Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)

Шепот уже не скрывался, доносились и распознавались не только отдельные слова, но целые фразы. Не в пользу Карининого брака.

Аркадия сообщила:

— При определении степени родства в основу закладывается худший допуск. Карина Варфоломеина, дитя Феофана, Ерофея и Алексия Варфоломеиных, законом признается троюродной сестрой своему избраннику.

— Брак невозможен?! — в отчаянии воскликнула Карина.

Сестрисса покачала головой:

— Возможен…

Карина просияла.

— …с ограничениями.

Теперь заволновались все девочки. Лица превратились в одни сплошные уши.

На Карину было жалко смотреть. Сестрисса Аркадия смилостивилась, глянула успокаивающе. Улыбка тронула губы и морщинки вокруг глаз. Голос возвысился, чтобы слышали все:

— От имени сестричества, данной мне властью, говорю. Задуманный брак между Кариной Варфоломеиной и Никандром Дарьиным, в отрочестве Прасковьиным, троюродным родственником сватающейся, разрешен со следующим ограничением. Войник Никандр может быть взят в мужья исключительно вторым или третьим, после того, как сватающаяся родит наследницу от другого мужа. Закон крови будет соблюден. И да будет так.

Закушенная губа Карины кровоточила. Безумный взор бессмысленно перебегал с одного лица на другое. Лица отворачивались.

— Но это… сколько зим? — вымолвила она.

Почтенно поднявшись, Сестрисса приблизилась к ней. Положила ладонь на макушку.

— Не унывай, девочка, годы летят, как облака: легкие, невесомые, незаметные. Все образуется. Если чувства серьезны, время не будет помехой. Если нет — все к лучшему.

— Но у меня нет времени! — наполнились влагой глаза Карины.

Мне в голову прилетело, осторожно постучавшись: а ведь ситуация изменилась. Милославы больше нет, Лисавета ранена. Не ровен час, очередность наследования сделает Карину следующей цариссой. В данном раскладе Никандром не пахнет.

— Мне уже сейчас нужно делать выбор, решать, с кем я! — откровенно сорвалась в плач казавшаяся непробиваемой девушка, — с какой семьей!

Странно было видеть ее в слезах. Думал, такое невозможно. Насколько же не знаю людей.

Аркадия нахмурилась:

— Негоже о таком вслух. Приходи вечером. Изольешь душу.

— С ужина я на дежурстве, — упал голос Карины.

— Приходи завтра, — ласково успокоила Аркадия. — А чтоб телесные желания не перевешивали чаяния души — сестырь всегда ждет тебя. Его двери открыты для всех нуждающихся в утешении. Как и двери любого храма. Советую совершить паломничество. Если хочешь, поговорю с цариссой Дарьей, чтоб тебя отпустили.

— Хочу, — кивнула Карина, не поднимая лица, которое пошло пятнами.

Аглая встряла:

— Разве Карина созрела для утешения?

— Она в беде, — объяснила сестрисса для всех. — Неправильный выбор, совершенный под влиянием неправильных мыслей, несет горе человеку и страдания окружающим.

Ее взгляд скакнул на почти закатившееся светило.

— Напоследок расскажу притчу. Однажды войница Хрисанфия, оставшись одна, спасалась от волков. Убегая, сорвалась с утеса. Покатившись по крутому склону, уцепилась за корягу посередине. Волки окружили ее сверху и снизу. Стали ждать, когда силы иссякнут, и она сорвется. На отвесном склоне одиноко росла ягодка земляники. И Хрисанфия съела самую вкусную земляничку в своей жизни. Занятие окончено.

Сестрисса развернулась и пошла к царисскому сектору. Клара не выдержала, крикнула вдогонку:

— Хрисанфия осталась жива?

Не оборачиваясь, сестрисса пожала плечами.

Глава 10

Карину отправили на стену, даже не дав поужинать. Остальные привычно скребли ложками, тихо переговариваясь за столами. Кого-то интересовала скорбная судьба Карины, кого-то — неведомой Хрисанфии.

— Конечно, жива, иначе кто поведал бы эту историю? — глубокомысленно гудела мелюзга.

— Как же она спаслась?

— Наверное, спасли…

— Перебила волков!

— А зачем сестрисса рассказала это нам? Что хотела сказать?

Умолкли.

