Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)

– Обычно в таких случаях говорят: «Что-то мне не спится».

– Ты удивительно проницателен, Левша. Я зашла… Я зашла, чтобы поблагодарить тебя.

– За все, в чем был и не был виноват?

– Перестань…

Он наконец-то повернул к ней голову.

– В чем дело, детка?

– Там, сначала за водопадом… Ты ведь мог бросить меня, правда? Я понимаю, мог… Я падала, ты держал меня. За стеной испарений нас ждала стая кровожадных тварей. Можно было просто столкнуть… нет, зачем идти на преступление… ты мог просто не держать меня… Я бы упала, и ты ушел бы без проблем. И там, с этой пантерой… Ты вставал между мной и ней, с ножом…

Левша поморщился.

– Катя, проклятия на мою голову сыпались куда чаще, чем проливались благодарности, поэтому я стоек к первым и не приучен ко вторым… – Он помолчал. – Я не знаю, как реагировать на твои слова. Спасибо, наверное. Но это все, что я могу сказать. При этом добавить – забудь об этом.

Она встала и направилась к двери.

– Я видела, как ты отдал Макарову наконечник и о чем-то с ним говорил. Ты рассказывал, как мы нашли его?

– Да.

– А ты рассказывал, как коснулся меня и как я вздрогнула?..

Левша тревожно вздохнул.

– Буду рад увидеть тебя завтра, Мари…

Он услышал звук закрываемой изнутри защелки.

– Пусть – Мари…

– Катя, давай поговорим, – тревожно зачастил Левша. – Давай поговорим, ночь располагает…

– Да, – сказала она, и он почувствовал, как ее тугое бедро коснулось его бока.

– Завтра будет новый день, я думаю, все смогут по-новому оценить свое настоящее…

– Да, – подтвердила она, и Левша услышал звук, который обычно сопровождает избавление тела от тугой майки.

– Катюша, мы нервничаем на этом острове и поэтому не всегда отдаем отчет своим действиям…

– Да…

И он почувствовал, как тугой сосок ее груди касается его губ…

*

Тонкие черты. Ярко-голубые глаза. Русые, назад зачесанные волосы. Мягкие губы, словно сломанные жестким рисунком рта. Высокая сильная шея. Широкие плечи. Он был похож на всех богов одновременно, и уж никак – на того мужчину, что соблазнился бы мыслью провести с нею, с Мари, ночь. Левша заметил ее взгляд и улыбнулся.

– Иди сюда. – Он подтащил ее, окаменевшую, к большому зеркалу, встал сзади, приобнял за плечи и скомандовал: – Смотри!

В зеркале стояли бог и гномик. Яркий бог – и маленький хрупкий гномик, затянутый в синие джинсы и курточку. Длинный яркий маникюр и платиновые перстни с крупными драгоценными камнями на тонких пальцах. Черная короткая стрижка. Огромные зеленые глаза в темных тенях усталости. Чувственный яркий рот. Гномика можно было бы сломать пополам двумя пальцами этого бога, подумала Мари, впадая в чувственное оцепенение. Она явственно ощущала спиной, как нарастает желание бога. И сама мысль о том, что причиной этого вожделения является именно она, кружила голову, вспенивала дыхание, утяжеляла веки.

– Мне нужно в ванную, – прошептала она.

Он затащил Мари в обложенную черным кафелем, в зеркалах, комнату, раздел, запихнул ее в огромную черную ванну, включил воду и ступил туда сам. Горячая вода потекла мощными струями по усталой коже; Мари чувствовала, как стекают с нее и усталость, и впечатления этого длинного дня. Левша налил на мягкую мочалку мыла, вспенил его и окутал Мари мягкой пеной. Он тер ей спину, руки, перебирая каждый палец, массировал ее бедра, а она только постанывала с закрытыми глазами. Он купал ее, как ребенка, вначале нежно и ласково, гладил уставшую кожу. А потом он закрыл глаза и сильно прижал ее спиной к своему телу. Мари почувствовала, как твердо напрягся его член. Чуть слышно он вдохнул – и руки его приобрели совершенно новую силу. Ее живот потяжелел, налился горячим вожделением – Мари опустилась на колени и, изогнувшись, потянулась к нему губами…

