По следам Синдбада Морехода. Океанская Аравия

Ахмад ибн Маджид был свидетелем этих драматических лет. Ему поздно менять профессию — дело всей прожитой жизни стало частью его существа; он продолжал водить су­да — теперь уже по более коротким путям,— оставаясь в ду­ше моряком дальнего плавания. Обо всем этом свидетельству­ют его три последние лоции с упоминаемой датой 1501 год: во-первых, подчеркнуто выделено специальное описание Крас­ного моря, но уже не целиком, как в «Полезных главах», а лишь в рамках одного маршрута — от Джидды до Адена; это традиционный путь паломников, что позволяет предполо­жить, что изменившиеся обстоятельства сделали теперь было­го водителя океанских судов проводником лишь на местной линии специфического назначения; во-вторых, два других про­изведения, более крупных, в сумме дают навигационную характеристику всего Индийского океана; однако это уже дань прошлому, ибо в общем повторяется картина, нашедшая место в более ранних творениях «четвертого льва» южных морей.

Но вдруг по серой ткани технического повествования, исподволь начавшей утрачивать в глазах исследователя пре­лесть новизны, пробегают багряные тени. Это в сухой текст ворвались полные сдержанного гнева слова осуждения «фран­ков», т. е. португальцев, огнем и сталью утверждающих свое господство на Востоке. Перечисляются один за другим этапы

46

их последовательного продвижения и закрепления на при­обретенных позициях, а все кончается многозначительной фразой, звучащей как апофеоз чувств: «О, если бы мне знать, что от них будет!»

Вышедшая из глубин сердца горестная нить слов старого лоцмана бросает новый свет на эту фигуру: гнев и раскаяние живой души двумя огненными линиями перечеркивают холод­ную бесстрастность мастера, встававшую перед нами из об­разцов его профессионального письма, и дают понять, что все литературные, философские и бытовые отступления, столь оживляющие текст «Полезных глав», отнюдь не случайны, они — закономерные свидетельства самопроявления творящей натуры, плоды глубинной работы мысли.

В целом перед нами не только свод важных сведений об акватории Индийского океана, но и большой психологический документ, который сам по себе делает содержащую его уникальную рукопись ленинградского академического фонда источником высокого значения.

После этих трех лоций имя Ахмада ибн Маджида рас­творяется в сумраке, окутывающем наши знания о последних годах его жизни. Как обычно бывает в таких случаях, появи­лись умозрительные предположения, следом за ними не серьезные домыслы. Примером первых может служить мысль одного бразильского ученого, выходца из Леванта, высказан­ная в переписке со мной, о том, что знаменитый лоцман сопровождал экспедицию, открывшую полуденную Америку; непонятно, как арабский морепроходец мог вести португаль­ские корабли в Атлантике, если он, подобно своим товари­щам по профессии, не знал этих вод. Здесь уже налицо увлеченность страстного исследователя, который хочет без­остановочно идти вперед и не всегда находит нужным перевести дух и осмотреться. Другой деятель, сирийский, осуществивший ряд полезных изданий арабских морских текстов (к сожалению, текстологическая сторона в этих работах не достигает нужной высоты) непременно желает, чтобы Ахмад ибн Маджид умер в 1510 году: «...вряд ли он жил позже». Тут уже домысел худшего рода; не будем гадать, а скажем: после лоций начала XVI века следы столь долго занимавшего наше внимание человека теряются. Сейчас нам остается перейти к последней фигуре многовековой арабской талассографии,— фигуре, достойно замыкающей круг интере­сующих нас авторов.

Сулайман ибн Ахмад ал-Махри ал-Мухаммади происхо­дил, как показывает его первая нисба (указание на место происхождения), из южноаравийской приморской области Махра. Если у Ахмада ибн Маджида решающую роль в выбо­

