«Красин» во льдах

Еще прежде чем поздороваться, он сообщил, что едет на две недели в Голландию и потом вернется к себе.

— То есть как — к себе? Разве ваш дом не в Голландии?

— Мой дом — это Шпицберген! Это ничего не значит, что я прожил на нем только пять лет. Я проживу на нем еще столько же, если не больше. Да, дорогие мои господа, я очень люблю Шпицберген.

Он взволнованно расхаживал по комнате «Гранд-Отеля» в городе Тромсё, куда мы к нему зашли. Перед диваном на столе стояла ваза с бананами. Рядом в металлическом ведерке в виде благородного корабля викингов — опустошенная наполовину бутылка.

Ван-Донген был возбужден.

— Я еще побываю на острове Фойн! Я еще непременно побываю на острове Фойн, на котором вы обнаружили меня вместе с Сора! На этом острове однажды я был счастлив более чем когда-либо в жизни!

В последний раз мы пожали руку голландцу и поспешили на «Красин», который отплывал к югу Норвегии.

В Ставангере, в этом норвежском городе роз и сардинок, «Красин» вошел в сухой док залечивать раны, полученные во льдах. Я был в числе трех человек, которые тогда, простившись с людьми красинской экспедиции, выехали через Осло, Швецию и Финляндию в Советский Союз.

Стокгольм в те дни можно было назвать городом Финна Мальмгрена. В шведской столице его имя звучало буквально на каждом шагу.

Суханов, Южин и я отправились к матери Финна Мальмгрена, в стокгольмский пригород Эппельвик. Нас сопровождали представитель одной из стокгольмских газет, взявший на себя роль переводчика, и журналист Кнут Стуббендорф. Тот самый Кнут Стуббендорф, что два года спустя прославился открытием на острове Белом останков экспедиции Андрэ, летевшей в 1897 году к Северному полюсу на воздушном шаре «Орел» и с той поры исчезнувшей без вести.

В Эппельвике нас уже ждало скопище репортеров стокгольмских газет.

Переводчик привел нас к низкой калитке, за которой мы очутились в крошечном мирке роз и душистого горошка. Шоколадного цвета домик с островерхой кровлей был обвит вьющейся зеленью. На медной дощечке в дверях выгравировано единственное слово: «Мальмгрен».

В ту пору не было в Швеции дома более прославленного, чем этот.

Дверь открыла седая женщина с коротко остриженными волосами, лет шестидесяти пяти, вся в черном.

Это была мать Финна Мальмгрена.

Дзаппи, который успел ее посетить незадолго до нас, рассказал ей о гибели сына, о том, как Финн уговорил своих спутников покинуть его. Закончив рассказ, Филиппо Дзаппи воскликнул:

— Ведь вы знаете силу воли вашего сына!

Восклицание Дзаппи правильно раскрывает главное в характере Финна Мальмгрена. Но как представить себе, что испытывала мать, видя перед собой человека, покинувшего ее сына во льдах? Быть может, еще менее возможно представить себе, что чувствовал Дзаппи и как мог он смотреть в глаза матери, сына которой он живым уложил в ледяную могилу!

Мы ждали от этой старой и перенесшей страшное горе женщины прежде всего слов о ее трагически погибшем сыне. Финн был ее единственным сыном — и каким! Она имела право гордиться им как одним из самых выдающихся людей нашего времени!

Ни слова она не произнесла о сыне! Вскользь упомянула, что недавно Дзаппи был у нее. И только.

Зато с живейшим интересом расспрашивала нас о «Красине», интересовалась сроком, необходимым для исправления повреждений нашего корабля. Расспросила подробно о сломанном руле и оторванной лопасти винта, о дальнейших намерениях красинцев и уже на прощание, пожимая нам руки, сказала тихим, чуть слышным голосом:

— Я бы хотела, чтоб ваш «Красин», который уже так много сделал, спас также и остальных. Всеми силами своей души желаю, чтобы удалось спасти всех, о судьбе которых еще ничего не известно.

Финн Мальмгрен и его мать были достойны друг друга.

* * *

«Красин» отремонтировался в Ставангере и снова вышел на дальний север.

В Кингсбее он взял на борт Чухновского и его товарищей. Потом двинулся от Шпицбергена к берегам Земли Франца-Иосифа, но не обнаружил ни Руала Амундсена, ни следов группы Алессандрини.

