Страна «гирин герен»

С распрями в 1934 году покончили султан из Сокото и местный эмир. Они уладили разногласия и установили, кому и где ловить рыбу. Заодно наказали племенам фулани и кебба жить в мире и добрососедстве. Рыбаки после столь мудрого решения бросились в реку, наловили рыбы и принесли ее владыкам в знак благодарности. На Сокото воцарился мир и порядок, а враждовавшие ранее племена начали собираться на общий праздник. Украшением таких праздников стало состязание рыбаков.

Барабанщик перечислил затем имена нигерийцев, которые в разные годы, выловив самую большую рыбу, то бишь «водяного слона», в здешней речке, были победителями. Не забыл он и Умару Феланду.

Долго еще стучал в ночи тамтам, повторяя раз за разом предание о зарождении фестиваля в Аргунгу. Эта россыпь звуков провожала меня до самого мотеля…

Немало повидала Сокото, немало воды утекло в ней. Да и соперничество рыбаков стало иным. С завоеванием Нигерией независимости фестиваль в Аргунгу превратился в праздник национального масштаба. Состязанию рыбаков сопутствует теперь развлекательная программа — скачки на лошадях, танцы, спортивные номера по боксу, борьбе, акробатике, мотокроссу… Причем это не только красочное зрелище, но и средство установления взаимных контактов, сближения больших и малых народов страны. В Аргунгу съезжаются ныне посланцы из всех уголков Нигерии. Они знакомят друг друга со своими танцами, музыкой, традициями и обычаями. Как родники питают здешнюю реку, так и искусство разных нигерийских племен, сливаясь в Аргунгу в общий поток, рождает новую общенациональную культуру, которая становится достоянием всего народа и служит делу укрепления национального единства.

Фестивальную деревню я покидал утром. На выезде было тесно. Переполненные легковушки, грузовики, автобусы неторопливо выбирались на дорогу. Нигерийцы улыбались, кому-то кричали, махали на прощанье. Они разъезжались, чтобы через год встретиться в Аргунгу снова…

Узелок на память

В облике подростка, сидящего под пальмой, не было ничего настораживающего. Машина медленно катила вдоль улицы по разбитой дороге, переваливаясь с боку на бок. Он бросил на меня быстрый взгляд и стал что-то перебирать в своей кожаной сумке, находившейся рядом. Стоило мне приблизиться, как подросток вскочил, словно ужаленный, и в мгновение ока оказался перед автомашиной. Будь скорость побольше — ошибки не миновать. Но мальчишка все рассчитал и, видимо, не раз использовал свой смертельный трюк. Я резко затормозил, хотел обрушить на него словесный поток негодования: нашел, дескать, место для забавы, что за охота так нагло лезть под колеса. Подросток, будто ничего не случилось, подошел к дверце автомашины и протянул мне с невинным видом пестрые кусочки материи, разноцветные ленточки.

Я привык к тому, что стоит в Лагосе задержаться перед светофором или застрять в дорожной «пробке», тут же около автомашины, как из-под земли, вырастает уличный торговец с набором бог знает каких товаров: тюбиками крема, галстуками, авторучками, часами, браслетами, очками с темными стеклами… Здесь был не Лагос — другой город, не такой суматошный. Встретить тут уличного торговца, выбегающего перед автомашиной на пустынной улице, — никак не ожидал. Да и товар у него был совсем иного свойства: лоскутки яркой материи и ленточки разных цветов. Тоже мне коробейник, нашел что предлагать…

— Вы, конечно, на Олумо пойдете? — спросил мальчишка.

— Куда ж еще!

— Тогда возьмите вот это, — коробейник подал оранжевую ленточку. — Каждый, кто там побывает, оставляет духу хранителю Олумо какой-то подарок. Чтобы он о вас не забыл.

— Ну, раз так… — я купил ленточку, совсем не думая, чтобы ублажить духа. От дерзкого мальчишки просто так, видимо, не отделаешься.

После столь неожиданной встряски я продолжал так же не спеша ехать по улице, поглядывая по сторонам. Жирная желтоватая пыль. Навесы-козырьки над окнами, как и в других городах йоруба. Босоногие мальчишки, бегающие около домов. Женщины с ведрами и тазами у колонок. Приветливые лица, безмятежные белозубые улыбки.

