Золотая Колыма

Золотая Колыма

К ДАЛЕКОЙ СЕВЕРНОЙ БУХТЕ

Голубые волны пролива Лаперуза остались далеко позади. Огоньки японского Сахалина (Карафуто) исчезают в легком тумане. За пароходом с острова летят чайки. Стаи касаток — маленьких северных акул — обходят на полном ходу судно. Они мчатся в прозрачной зеленоватой воде, как торпеды, вытянув удлиненные сигарообразные тела. Спасаясь от этих маленьких, но отчаянных пиратов, киты перекочевали отсюда далеко вверх, в более холодные воды Камчатки и Берингова пролива.

Из Татарского пролива несутся клубы густого, плотного, как прессованный хлопок, тумана. Отсюда непрерывно развертывается бесконечное полотно белого савана, окутывающего море, берега, горы охотского побережья.

Причина рождения туманов — столкновение теплого течения куросиво с холодным течением, идущим с севера.

Профессор Дальневосточного института геофизики П. Колосков разработал интересный проект изменения климата всего северо-восточного побережья Тихого океана. Он предлагает отвести Амур, впадающий в Татарский пролив, в одно из старых русел севернее.

Теплые волны, идущие от куросиво, не встречая препятствий со стороны водяных масс Амура, пойдут вверх к северу. И тогда сразу изменится весь климат охотского побережья, пропадут туманы, станет теплее, появится другого типа растительность. Суровое Охотское море поголубеет; вследствие изменения планктона, в нем появятся новые типы рыб и морских животных; оно начнет напоминать теплое ласковое Японское море. Тропики подвинутся к Арктике.

Проект этот вполне реален и не требует особенных технических усилий.

Но пока наш пароход идет в глубоком тумане. Беспрерывно ревет сирена. Звук ее тонет и глохнет где-то далеко в белой мгле.

Но вот издали доносится ответный сигнал предупреждения.

Невозмутимый, спокойный обычно капитан встревожен. Он дает ответный сигнал один за другим.

Сигналы повторяются все ближе.

Капитан стопорит машину. В чем дело? Встречный пароход в тумане идет прямо на нас, не слушая сигналов. Сирена надрывается. Такими же тревожными звуками отвечает и сирена таинственного встречного судна. Он также предупреждает об опасности, но, очевидно, не собирается менять курса.

Наконец, капитан догадывается. Он дает нейтральный сигнал:

— Есть ли у вас уголь?

Встречный повторяет то же самое.

Это просто эхо с островов. Редкое явление в открытом море.

Мы идем прямо на север — к далекой северной бухте Нагаево. Большой трансокеанский пароход режет свинцовые волны Охотского моря со скоростью в десять узлов. Он дрожит от толчков громадных машин. Стальной вал почти в полметра в диаметре проходит через весь корабль. На конце его бешено вращается громадный четырехлопастный винт. Эхолот, маленький остроумный приборчик в рубке, все время щупает глубину, посылая радиоволны на дно и ловя их отражение.

На широкой, в четыре обхвата, трубе парохода голубая полоса с золотыми буквами на ней «Д. С.».

«Даешь Север», — расшифровывают эти буквы пассажиры.

Это пароход Дальстроя, крупнейшего треста по золотой добыче и освоению Колымы, недавно купленный трестом в Голландии.

Он несколько лет стоял на приколе в бухте Роттердама, и ракушки заковали дно гиганта в каменную броню. Пароход очистили, заново выкрасили, отполировали медные и бронзовые части, сломали грязные маленькие помещения для команды и сделали просторные удобные каюты, столовые, красные уголки.

Одряхлевший во время кризиса пароход переживает вторую молодость в нашей стране, непрерывно рейсируя по Охотскому морю.

На палубе стоят автомобили, автобусы, дизеля, экскаваторы. Они принайтованы к массивным палубным кольцам стальными тросами и концами. От порывов шестибалльного ветра тросы натягиваются как струны. Но они надежны. Если дизель или экскаватор сорвется во время шторма и начнет носиться по палубе, он наделает больше вреда, чем попавший в пароход снаряд с броненосца.