Он прислонился спиной к стене, а она с закрытыми глазами сильно и нежно сводила его с ума… Он рывком поднял ее с колен, повернул к себе спиной, чуть нагнул и вошел в нее сзади, нежно и настойчиво. От этого его движения в голове Мари вспыхнул пожар, ударило горячей кровью в уши, их заложило, и она перестала слышать. Внутри нее образовалась пылающая точка, и теперь ею овладело только одно желание – чтобы он вонзился в эту точку. Чтобы заполнил собой предназначенную для него пустоту, чтобы он вонзался в нее снова и снова и никогда больше не отпускал…

Она притягивала его за бедра, заставляя его буквально бить ее изнутри… Раздирающий восторг поднимался все выше и выше по ее телу и, покоряясь ее силе, пронзал ее все сильнее и сильнее. «Он любит меня, – думала Мари, – тот, кого я так ждала, любит меня…»

От этой мысли, воплощающей все ее женское желание быть подвластной, покорной мужской силе, от того, что этот мужчина желает ее, последняя мысль покинула ее голову. Она хрипло стонала, звуки, казалось, извергались из самого ее нутра – так пело и кричало в сладострастии ее тело. Закрыв глаза, Левша держал в руках ее грудь, мял сильными пальцами соски, и эти движения, напоминающие сосание ребенка, сводили Мари с ума. Она уже извивалась в его руках, не помня себя, представляя собой одно лишь воплощенное желание – быть женщиной, подвластной этому мужчине. Он впивался губами в ее шею, и она изгибалась, подставляя ему все новые, нетронутые им еще участки кожи. «Он любит меня, – думала Мари, – так, как хочу я…» И Левша, словно читая ее мысли, двигался все быстрее и сильнее, так, что, будь это в других обстоятельствах, он сломал бы ее пополам. А эта страсть сделала ее гибкой, сильной и стойкой. И она сопротивлялась его бешеному напору, приостанавливаясь, сдерживая его пыл, словно желая продлить этот бешеный марафон всесокрушающей страсти.

– Достань меня, – попросила она, переводя дух.

Он мгновенно понял, чего она хотела.

Вылез из ванны, завернул ее в махровую простыню и понес Мари в спальню.

Он уложил ее на кровать и сам бросился рядом. Мари вскочила на колени, заставила его перевернуться на спину и села на него верхом. Теперь вела она. Она могла, двигаясь по своему желанию, сделать так, чтобы член его коснулся самых потаенных точек ее живота. Она двигалась, наступала, вертела задом, целовала его шею и грудь. Она скакала на нем, как на коне, и он сдерживался уже с огромным трудом, изредка пересохшими губами шепча: «Подожди…» Но Мари не хотела ждать. В конце концов, это уже она любит своего мужчину. Она ведет. И она сделает так, чтобы он умер на этой постели.

Она заберет его последние силы!.. Мари сжала живот и опустилась на него со всей силой, на которую была способна. Левша изогнулся, схватил ее за талию и насадил на себя. И застонал. И закричала Мари – потому что не было уже возможности сдерживать это желание. Горячие волны ударили им в мозг. И молнии засверкали в их закрытых глазах. И поплыла земля – с грохотом, и тела их стали падать вниз, и надвинулось ощущение катастрофы…

– Что это? – поднимая голову, еле слышно произнесла Мари. – Что это так страшно трещало?

– Ты сломала дубовую кровать, девочка, – не открывая глаз, с трудом шевеля языком, ответил Левша. – Такого в моей жизни еще не было…

Они слезли с кровати, пошатываясь, стали исследовать разрушения. Толстый продольный брус из некрашеного дуба, державший на себе всю кровать, был сломан пополам.

– Я сломала кровать в «Бристоле»? – испуганно пролепетала Мари. Открыв рот, она захохотала. – Что же теперь делать?..

– Я куплю им новую, – смеясь, ответил Левша.

И они легли на сломанную кровать, и стрелки на часах отсчитали бы еще сорок минут, прежде чем они оделись и он отвез бы ее и высадил за квартал до ее дома, но вдруг стукнула о паркет номера поставленная им с вечера на ручку двери бутылка. Он все понял, но успел лишь натянуть брюки. Застегнув их на застежку, он бросился от сломанной кровати к стулу, где в пиджачном кармане лежал его «глок».

Но он опоздал. В номер вошли четверо…