Много диковинного приходилось мне слышать об этом городе — Абеокуте, находящемся километрах в ста севернее Лагоса.

Говорят, городу, чтобы утвердиться, нужно два-три столетия. Абеокуте пока далеко до этого срока. Ее основателем считают Шодеке, который в 1830 году привел своих эгба (народ, родственный йоруба. — Ю. Д.) на место охотничьей стоянки на левом берегу реки Огун. Новое стойбище понравилось: кругом нетронутые леса с дичью, на пологих холмах — щедрая на урожай земля. В созданном Шодеке поселении нашли приют и кров крестьяне и охотники из окрестных деревушек. Их правнуков и сейчас немало в Абеокуте, и они так и наследуют образ жизни предков. Живут в городе, смотрят телевизор, разговаривают по телефону, ездят на велосипедах и автомашинах, а работают на плантациях в его окрестностях, занимаются охотой, рыбной ловлей.

Абеокута оказалась на исключительно важном переплетении различных путей. Это и предопределило ее дальнейшую судьбу как одного из связующих звеньев между Лагосом и глубинными провинциями народности йоруба.

При всем этом у Абеокуты, как у каждого города, есть еще своя особенность, своя «изюминка». Здесь в декабре 1859 года вышла «Иве Ирохин» — первая в Нигерии газета. Отсюда в 1898 году — опять-таки впервые в стране — началась прокладка железной дороги к морскому порту в Лагосе для вывоза хлопка и других товаров.

И все же не этим гордится Абеокута, а своей скалой Олумо, что поднялась на ее восточной окраине. Она является местом традиционных культов, от нее пошло и название города: Абеокута на диалекте йоруба означает «под скалой».

Об Олумо сложена легенда, и все местные жители передают ее из уст в уста от поколения к поколению. Они утверждают, что скала появилась в одно время с Ифе. Дескать, петух, тот, которого Одудува взял с собой, когда спускался с небес по железной цепи, раскидывая в разные стороны песок, отбросил попавшийся в нем камешек далеко в сторону. Из него-то и выросла Олумо.

К этой скале и лежал теперь мой путь.

Она долго оставалась для меня за семью печатями. Но тайна тем и хороша, что волнует воображение, обещает радость предстоящей отгадки.

Впрочем, после встречи с Эджиофором было не до скалы, с вершины которой «можно увидеть всю Нигерию». Нужно было вначале заняться его загадками, а уж потом рассчитывать на нечто большее. Не сразу открылось мне удивительное богатство и разнообразие Нигерии, не ко всем загадкам Эджиофора сумел я подступиться. И все же он при очередной встрече решил меня не мучить, не гонять до седьмого пота. Выслушав мой «отчет», Эджи-офор (это имя. как я теперь понял, дословно переводится «иду по пути правды») сказал, как найти дорогу к таинственной скале… Да и сам он оказался не из клана знахарей-прорицателей, к которому я его причислил, а учителем истории в одной из средних школ Лагоса.

Олумо искать долго не пришлось. Улица Шодеке вывела прямо к ее подножию. От того места, где я остановил машину, до скалы можно было добросить камень. Она представляла собой нагромождение двух овальной формы каменных глыб, меньшая из которых, как берет, слегка прикрывала другую, помассивнее, что была под нею. Омы: тая дождями, исхлестанная буйными ветрами, Олумо, словно колосс, величаво возвышалась над окрестными холмами и Абеокутой. Я стал пробираться к вершине.

По всему склону, почти у каждого валуна, под каждым кустом были мисочки, глиняные кувшины и тарелки с какой-то снедью — жертвоприношения духу скалы. На ветвях деревьев — перевязанные лоскутки материи, яркие ленты — «узелки на память». Своеобразное ему напоминание о собственной персоне.

Измученный каменной тропой, готовый свалиться от усталости, минут через тридцать я взобрался на «берет». Отсюда было далеко видно вокруг: отходящая на восток от Олумо каменная гряда, холмы, зеленые плантации, плоские крыши Абеокуты, поблескивающая лента реки.