После ужина в полной темноте Зарина понесла тарелку сестре. Я вернулся к себе и первым делом придвинул лежак ко второму. Затем разделся и на всякий случай смачно потянулся, стоя спиной в проеме окна и стараясь все время двигаться, чтоб не стать целью для очередной провокации. Затем сделал шаг к отсутствующему лежаку — все видели, кто хотел? — и типа лег туда. Переполз на настоящий лежак. Только собрался разматывать пращу, как дверь со страшным стуком-грохотом отлетела. Ворвалась разъяренная Карина:

— Это правда?

Нависшая надо мной бешеная фурия была в доспехах и вооружена. Я, во-первых, лежал, во-вторых — раздетый.

— Вставай, сволочь занебесная, оборотень в ангельской шкуре!

Не владеющая собой, с подрагивающим мечом в руке, Карина придвинулась вплотную. Кое-как выскочив из-под нависшего тела, я попятился к окну. Крестец уперся в подоконник. Дальше некуда. Как говорится, велика Москва, а отступать некуда, со всех сторон — Россия.

— Простыню! — взорвала временную тишину раскатистая команда.

Возражать бессмысленно. Шутить тем более. Пальцы разжались, и защитная ткань опала, будто кирпичики тетриса на высшем уровне. Взор Карины повеселел.

— Сестренка не соврала. Дура, но смышленая. Вернее, смышленая, но дура. Намечтала заколдованных принцев. Одевайся, поведу к цариссам. Сегодня урожай на такие сюрпризы.

Руки нащупали на табурете штаны с рубахой. Ноги начали продеваться в штанины. Одевался не спуская с нее глаз: мало ли. То ли она врежет, то ли я момент не упущу…

Только сейчас ее разум отметил сдвинутые матрасы.

— Ах ты ж, дрянь волосатая…

Я по-прежнему стоял спиной к окну и лицом к ней. Удар ногой в пах кого угодно заставит переломиться. Если кто угодно — мужчина. Могу сказать гордо, я — мужчина.

Раздался глухой чванк. Не во мне. Рядом. Спереди и чуть выше. Чуть не воя от боли, я приподнял лицо… и обмер. Из правого глаза Карины торчал хвост длинной стрелы.

Карина рухнула на месте, словно пробитый пулей мяч. Кровь картинно брызнула разлапистой струйкой. Зрелище страшное.

Я заставил себя выпрямиться и с осторожностью выглянул. Вдали, за горкой дров, сложенных над подземным ходом, скользнула тень. Стрелок спрятался отменно, но — луна. Пусть не полная, а для безоблачного неба достаточно. Разворошенная гостями школа застыла в бездвижимости до самого утра, тени заснули тоже. А за дровами тень не спала.

Сделав мощный вдох-выдох, я перемахнул через подоконник и бросился к стрелку. Бежал с отскоками в сторону, неожиданными пригибаниями и зигзагами. Проклинавший собственную дурость организм ждал следующей стрелы. Но стрелок, державший в руках лук, явно не хотел себя выдавать ни мне, ни другим. Тем более этих других вокруг полным полно, и есть шанс, что как раз сейчас кто-то не спит в комнатах или шатрах. Быстро раздвинув дрова, стрелок нырнул в лаз.

Хорошо подготовился. Или прибыл этим путем. При папринции дрова сложили так, чтоб намертво замуровать ход. Сейчас оказалось достаточно отбросить несколько чурок.

Если с ходу влечу в темный лаз — поминайте, как звали. Прирежут, как слепого котенка. Ноги изменили направление. Теперь я несся к лестнице.

Охрана ворот меня увидела и подняла тревогу. Кто-то уже выскакивал из шатров. Плевать. Взлетев по лесенке, я перемахнул через стену, кувырком вниз. Надеюсь, удобный скат не срыли. Поздно подумал, но пронесло: склон на месте. Меня прокатило по изгибающейся траектории и выбросило к подножию леса.

Стрелок как раз вылезал из подземного хода.

— Стой, тварь! — само вырвалось у меня.

Проорал от отчаяния и запоздалого страха. Мне нечем было нападать. Оружия никакого. Кроме пращи. А ее нужно размотать, подобрать соответствующий камешек, вложить, раскрутить и метнуть. Сколько раз меня поразят за это время?

Стрелок то ли в панике, то ли по предусмотренному плану вместо контратаки ринулся в лес. Лук с колчаном отбросил. Чтоб легче бежалось? Такое действие больше соответствовало первому варианту. Тогда у меня есть шанс. Потеряв долю секунды, я подхватил оружие на бегу. Ура, вооружен. Теперь не уйдет.