По Алтаю

   Через два часа ходу мы были в степном расширении долины Кома близ впадения правого притока, Самырсын-булака, где раскинулось много киргизских аулов, которые уже собирались откочевывать на зимовки к подножию Саура. В ауле проживало несколько русских приказчиков, явившихся сюда за покупкой шерсти.

   На противоположной стороне за Комом протянулся невысокий хребет, за которым течет р. Джикпелен, верстах в десяти ниже тоже впадающая в Ком слева. Никакого второго Сома, как гласит 40-верстная карта пограничной полосы, здесь нет.

   Оставляя теплую долину, которая, вероятно, скоро увидит и земледелие, я направился вверх по тесной долине Самырсын-булака (кедровая речка), чтобы ночевать в холодке.

   Подъем идет сначала крутым косогором, а потом тропа спускается на дно долины. Почти вся долина поросла лесом, сначала лиственным, а выше -- хвойным; в верхней долине появляются и кедры. В двух часах езды от Кома мы встали на ночь на лесной поляне.

   8 августа мы достигли к вечеру Канасского озера.

   Двухчасовой подъем вверх по р. Самыреын-булак приводит на плоский водораздел с истоками знакомой уже нам р. Эмегейты (2 332 м). На обширной площади, лежащей немного выше границы леса и занятой плоскими логами с болотами, всюду сочный покров альпийского луга или заросли полярной березки всех оттенков -- от апельсинового до кораллово-красного и фиолетового и других кустарников. На этом плато в болотах и озерах и собирается р. Эмегейты, уходящая в тесное ущелье. Плато и окружающие горы носят то же название; этим же именем зовут и вторую меньшую речку, которая течет отсюда на запад и впадает в Канас.

   При спуске с плато показались киргизские аулы. Из одного нам навстречу выехала шеренга в десяток киргизских всадников и между ними уже весьма немолодой сын знаменитого окурдая Аспана. Не дойдя до меня шагов пятнадцать все, как по команде, спешились и приветствовали меня. Я тоже сошел с коня и отвечал приветствием. Потом мы все опять сели на коней, и меня повезли в богатый аул Аспана. При входе меня встретил сам окурдай, бодрый, красивый старик с манерами благодушного вельможи. Начались обычные разговоры, сопровождаемые кумысом и чаем. Юрта окурдая великолепно убрана дорогими коврами, сбруей и оружием, среди которого я видел хороший винчестер, револьверы и др. Нашелся и порядочный бинокль, а у его жены и швейная машина.

   Погостив с час времени и отказавшись от традиционного барана, я выехал дальше вниз по сочной лесистой долине, и около 5 часов вечера среди сенокосов и посевов пшеницы спустился к нижнему концу великолепного Канасского озера (рис. у стр. 392).

   Нужно было переправиться на западный берег озера, так как бродов через Канас в это время года еще нет. Отыскали и немудрый перевоз, где было две небольшие долбленые лодки, но перевозчик был где-то на полевых работах. Развьючивали лошадей и по частям перевозили вьюки на противоположный берег. Озеро здесь не шире 250--300 сажен; есть небольшое течение к чумеку, т. е. к выходу Канаса из озера, и при переправе нужно наблюдать, чтобы лодку не унесло к чумеку, где может разбить о камни. Наши проводники оказались плохими мореплавателями, и потому переправой заведывал я со студентами; все-таки провозились до темноты. Когда все вьюки были на том берегу и проводники там же, выяснилось, что лошади в седлах остались привязанными на восточном берегу. Оставлять их без корма всю ночь было невозможно, и я приказал двум проводникам ехать на лодке к лошадям и ночевать там. Проводники боялись воды ночью и поехали не сразу, но и тут не вышло толку. Они не сумели поставить лодку в нужном направлении и ее понесло к чумеку; проводники струсили, подняли крик и опять пристали к берегу. Тогда мы с Благовещенским усадили киргизов-проводников в лодку, сами перевезли их через озеро и сейчас же вернулись назад, правя на костер, разложенный у наших палаток, так как было уже совершенно темно. Этот случай еще раз показал, что лихие до дерзости на коне киргизы никуда не годятся на воде.

