седовцев снова стало неважным. Опять возник вопрос: что делать?»

В этот день в нашей кают-компании царила напряженная атмосфера. Руководители экспедиции и командирский состав судна решали, как быть дальше.

— Для меня ясно, что задача, поставленная перед нами, требует ее выполнения. Мы гложем продолжать пробиваться, но в этом случае рискуем ледоколом. В этих льдах мы можем оказаться без винта. А если «Седов» выйдет из строя, на зимовке окажется вся экспедиция, — докладывал капитан.

— Нужно выждать изменения ледовой обстановки, тем более что мы не стои́м на месте, а дрейфуем вместе со льдами и таким образом проходим не менее семи километров в сутки, — посоветовал Визе.

— Может быть, стоит сейчас направить на один из ближайших островов пешую партию — радиста и механика, как это мы проектировали в Ленинграде? — предложил Шмидт.

От этой мысли пришлось отказаться, так как ни одна собачья упряжка не смогла бы пройти с гружеными нартами среди хаотического нагромождения торосов, которые нас окружали.

— В нормальных условиях, возможно, единственно правильным решением было бы ожидание благоприятной ледовой обстановки. Но что будем делать, если надежда нас обманет? Ведь это не исключено. А мы обязаны любой ценой сделать все, чтобы выполнить возложенное на нас задание правительства и трудящихся нашей страны. Я принимаю решение, с которым, надеюсь, вы согласитесь: во что бы то ни стало пробиваться ближе к Земле Франца-Иосифа, а там выслать пешую партию и помочь ей добраться до цели, — после некоторого раздумья решительно заключил Шмидт.

Снова был аврал. Обкалывали лед вокруг судна. Затем «Седов», оставляя следы густого дыма и сажи на идеально белом снегу, двигаясь то вперед, то назад, пробил наконец длинный и широкий канал.

Теперь Воронин готовился вновь вступить в единоборство со льдом. Отступив назад метров на триста, он направил судно на безмолвного врага. Ломая торосы, отлогий нос парохода выскочил на лед. Удар был так силен, что невозможно было устоять на ногах. Но лед, только глухо ухнув, оставался по-прежнему невредимым.

Как бы нехотя ледокол сполз в воду и, отойдя на более дальнюю исходную позицию, бросился в атаку — и опять выскочил на лед.

— Прибавить оборотов сколько можно! — проговорил капитан в переговорную трубку, ведущую в машинное отделение.

Выбрасывая за кормой сноп зеленой воды и битого льда, содрогаясь всем корпусом, ледокол пытался двинуться вперед. Еще несколько усилий, и судно разломило льдину. Со свистом поднялись вверх фонтаны воды. Ледокол дал задний ход. Скрежеща о борт, из воды вынырнули глыбы льда со следами краски от парохода.

«Седов» отступил, с тем чтобы вклиниться в трещину а расширить ее.

Эти схватки со льдом продолжались беспрерывно. За 7 часов ценой невероятных усилий пробились всего лишь на 3 мили. Если солнце не сходило с небосклона и ночи не было в природе, то не было ее и у людей «Седова».

В этих необычайных навигационных условиях все забыли об отдыхе. Особенно тяжело было в кочегарке, на дне ледокола, в дыму и угольной пыли. Полуголые, мускулистые, освещаемые ослепительным светом ненасытных пылающих топок, кочегары поддерживали пар на пределе.

В этот день в борьбе со льдом судно потеряло половину лопасти винта, а из корпуса ледокола вылетело много заклепок. Через расшившиеся стальные листы в носовой трюм стала поступать вода. Команде пришлось беспрерывно откачивать ее.

Неизвестно, чем бы закончился этот поединок и кто из него вышел победителем, если бы под утро 28 июля совсем неожиданно не разыгрался снежный шторм.

Ослепленный «Седов» застопорил машину. Теперь дрейфующие льды потащили безмольный ледокол куда-то на север.

Вскоре мы почувствовали толчки и еле заметное колебание судна.

— Начинается подвижка льда, — сообщил капитан.

Сквозь метель невозможно было что-либо разглядеть, и только по шуму угадывалось, что окружавшие «Седов» ледяные поля пришли в движение и начали давить на корпус ледокола. Уже заколебалась под ногами палуба: судно стало кренить набок. Постепенно давление мощных ледяных полей нарастало. Слышно было, как, столкнувшись с бортом и встретив его сопротивление, льды ломались. Вскоре с правого борта стали расти и наползать на палубу горы обломков. Сопротивление этой чудовищной силе было бесполезно. Оставалась одна надежда — на ледовый пояс ледокола. Выдержит он или нет?

Медленно, очень медленно текло время, а в снежной мгле продолжали бушевать льды. Все обитатели судна уже изнемогали от работы, сбрасывая за борт тонны навалившегося на палубу льда.

Но все имеет конец. Пришел конец и нашей борьбе. Подвижка льдов стала затихать. Куда-то умчалась метель, небо очистилось, и мы увидели на море множество промоин.