Царское море

Олег Бундур

Царское море

Первая неприятность

В каюту атомного ледокола «Таймыр» меня сопроводил молодой старпом Константин. Рассказал, что, где, когда, вручил ключ от двери каюты, показал в замке «флажок вверх» — «флажок вниз», то есть открыто-закрыто и убежал.

Я разложил вещи и поднялся на мостик, посмотрел, как отчаливали, как нас тащил буксир за линию всех причалов, посмотрел, как лоцман по верёвочному трапу спустился в свой катерок.

Ну, всё, пойду в свою каюту, чаю попью. Дёрнул ручку двери… Ага, попил…

Я же слова Константина про флажок вверх, флажок вниз вполуха слушал, ушёл, захлопнув дверь, замок защёлкнулся, а ключ с синей биркой остался на столе. Ну и что делать? На мостик идти? Там сейчас заняты очень, не до меня. Где Костю искать — не знаю. Да я вообще тут ещё никого не знаю…

Хорошо, соседняя, через каюту дверь, была открыта, я рассказал моряку о своей беде и через пару минут он принёс другой ключ и я был в своей каюте. Ура!

Оказывается на судах, в гостиницах, отелях есть свой такой ключ, его называют «ключ-вездеход», он открывает любую дверь.

Я назвал этот рассказ «Первая неприятность». Неправильно назвал, потому что других неприятностей до конца рейса у меня не было.

А те, что были потом, к этому путешествию не относятся.

Волнение

До этого рейса я уже ходил в Баренцевом море и каждый раз был штиль, вода — гладь. А я где-то читал, что здесь из пяти дней три — штормовых. Но мне везло. Везло до сего раза.

Только вышли из Кольского залива — началось. Я поднялся на мостик, крепко держась за поручни. С видом бывалого моряка спросил у штурмана:

— Ну, как волнение?

— Да пустяки, — ответил штурман. — Три-четыре бала.

Ну да, для него, может и пустяки, а я чувствовал себя не очень комфортно. Неудобно было по трапу подниматься и опускаться. Ступени, то, как будто проваливаются вниз, то вдруг бьют по ступням.

Приходилось приспосабливаться к приёму пищи: глотать её лучше всего, когда ледокол опускается.

В каюте нетбук ёрзал по столу, ручки перекатывались. Я закрыл на защёлки все дверцы и ящики в шкафах, чтоб не стучали. С этим я справился легко. Это было только волнение.

Шторм будет потом!

Между тучами и морем

В Баренцевом море сопровождало нас не только волнение. Почти до самого вечера по левому борту метрах в пятидесяти постоянно летела стайка из 6–8 чаек.

Чайки летели параллельно нашему курсу. По их полёту совершенно нельзя было сказать, что дул сильный встречный ветер. Они летели, как в безвоздушном пространстве и, казалось, крыльями взмахивали лишь для того, чтоб подчеркнуть своё изящество.

Может им было одиноко в море и они прибились к нам? Не знаю.

Чайки то поднимались вверх, то опускались, «крылом волны касаясь». Всё летели и летели, потом резко увеличивали скорость, обгоняли ледокол, пересекали его курс и исчезали.

Через некоторое время на их месте появлялись другие. А может это были те же самые. Они обгоняли ледокол, делали круг и возвращались на свое место.

Открытое море, до земли очень далеко. Куда летели, зачем летели, когда и где отдыхали? И отдыхали ли? Конечно, отдыхали, кормиться же надо. А может на лету выхватывали из воды рыбёшек, проглатывали, поддерживали силы и летели… Это их жизнь — полёт, движение.

И акула всё время в движении. Остановка для неё гибельна. Во время движения акула пропускает воду через жабры, берёт из воды кислород. Остановится — всё!

И киты всё время движутся от Гренландии до Антарктиды и обратно, кормятся по пути. Да почти для каждого животного движение — жизнь!

Это человек только может лежать и лежать на диване. И ничего — живёт!

И я ночью ложусь на диван, правда, всего на 5–6 часов, поспать. Может, я и днём прилёг бы, да днём диван мой кот Кеша занимает.

Чаячья тоска

Глядя на чаек, сопровождающих ледокол, я вспомнил наших чаек….