Рыбаки с золотых скал Андеснесса осиротели: их старый Руал погиб.

Имя великого норвежца стоит первым в ряду имен семнадцати человек, погибших в Арктике в это трагическое лето.

В результате неудачного полета итальянского дирижабля к Северному полюсу семнадцать человек не вернулись из Арктики. Норвегия потеряла Амундсена. Швеция — Финна Мальмгрена. Франция — летчиков, пытавшихся помочь погибающим: Гильбо, Дидриксена, де-Кювервиля, Валета и Брази. Италия — летчиков Пенцо, Крозио и Катто и летевших на дирижабле физика Понтремоли, Помеллу, Алессандрини, Лаго, Ардуино, Чакко и Каратти.

Семнадцать человеческих жизней поглотила Арктика в эти летние дни 1928 года.

Тридцать два года спустя

Тридцать два года назад в последний раз я снял с доски у матросского кубрика «Красина» уже устаревший бюллетень экспедиции. Вот они все в раскрытой папке передо мной — эти двадцать с лишним пожелтевших листков с чуть изорванными краями. Одни отпечатаны на пишущей машинке, другие написаны от руки наспех чернильным карандашом… Бережно перелистывая их, я вспоминаю необыкновенные дни красинского похода.

У кораблей, как у книг, у людей и песен, своя судьба.

Печальна судьба корабля «Монте-Сервантес», спасенного «Красиным» в Решершбее. Кто мог бы подумать, что «Монте-Сервантеса» снова ждет катастрофа! 23 января 1930 года у берегов Южной Америки, в Магеллановом проливе, «Монте-Сервантес» наскочил на камень и пошел ко дну. Команде и четыремстам пассажирам удалось спастись и на этот раз. Но вместе с кораблем погиб его капитан, тот самый Мейер, который вел злополучный корабль навстречу нашему «Красину» в 1928 году.

Громадный плавучий отель, корабль-город в четырнадцать тысяч тонн водоизмещения, с залами, барами, дансингами, магазинами, многоэтажными палубами, нарядными променаддеками, широкими, как бульвары, похоронен вместе со своим капитаном в глубоких водах Магелланова пролива.

А «Красин» давно уже перестал быть самым могучим ледоколом на свете. Он уступил первенство новым советским ледокольным судам, сооруженным ему на смену.

Много событий с той поры произошло в Арктике. Десятки белых пятен исчезли с географической карты. Вместо них появились точные контуры прежде неисследованных островов, берегов, заливов, отметки морских глубин и течений в районах, окружающих Северный полюс.

Каким несовершенным и слабым кажется теперь техническое снаряжение арктических экспедиций еще недавнего прошлого по сравнению с техникой нашего времени!

Походом «Красина» началась эпопея советских походов в Арктику. Как известно, вся длинная цепь этих походов завершилась освоением и изучением недавно еще недоступных ледовых пространств. Красинская экспедиция доказала громадное значение согласованных действий авиации с ледоколом. Стали появляться у нас новые, более мощные, чем «Красин», ледоколы. Но и старый «Красин» по-прежнему совершал один за другим новые подвиги в царстве вечного льда.

В декабре 1931 года ледокол «Ленин» был затерт льдами в бухте Варнека. На помощь ему выслали из Ленинграда «Красина».

Командиром ледокола на этот раз был Павел Акимович Пономарев.

И снова «Красин» вызволил из беды застрявший во льдах корабль.

Зимой 1933 года «Красин» совершил поход в Арктику полярной ночью. Он доставил продовольствие зимовавшим на мысе Желания, на Новой Земле, охотникам и фактически спас их от гибели. А в историю арктических плаваний был занесен подвиг, до той поры казавшийся недоступным человеческим силам.

Год спустя Павел Акимович Пономарев командовал «Красиным», ведя его на помощь челюскинцам. После спасения челюскинцев Пономарев расстался с «Красиным».

Прошло немного времени, и старый, заслуженный ледокол объявили комсомольским судном. Команда его отныне состояла из комсомольцев. Комсомольский «Красин» на долгое время стал флагманом ледокольного флота в восточном секторе Арктики.

В дни, когда я пишу эти строки, «Красина» уже не узнать. Нынешний «Красин» внешне почти ничем не напоминает прежнего двухтрубного «Красина». Заново обшит весь его корпус, испытавший на себе сотни героических битв со льдами. Модернизированы машины «Красина», и новые котлы его будут теперь работать на жидком топливе.