   9 августа. До русской земли оставался небольшой день пути; поэтому я решил провести последний день за границей на таком дивном месте, как Канасское озеро, хорошо видное от нашего стана, расположенного на высокой террасе.

   Озеро вытянуто с севера на юг между двумя хребтами, склоны которых богато поросли лесом листвениц. Северный конец озера загибается на восток, и из-за поворота его не видно. Склоны восточной стороны не особенно круты, и там проходит дорога в верховье р. Канас. На западной стороне в одном месте к воде подступают крутые скалы, и здесь проезда, кажется, нет. В средней части озеро больше версты шириной, но отсюда в обе стороны суживается. Вода имеет бирюзово-голубой оттенок и слегка мутновата; даже зеленые деревья в отражении в озере кажутся синими. Впрочем, от характера освещения и цвет воды изменяется, переходя порой в зеленоватые тона. В нижней части озеро не особенно глубоко; на значительном протяжении от берега видно дно, покрытое кое-где каменными плитами. Ближе к левому (восточному) берегу проходит более глубокая борозда, где дно уже не видно.

   Канас выходит из озера бурным сливом (чумек) до 30 сажен ширины в дальнейшим течением между высокими террасами весьма напоминает Ком, но воды, кажется, поменьше. У выхода реки поднимаются высокие террасы; на их вертикальных обрывах видно, что сложены они из камней и белой глины; последняя местами превалирует. Ниже озера с правой (западной) стороны тянется холмистая низменность с водой в ямах между буграми, затянутая травой. Весьма вероятно, что все это ледниковые образования, но если так, то у озера морены переслоены в террасы. Высота озера 1 400 м, и это, вероятно, самый низкий пункт, где можно видеть в Монгольском Алтае ледниковые образования.

   Кабы. 10 августа. Выступили в 91/2, часов в западном направлении по долине небольшого ручья, впадающего в Канас. С южной стороны от тропы оставался горный массив Саргомыр, все склоны которого, кроме вершин, поросли густым лесом листвениц. Выше леса протянулась красная полоса полярной березки, а над ней кое-где по северной стороне были видны снежные пятна. Массив Саргомыр занимает все пространство между Канасом и Ак-Кабой.

   Через два часа ходу мы достигли широкой седловины с болотом, откуда начинается столь же постепенный спуск к Ак-Кабе также по долине маленького ручья. Спуск по времени равен подъему. Перед Ак-Кабой протянулись широкие степные террасы, на которых я встретил киргизов, откочевывающих к зимовкам в Сауре.

   Берега реки густо поросли широкой полосой леса, из-за которого не видно и реки. Здесь пришлось обождать отставший караван, и только в третьем часу мы перебрели многоводную и совершенно белую Ак-Кабу, достигающую 20 сажен ширины.

   Брод приводит прямо к двум избушкам, где лишь недавно поселились две русские семьи. Около избушек устроены огороды, а в стороне есть покосы и пашни. Несколько ниже по реке есть палатки приказчиков Пустовалова. Итак, мы вступили на русскую землю: русская изба, русская речь, кринки молока, ржаной хлеб, репа из огорода, вымытая рубаха на заборе; одним словом -- отечество...

   Хозяин избушки дал мне в провожатые сынишку Мартына, который должен был показать дорогу в д. Чиндагаты. В течение 2 1/2 часов мы перешли ряд невысоких травянистых грив и по речке Аши-булак спустились на берег р. Кара-Кабы. Наш маленький проводник под конец спутал дорогу и вывел нас на версту выше по реке, где она протекает между недоступными утесами. На узкой полосе берега был наш первый русский стан.

   Я написал письма чин-саю и русскому голдаю в Сара-сюмбе, выдал вознаграждение проводникам урянхайцам и на следующее утро распростился с ними {С 11 по 13 августа экспедиция прошла от границы по рекам Кара-Каба, Сорвенок, Мараленок и перевал Бурхат до поселка Катон-Карагай, где и закончила свои работы. На последнем переходе, на спуске с перевала Бурхат в долину Бухтармы, одна вьючная лошадь оступилась на крутом косогоре и убилась насмерть. Из Катон-Карагая экспедиция выехала в с. Мало-Красноярское на Иртыше, где села на пароход, доставивший ее в Семипалатинск. -- Прим. ред.}.