Дорога ветров

гому из сидевших наверху, когда опускал стекло и принимался выколачивать свою трубку. Мы в отместку грохотали кулаками по крыше кабины, приводя в бешенство нервного Пронина. Шофер обрушивался на Громова и тем возмещал нанесенный нам ущерб.

Сегодня окно кабины не отворялось. Скорчившийся внутри Громов сумел как-то обходиться без вытрясания пепла.

Время от времени мы оглядывались назад, идет ли "Смерч" с его обвязанной веревкой кабиной и покривившимся тентом. Андреев явно отставал - сначала мы видели черную коробочку, потом точку, а затем только пыль. Но столбик пыли исправно следовал в отдалении за нами, и мы продолжали нестись полным ходом.

А кругом тянулась все та же белесая равнина, почти без травы, казавшаяся бесконечной. Проехали около семидесяти пяти километров, и тут "Смерч" исчез окончательно. Остановились подождать, кляня Андреева, который расплачивался теперь за лень в уходе за машиной. Тщательно рассудив, где и когда, на каком из пройденных холмов мы видели машину, решили, что "Смерч" появится через десять минут. Примерно в это время из-за гребня ближайшего увала увидели машину, но, к нашему ужасу, вовсе не "Смерч", а монголтрансовскую бензоцистерну. Мы остановили ее, но шофер мог лишь сообщить, что обогнал крытую полуторку очень далеко отсюда. Это еще не означало аварии, и мы ждали целый час, расхаживая по тоскливой равнине и медленно коченея.

Солнце садилось, нужно было что-то делать. Пришлось отказаться от мысли ночевать сегодня в Чойрене и поворачивать обратно. "Смерч" стоял там, где он отстал от нас - в сорока километрах от аймака, в беспомощном положении, с замкнутым накоротко аккумулятором и сгоревшим прерывателем.

Чинили, заводили, таскали на буксире до десяти часов вечера, пока не убедились окончательно, что без переборки аккумулятора машина не пойдет. Я распорядился ставить палатку - жестокий мороз совершенно скрючил тех, кому пришлось быть только зрителями наших усилий. Вода, к счастью, оказалась с собой, на дрова (кругом не было даже "дров Ивана Антоновича") разбили несколько пустых ящиков, предусмотрительно захваченных Эглоном. Палатка обогрелась. Напились чаю, поставили койки. Даже я, находившийся в состоянии тихого бешенства, немного отошел и, чтобы развеселить народ, принялся рассказывать, как мы нанимали повара для экспедиции в Алтан-Булаке.

Никак не удавалось подыскать подходящего человека, и мы обратились, по совету местных жителей, к некоему турку или черкесу, неведомыми путями осевшему в Алтан-Булаке и славившемуся как отличный хлебопек.

Турок было поддался на наши уговоры, но потом вдруг заупрямился.

- Нэт-нэт, нэ поеду, - объявил он. - Хлеб, лэпешки печь мынога умэю, обеэд варить - нэт. Боюсь.

- Чего же вы боитесь? - спросил мой спутник.

- Боюсь тюрьма попасть!

- Как же так?

- А так! Суп плохой получился, кто-нибудь плохой слова скажэт... Сэрдцэ загорался, нож хватал, рэзил, тюрьма попал...

Пришлось махнуть рукой. Взять такого повара было действительно опасно. Общий