Где рождаются циклоны

Чтобы вернуться на пакетбот, мне нужно пройти мимо двух партий каторжников, плохо выбритых, с трубками в зубах. Одни из них улыбаются, другие сохраняют угрюмый вид.

Стоя на палубе в ожидании отплытия, я смотрю на их тяжелую работу под аккомпанимент скрипения подъемных кранов и канатов. Сквозь частую сетку дождя едва видны туманные очертания берега и этот унылый вид навевает тревожное чувство тоски. Скоро ли, наконец, заревет сирена.

Кончено. Последнее общение с страной каторги.

Корабль идет вниз по течению.

Стало прохладнее. С моря задул ветер.

Мне кажется, что с плеч у меня свалилась какая-то тяжесть, тяжесть унижения и горя, которые мне так долго пришлось наблюдать.

Мы пропустили прилив и потому останавливаемся на якоре в устье реки. Черные тучи нависли над водою. Сверкают молнии. Вечная гроза, которая никак не может разразиться, держится постоянно в местах, где рождаются циклоны.

На корабле зажигаются огни. Широкими полосами набегает мутная вода и ударяется в его бока.

Пловучий маяк обозначает границу между рекой и морем.

Порывы ветра свистят в такелаже.

Я нагнулся над люком и прислушиваюсь к дохо­дящим из недр океанского парохода звукам, похожим на жалобу человека, на хор, с двумя вторящими друг другу голосами. Темные массы металла сверкают при свете топок.

Я стою один на мостике, похожем на аэроплан— один, в устье реки Марони, где соединяются две без­брежные стихии — лес и море. Я чувствую дыхание этих двух пустынь и оно давит меня. Что я такое в этом хаосе среди мрака, где ежеминутно рождаются и умирают бесчисленные существа? И что такое жизнь человека, его усилия, любовь и горе перед этой вечной жизнью чудовищно-плодородной природы?

Лесная бабочка, с широкими черными бархатистыми крыльями, испещренными зелеными полосками, отсве­чивающими фосфорическим блеском, упала у моих ног, принесенная порывом ветра. Я осторожно взял паль­цами этот прилетевший ко мне светящийся цветок. Я поместил ее в картонную коробку с дырочками, чтобы хорошенько рассмотреть, когда будет светло. А сегодня утром, заглянув в коробку, я увидел, что красивая бабочка вся изъедена крошечными, неизвестно откуда появившимися, муравьями.

IV.

В СТРАНЕ КАРАИБОВ.

Караибское море.

Караибское море! Корабли Колумба прорезали сво­им носом его девственные волны. Оно видело каравеллы конквистадоров и бриги торговцев невольниками; оно служило колыбелью сказочных мечтаний авантюристов и жестоких надежд продавцов живого товара; на его длинных, зеленых волнах покачивались галионы испан­цев, нагруженные золотом из Перу и три прочных ко­рабля Гонфлёра, „Мари", „Флёри" и „Бон-Авентюр“, ра­спустив паруса, плыли по его водам в Бразилию в 1541 году. Оно видело зарождение, апогей и крушение испанского могущества, блеск и упадок этой великой империи, над которой никогда не заходило солнце; мо­жет быть оно поглотило и последних сынов Караибов, истребленных воинами Карла V и Филиппа II, к славе которых прибавилось еще воспоминание об истреблении целого народа; оно видело, как ветер гнал корабли кор­саров, видело абордажи, корабли, полные сокровищ, обм­ятые пламенем, в его водах заглох последний крик искателей вечного миража Золотого Руна; оно заста­вляло грабителей отдавать добытое насилием богатство и навсегда замкнуло их уста горстью соли. Это море — олицетворение великого безразличия, раскинувшего свой покров над преступлениями и геройскими поступками, погребенными в его водах, над несчастной судьбой людей. Открытия великих путешественников, равно как и торговые дела богатых арматоров не могут нарушить его невозмутимого спокойствия. Оно всегда спокойно, это голубое море, и лишь изредка по нем проносятся циклоны, ужасные в своем гневе, но скоро оно утихает и тогда снова бесконечной чередой катятся его пени­стые волны.

Кто не переживал опьянения его ночей, тот не знает, что такое красота на свете! У какого путеше­ственника не захватывало дыхание при виде светя­щихся фосфорическим блеском волн или отливающей изумрудом воды, этих вечно меняющих свой вид со­кровищ, этой бездны, то сияющей, то темной! Каждая капелька разбрызганной винтом воды сверкает, как зрачек змеи. И когда я слишком долго глядел на это ки­пение голубоватой цены, на дрожащие переливы, на яростное сладострастие волн, я не мог больше оторвать глаз от этой картины и мною овладевало безумное же­лание броситься в эту пенящуюся воду.

Сколько часов проводил я так, сидя на шканцах и любуясь на безмолвный мир, на залитое светом море, на волнующуюся поверхность этой жидкой аморфной массы, подобной первородной субстанции, полной тре­пета жизни, под чистым озаренным луною небом, где взгляд не может охватить ни границ его, ни глубины.

Караибское море! Тропические ночи, когда вокруг Южного Креста собираются сверкающие звезды; необо­зримый, навевающий на душу мир, простор моря, объединяющий в себе великолепие всего света, когда чув­ствуешь себя проникнутым жизнью вселенной и раство­ренным в ней; тропические ночи, звездная нирвана, чудные видения, которые теперь уже рассеялись!

Но пока я не закрою глаз навеки, в них сохранятся эти образы, которые не преходят, по крайней мере так скоро, как мы сами.

Корсиканцы.

На рассвете показалась земля. Когда солнце подня­лось над мало посещаемым портом Карупано, через ил­люминатор можно было различить цепь гор. Это Венецуэла.

Карупано небольшой порт, у подошвы высоких, изрезанных оврагами, гор, поросших темной тропической растительностью, над которыми, как тяжелая шапка, нависли густые облака. Вода при утреннем освещении кажется розовой. Вокруг корабля ловят рыбу пеликаны. Некоторые из них полощатся в воде, потом улетают; у них громадный клюв, изогнутые крылья и совершенно прямо вытянутые лапки. Все это придает им натяну­тый и странный вид допотопных птиц. Их фигура напоминает букву Z. Другие скользят чуть-чуть над поверх­ностью воды и высматривают добычу. Когда они ее замечают, то бросаются вниз, с опущенным перпенди­кулярно к воде клювом и так стремительно, что кажутся сделанными из свинца. Окончив ловлю, они покачиваются на воде, как утки.

В конце деревянного помоста по берегу вытянулись освещенные восходящим солнцем дома. Пристает сани­тарная лодка. Поднимается желтый флаг. Маленький бритый человек, в очках, слащавый, с розоватым ли­цом — разговаривает по-английски с комиссаром. На сходнях стоят лодочники-метисы, в остроконечных шля­пах, по мексиканской моде.