Страна «гирин герен»

Акин, жестикулируя, стал пространно рассказывать о нашем знакомстве. Потом, когда мать и сестры оставили нас вдвоем, перешел к собственным делам, которые в последнее время изменились к лучшему. Правительство выделило крестьянам большую ссуду. Он купил ядохимикаты, несколько мешков удобрений; как советуют специалисты-консультанты, тщательно обработал плантацию и два раза подряд получил отменный урожай. Да и продал какао-бобы с немалой выгодой: власти повысили на них закупочную цену.

— Выходит, «золотая гусыня» может нести «золотые яйца»?

— Еще как! Хватило на все семейные расходы, кое-что еще осталось. Раз деньги водятся, можно было подумать и о женитьбе.

Тут Акин спохватился: уже девять утра — время собирать тумбо.

— А почему сам? Ты как-никак жених! Попросил бы кого-нибудь.

— У нас так не принято, — твердо сказал Акин. — Жених сам должен о тумбо позаботиться. Какой же он мужчина, если на пальму не может взобраться? Родственники жены обязательно спросят, кто готовил тумбо. На свадьбу вся деревня придет: мужчине с крепкой рукой, как у нас говорят, полагается приглашать много гостей. Они тоже поинтересуются, сам ли жених лазил за тумбо. Вообще-то односельчане не очень тянутся к вину. Бражничать считается у нас срамным, греховным занятием.

— Даже на свадьбе? — сыронизировал я, указывая на приготовленные кувшины.

— Какое это вино! Называем лишь так. А тумбо-то всего-навсего — легкий, нежный пальмовый сок. Бодрит, веселит! Что еще надо? Хоть бочку выдуй, если осилишь, а пьян не будешь. Можешь убедиться…

Вспомнив этот разговор, пока Акин находился на пальме, я присел перед одним из наполненных кувшинов. Сок бродил, белая пена переваливалась через край. Я провел по горлышку пальцем, поднес его к губам. Сок был сладковато-терпкий, напоминал по вкусу сидр.

Мы возвращались из леса в полдень, наступая на собственную тень. Время от времени останавливались передохнуть.

На усадьбе Акин отнес кувшины в хижину, вышел с двумя орехами кола на блюдечке — ими, согласно обычаю, угощают гостя. Усадил меня на скамейку, что стояла под пальмой, а сам вернулся в хижину.

Я расковырял податливую коричневую кожуру. Внутри были мелкие взбадривающие орешки с пунцовыми ядрышками. Занимаясь орешками, я осмотрелся. Двор, ранее пустынный, преобразился. Везде, где было свободное место, женщины устроили очаги: между двумя кирпичами из необожженной глины пылали костры. В котлах булькало какое-то варево. Здесь же босоногие мальчишки толкли в деревянных ступах ямс, кололи для костров чурки. Мать Акина переходила от жаровни к жаровне, длинной поварежкой пробовала варево, что-то говорила женщинам. Те согласно кивали, добавляли в котлы перца, пучки каких-то трав.

Вернулся Акин в элегантном сером костюме, белой сорочке, блестящих ботинках. Сел рядом на скамейку, взял с блюдечка орех. Во двор гурьбой ввалились деревенские парни — приятели Акина. Начали восхищенно его оглядывать, хлопать по плечу.

— Тебя не узнать!

— Министр, да и только! Вот это жених!

Неожиданно парни притихли: к Акину подошла девушка. Приталенное платье из синей с отливом материи подчеркивало стройность ее фигуры. Девушка легко, пружинисто ступала, прямо неся голову. Пышные волосы были стянуты в пучок. Она неотрывно смотрела на Акина, застенчиво улыбаясь.

— Познакомьтесь! Моя невеста! Девушка протянула мне руку:

— Айока.

Акин и Айока отошли в сторону о чем-то поговорить. Минут через пять, когда Айока ушла, один из парней шутливо спросил:

— И где ты только нашел такую красавицу?

Акин улыбнулся и, наверное, в сотый раз начал рассказывать о своей избраннице, явно предназначая повествование не столько для приятелей, сколько для меня…

Он возвращался с плантации. От деревьев на тропинку легли длинные тени. На опушке леса Акин увидел тоненькую девушку. Она пыталась поднять на голову вязанку хвороста, но не могла: перестаралась, собрала слишком много. Акин остановился: «Чья это? Почему раньше не примечал?». И тут же сообразил: целыми днями он торчит на плантации, а вечером хватает дел дома. Где тут уследить, как в деревне подрастают красавицы.