Сейчас, чтоб увидеть чайку, не надо идти к морю. Вот, как у нас, например, Белое море — рукой подать, а чайки ещё ближе. Они садятся на фонарные столбы, на асфальт рядом с машинами.

А помойка — их любимое место. Ну, не помойка, а площадка с контейнерами для мусора. Чайки тут — полные хозяева. Они гоняют ворон, собак. Если чайка сидит на баке, беда вороне и собаке. Во! Даже в рифму получилось.

А за городом на свалке, где я покупаю червей для рыбалки, чаек вообще целые колонии. Они тут и птенцов высиживают. А еды на всех хватает, сейчас много чего выбрасывают.

Эти дворовые и свалочные чайки такие же, как и морские. Такие, да не такие! Почему-то нет к ним уважительного отношения.

А вообще-то — мы виноваты, что чайки на помойке живут.

Когда я только приехал в Заполярье, в Кандалакшском заливе Белого моря в двухстах метрах от берега мы ловили селёдку-беломорку, треску, навагу, камбалу, зубатка попадалась.

А сейчас давным-давно рыбаки не выходят за рыбой ни летом в лодках, ни зимой по льду. Кончилась рыба. Ещё бы! Столько стоков из города, а на том берегу залива — нефтебаза. Понимаете, о чём я?

Если рыбу из моря я могу много чем заменить, то чайка — только свалкой и заменит. Вот и живут от безысходности на свалках и мусорных площадках.

Когда я выношу мусор, каждый раз вижу чаек, сидящих на кирпичной ограде мусорной площадки. Они с тоской смотрят в сторону моря, но к морю не летят.

Еда-то здесь…

Ночью

Ночью я поднялся на мостик, вошёл из ярко освещённого коридора и ничего не понял: за стёклами иллюминаторов темно, на самом мостике тоже темно, только горят индикаторы приборов, мониторы радаров, да в центре над столом штурмана — тусклая лампочка под колпаком.

Пару минут привыкал к темноте, чтоб можно было пройти, не зацепив приборы. Про себя повозмущался: не могли включить освещение на мостике…. А потом понял, если включить свет, он будет отражаться в иллюминаторах, как в зеркалах и вообще ничего не увидишь. Всё верно, моряки знают, что делают.

Ночью в открытом море, когда нет льда, палубное освещение выключается и даже иллюминаторы зашториваются. Это потому, что какой-то мелкий объект радар может засечь только в полной темноте. А включённые лампочки на палубе или свет иллюминаторов может этому помешать. Потому вокруг ледокола стояла тьма-тьмущая. Хотя тьма-тьмущая выражает количество, но в данном случае очень подходило: она была густая, вязкая и колючая — эта тьма тьмущая. Я даже поёжился, представив себя снаружи.

А дежурная вахта чувствовала себя вполне комфортно. Свет наружных прожекторов им был не нужен: зачем море напрасно освещать? Ледокол идёт известным маршрутом, ни мелей, ни подводных скал на пути нет, кораблей тоже. А если какое-то судно — на локаторе его сразу будет видно.

Старпом колдовал над экраном локатора, штурман склонился над картой, рулевой держал указанный курс. Все были при деле.

Чтоб не чувствовать себя лишним и не мешать, я и ушёл …

По Баренцеву морю

Бежим на восток к границе ледовых полей. Это в районе острова Колгуев.

Ледокол носом рассекает огромные волны, брызги, подхваченные ветром, долетают даже до иллюминаторов мостика и замерзают на стёклах. Приходится включать горячий обмыв стёкол.

За бортом 10 градусов мороза, потому и замерзают капли. Ну, а само Баренцево море зимой не замерзает от тёплого течения Гольфстрим — это вы знаете.

На мостике тепло, уютно и кажутся совсем не страшными ни студеные волны, ни ледяной ветер, ни брызги. Я представил себя сейчас на открытой палубе и поёжился — бр-р-р!

А как же поморы ходили на своих судёнышках, открытых волнам и ветрам? Ну, пусть не зимой, как мы сейчас, но Баренцево море и летом не ласково. Из пяти дней — три штормовых.