Свежий ветер унес чугунные лохмотья тумана и раскрыл темное глубокое небо, похожее на театральную декорацию. Низко висят большие яркие звезды. Море видно на далекое расстояние. По нему ходят волны света. Яркие дорожки лучей возникают в разных направлениях.

За пароходом идет вдаль полоса фосфорического света. По обеим сторонам киля спадают вниз голубые полотна, среди которых вспыхивают бесчисленные звездочки светляков.

Можно часами стоять у борта и любоваться этим чудесным явлением природы.

Холодное Охотское море все теплеет. Где-то вблизи прошел теплый муссон. Июльская ночь вступила в свои права. Пассажиры сбросили куртки и кожаные пальто. Даже мрачный и сосредоточенный зубной врач, еще во Владивостоке надевший фетровые валенки, ватную куртку и повесивший на себя огромный морской бинокль и термос, разделся и делает попытки флиртовать с молодой женщиной-геологом, которая поет в кают-компании хорошим контральто романс «Вернись, я все прощу…»

Звучный голос плывет по всему пароходу, волнует и настраивает парочки на романтический лад.

На корме, там, где в светящейся дорожке вращается на длинном лаглине лаг, — излюбленное место парочек. Как хорошо смотреть в светящуюся звездную дорожку и мечтать! Жизнь улыбается всем этим здоровым, счастливым юношам и девушкам и вспыхивает перед ними звездными огоньками.

Впереди — радостное, полное надежд и уверенности будущее. Им открыты все пути и дороги. К интересной любимой работе, к славе, к личному счастью!

Вот парочка: молодой гидробиолог Васильев держит за руку девушку-строительницу с московского метро. У обоих светятся счастьем глаза.

Жизнь — чертовски интересная штука!

Васильеву двадцать пять лет. Он бывший беспризорник. Его когда-то подобрал в Севастополе на бульваре штурман парохода и взял к себе. Васильев не расставался с тех пор с приемным отцом. Плавал с ним вместе на судах, ходил в отрядах во время гражданской войны, укрывался в тылу у белых в подполье, учился вместе с отцом в Москве. Отец зовет Васильева Петей, Васильев отца — Леней. Они — товарищи, хотя приемный отец Васильева в два с лишним раза старше его. Этот атлетического сложения розовощекий молодой человек провел больше четырех лет на зимовках в Арктике, на Новой Земле.

Он рассказывает своей подруге, с которой познакомился еще в поезде, когда отъезжали с Северного вокзала:

— Ух, до чего интересно у нас бывало! Ветрило сатанинский! Поверишь, иногда несет тебя по снегу так, что вся физиономия в крови, — волоком катит. Тут надо втыкать нож и держаться за землю. Пошли мы как-то за два километра от станции с начальником отряда и техником. Поднялся буран. — руки перед носом не видно. Несет в море. 8 часов ползли до станции. Чутьем добрались. У начальника рукава примерзли к рукам, потом красные браслеты на коже остались; я палец на ноге потерял, а техник умер от разрыва сердца.

— Петя, — испуганно шепчет девушка, — так ведь это же ужасно!

— Что ж ужасного. Не всегда же так. Зато какое у нас северное сияние! А летом как интересно, когда солнце не заходит круглый день! Нет, Верочка, мне в Москве скучно. Прямо чего-то нехватает. Знаешь что, приедем с Колымы, поедем с тобой в Туркестан, в Ферганскую долину. Там, говорят, радиевые рудники очень интересные. Я в Туркестане никогда не был. Едем?

— Едем, — шепчет девушка, теснее прижимаясь к другу.

Ветер треплет ее пушистые волосы. Она положила горящую щеку на широкую мужскую ладонь. С ним она поедет, конечно, всюду. Даже на Марс, если туда будут ходить межпланетные поезда.

Командир-пограничник, награжденный орденом Красного знамени, везет на Колыму жену и маленькую дочь.