— Давай помогу! — предложил Акин.

— Помочь хочешь, а сам даже не знаешь, как меня зовут.

— Знаю! Тебя звать Айока — та, кто источает радость.

— Надо же! — удивилась девушка.

Акин ухватился за веревку, стягивающую хворост, легко вскинул вязанку себе на плечо. А потом так и повелось — Акин возвращается с плантации, Айока поджидает его с вязанкой хвороста на опушке.

Другие парни пробовали подступиться к девушке, завести дружбу, но Айока их как бы не замечала, отмалчивалась.

От материнских глаз не укрылась появившаяся у дочери привычка вертеться перед зеркалом, прихорашиваться. Конечно, дошли слухи, что она встречается с Акином. Мать не противилась встречам. Парень видный, работящий. Лучшего мужа для дочери, она перебрала всех деревенских парней, не сыскать. Не ровен час, свататься придет, надо готовить дочь.

Неожиданно Айока исчезла. Неделя проходит, вторая, а ее нет.

— Куда же она делась? — спросил я.

И я так подумал, — ответил Акин. — Потом вспомнил о нашем обычае — «откармливании невесты» перед свадьбой.

…Айоку поместили в отдельную комнату в той хижине, где располагалась ее мать. Там стояли кровать и небольшой стол у окна. В комнату никому не разрешалось входить, кроме матери. Пять раз в день она приносила большую миску с вкусным фуфу и плошку с пальмовым маслом. Случалось, к этому меню добавляла мясное блюдо и фрукты. Хоть Айоке не нравилось такое однообразное, скучное заточение, но пришлось смириться.

Невесту у йоруба, как и у некоторых других народов Нигерии, откармливают не ради того, чтобы она выглядела гладкой. Со временем после свадьбы ей предстоит стать матерью. Считается, что крепкая, полная женщина может родить ребенка, которому не страшна никакая хворь.

Через месяц, когда состоялась встреча, Акин не узнал Айоку: она и не она. Была тонкая, как тростинка, казалось, гнулась от легкого дуновения ветерка. А теперь располнела, и эта полнота делала ее еще привлекательнее.

Как-то вечером Акин пригласил на совет дядю и трех взрослых двоюродных братьев. Поскольку отца у Акина уже не было, полагалось поведать о своем намерении жениться старшему мужчине среди ближайших родственников. Об оуво для выкупа не спрашивали: знали, что Акин выгодно продал какао-бобы. Родственники одобрили выбор. Тут же на семейном совете поручили хитроватому Нтиме, одному из двоюродных братьев Акина, разузнать подробности об Айоке и ее семье. Требовалось выяснить, не враждовали ли когда-либо семьи Айоки и Акина, характер девушки, ее умение вести домашнее хозяйство. Нтиме наказали также выведать отношение родственников Айоки к ее возможному замужеству.

Девушка росла у всей деревни на виду. И Акин, и его родственники хорошо знали достоинства Айоки и ее семьи. Но устраивать «расследование» требовал обычай, и его следовало соблюсти.

Через неделю родственники снова собрались на семейный совет. Ничего нового к тому, что они знали об Айоке, Нтима добавить не мог. Сказал лишь, что девушка несколько месяцев обучалась у местной портнихи и довольно прилично строчит на швейной машинке. Отец и мать считают, что Айока и Акин вполне подходящая пара, и ждут сватов.

В назначенный вечер Акин и его родственники, все в агбадах, были в доме Айоки. Акин принес кувшин тумбо, флакон духов, блок сигарет, коробку конфет: подарки для невесты, ее отца и матери. Гостей встретил отец, крепкий на вид мужчина, такой же как и они, крестьянин, приветливо поздоровался, рассадил, предложил орехи кола. Мать Айоки принесла на дощечке стаканы. Акин разлил тумбо. Как заведено, первый стакан поднес своему дяде, второй — отцу невесты, затем — всем остальным.

Гости говорили о чем угодно, только не о цели своею прихода: видах на урожай, погоде, набегах обезьян на плантации в соседней деревне… Наконец, набравшись смелости, Акин изложил цель визита.