47

ре профессии сыграла, по-видимому, принадлежность к лоц­манскому роду и лишь во вторую очередь — годы отрочества в портовом городе Джульфар, то, вероятно, Сулайман опреде­лил дело своей жизни именно благодаря тому, что рос под махрийским небом. Вместе с другими областями южной Ара­вии, его родина исстари была одним из центров междуна­родной морской торговли в Индийском океане; в ее и других гаванях по всему северному берегу Аденского залива деятель­но работали судостроительные верфи и судоремонтные мастерские. Сам воздух этих оазисов, притиснутых пустыней к океану, полон манящим запахом дальних стран, и мало кто из поселившихся здесь оставался равнодушен к тому, что скрывала за собой зыбкая линия горизонта. Морские стран­ствия не были самоцелью: большинство путешественников составляли купцы, меньшую часть — экипажи судов, еще меньшую — судоводители. Не было ли последних среди пред­ков Сулаймана, не от них ли и он, подобно своему старшему собрату, унаследовал интерес к мореходной профессии, лишь закрепленный местом пребывания? Здесь мы должны отме­тить отсутствие в произведениях махрийского автора каких бы то пи было автобиографических данных. Скромность? Или увлеченность своей темой в такой степени, что жаль подарить миг, слово другому предмету? Опять не станем гадать, а будем исходить из того, что есть. Одна лишь мысль возникает в связи со сказанным: писатель, если он по натуре своей художник, при всех обстоятельствах не может обойти в большом обобщающем труде, о чем бы ни говорилось там, хотя бы части своих личных переживаний, ибо они всегда содержат интерес для многих, общественную ценность. Тот, кто так не поступает, внушает сомнение в талантливости, последняя начинает походить на простую способность к слож­ному ремеслу. Наш автор с большим знанием дела излагает разнообразные сведения по мореходству и ни на шаг не от­ступает в сторону; он сдержан и сух до замкнутости; непро­ницаемая завеса отгораживает его душу от читателя, и два мимолетных упоминания об Ахмаде ибн Маджиде в главном труде звучат как откровение. Или не все, что он создал, до нас дошло?..

Сохранившееся теоретическое наследство Сулаймана ал-Махри, как он зовется в арабистике (или часть этого на­следства), представлено пятью произведениями. Крупнейшее из них — «Махрийская опора в точном познании морских наук» — состоит из семи глав: 1. Основы морской астроно­мии. 2. Наименования звезд; расстояния между Северным полюсом и Полярной звездой. 3. Морские пути в области наветренных и подветренных стран (т. е. лежащих к западу

48

и востоку от мыса Коморин в Индии). 4. Маршруты в сфере островов и архипелагов между Мадагаскаром и Тайванем. 5. Широты различных гаваней, определенные в соответствии с положением Полярной звезды и обеих Медведиц. 6. Мус­соны. 7. Маршруты по морю между западными побережьями Аравии и полуострова Индостан. Это своеобразная энциклопе­дия морских наук, по охвату материала приближающаяся к «Полезным главам» Ахмада ибн Маджида и «Всеобъемлю­щей...» турецкого адмирала Челеби, между которыми она хронологически стоит. Затем следуют сочинения: «Ожерелье из солнц, касающееся выведения основных правил», состоя­щее из шести разделов: 1. Лунный год. 2 — 3. Солнечный год. 4. Византийский год. 5. Коптский год. 6. Персидский год — речь о системах летосчисления, связанных с наблюде­ниями эклиптики, по-видимому, и подсказала слова для первой части заглавия трактата; «Славная книга путей, каса­ющаяся науки о беспокойном море» с семью главами: 1. Ин-доокеанские маршруты. 2. Положение разных гаваней относительно звезд. 3. Побережья крупнейших островов.

4. Расстояния от Аравии до Индии, от Африки до Индонезии.

5. Ветры, циклоны. 6. Аравийские, африканские, индийские побережья. 7. Солнце, Луна, зодиакальный круг. Следующее сочинение: «Дар мужам, где толкуется про облегчение усво­ения правил» также с семичастным построением: 1. Сферы и звезды. 2. Деление небесной окружности на 32 доли (по числу навигационных румбов). 3. Понятие зама (три часа морского пути) — единицы измерения пройденного расстоя­ния. 4. Каботажное и открытое плавания. 5. Съемка звездных высот для определения координат гаваней. 6. Расстояния между гаванями. 7. Морские ветры; наконец, комментарий к последнему трактату, составленный, конечно, позже основ­ного текста и вносящий в него значительные дополнения. Единственная дата, называемая Сулайманом,— 1511 год, и вторая — 1553 год, под которой турецкий автор Челеби упоминает о нем как об у лее покинувшем мир живых, прибли­зительно очерчивают грани жизни судоводителя из Махры: первая половина шестнадцатого столетия, т. е. время, когда в Индийском океане и Средиземном море начинают утверж­дать свое господство флоты Лиссабона и Стамбула.