Чёрная сова

Когда Терехов вышел на улицу, оказалось, что там день, и на востоке видно зарево то ли восходящего, то ли уже заходящего солнца. Ветреный мороз уже почти задёрнул полынью, припорошив её сначала снежной коркой, но реки и озёра здесь существовали, как живые, и дышали. Пока Андрей озирал место, откуда-то с Ламы набежала лёгкая, незримая волна — вроде бы только ветер, движение воздуха, но образовавшуюся коросту на полынье взломало и унесло под лёд озера Мелкого. И тут же начала нарастать новая. Пока Терехов пластал мотопилой дрова и махал топором, всё это повторилось ещё дважды. Но как только день угас и небо посерело, подёрнувшись тучами, дыхание реки прекратилось, даже ветер перестал гнать позёмку. Природа словно проводила свет, умиротворилась и заснула. Следующий её вздох мог быть только с завтрашним восходом солнца, если оно ещё всходило.

Терехов просидел у полой воды до темноты, но больше не дождался проявления жизни. Скорее всего, дышало озеро Лама, лежащее посередине гор Путораны, и сюда, по кровеносной жиле реки, доходила пульсация крови — его признаки жизни, каким-то образом связанные с солнцем или солнечным ветром.

Ночью завернул мороз под сорок, поэтому Терехов спал в полглаза, опасаясь, что прогорит печка. Она же странным образом тоже будто ожила: при усилении мороза начала вдвое больше жрать дров, будто мёрзла сама или имела какой-то терморегулятор.

Андрей много раз ночевал в эвенкийских и ненецких чумах, с костром, в несколько раз просторнее, чем этот, где была вонь невыносимая, поскольку у входа стоял деревянный чан с мочой, в которой хозяева квасили оленьи шкуры. Уставший, он скоро принюхивался к этим запахам и спокойно спал до утра возле углей. Но сейчас он то раздевался от лучистого тепла печи, то кутался в спальник и дрожал, хотя под сплетением нержавеющих труб что-то светилось. И только утром догадался, что его лихорадит по одной причине — от присутствия чёрной совы...

23

Команда шамана оказалась настойчивой и беспокойной, ночью кто-то ещё приходил и стучал, однако не назойливо. Перед тем как лечь, Терехов наелся гречневой каши, выключил станцию, поэтому из окошка увидел лишь бесформенную тень на лестнице.

Утром пасмурное небо приоткрылось, он проснулся от яркого солнечного света: туристы ночевали в машинах, только над кострищем стоял приземистый одинокий чум из настоящих оленьих шкур, как на Ямале. Из отдушины курился синий дымок.

Но главное — на зелёной проталине паслась серая кобылица! Укладываясь спать, он даже не вспомнил о ней, все мысли были заняты компанией соседей, и вот теперь добровольное возвращение лошади он расценил как добрый знак. В первую очередь Терехов выскочил на улицу, прихватив пилёного сахара, узду и довольно легко поймал кобылицу.

Тут у него и возникла мысль сейчас же поехать в чертоги, пока шаманская команда беззаботно спит, и ещё долго будет спать, поскольку угомонилась уже в пятом часу утра. Ночью не подмораживало, снег с открытых мест почти сошёл, поэтому можно очень легко уехать, не оставляя явных следов.

Поглядывая на шаманский стан, Андрей завёл лошадь за кунг, там привязал, чтоб не маячила на глазах, после чего оседлал и всего на минуту заскочил, чтоб одеться потеплее. Потом вспомнил интерес Мешкова к секретной карте — проверил окна, люк и запер дверь на ключ. Отсутствовал всего минуты две, однако шаман оказался уже возле лошади! Стоял и любовно гладил её морду.

— Заморённая кобылица-то, — со знанием дела определил он. — Рёбра торчат... А вроде и корма ещё достаточно!

Ланда держала лошадей в горах, где растительность была скудной, почти тундровой, альпийские луговины начинались на южных склонах, за перевалом, да и то без хорошего травостоя. Поэтому Терехов услышал намёк на то, где в последнее время содержались кони, но сделал вид, будто ничего не понял.

— Ипподромовская, — отозвался он. — Не приучена на воле пастись...

— Зря не согласились поставить атлант, — резко сменил тему Мешков. — Как с такой шеей верхом? Сильнее натрясёт, а если дорога дальняя...

Он уже прямо, без намёков говорил, что знает, куда собрался ехать Терехов.

— Ближняя, — бросил Андрей и вскочил в седло.

И обратил внимание на шею шамана, которой, по сути, не было, голова приросла сразу к плечам: или после аркана так укоротилась, или третья жена постоянно его полупанила.

— Нам бы побеседовать, — торопливо предложил Мешков, желая задержать. — Очень важный разговор!

— Нет времени! — Андрей развернул и пришпорил кобылицу. — Когда вернусь...

И поскакал к далёким белым горам — в сторону чертогов. Снег в низинах заледенел, а подковы износились, брякали на копытах, поэтому приходилось сдерживать кобылицу, стремящуюся перейти в галоп. Показалось, что серая отлично знает дорогу к командному пункту, и её резвость — знак того, что бежит она к дому. Однако ехать сейчас в чертоги было опасно. Мешков, конечно же, отлично знал, где находится его частная собственность, дух Укока поселил туда он и наверняка проводил там свои тренинги и семинары.

Мысль о том, что шаману тоже путь туда заказан и заклят, возникла ещё ночью. Неведомо, какие колдовские заслоны, ведьминские чары использовала Ланда, какой уж чертовщины не накрутила, но они оба с Репьёвым персоны нон грата, по каким-то причинам не могут попасть в подземное царство художницы, поэтому Терехов нужен им как посредник или проводник. Вот шаман и обхаживает, ублажает Терехова, который побывал там, вернулся назад без похмельного синдрома и в своём уме. Ради входа в чертоги он жертвует даже своей третьей женой! Пусть даже она при нём в качестве творческого союзника и жёстким поведением более похожа на мужика, однако все же знают — супруга шамана.

На всякий случай он отказался от немедленной поездки и от испытания переходом через границу «тьмы и света», которая, возможно, и есть основной барьер для жаждущих посетить жилище духа Укока. Через несколько километров Андрей остановился в низинке, привязал лошадь, после чего поднялся на взгорок и долго наблюдал, не едет ли кто следом. Все опасения оказались напрасными — никто не догонял ни на машине, ни тем паче пешком. И это обескуражило его, поскольку цель приезда Мешкова становилась непонятной. По крайней мере, он не пытался махнуть через «границу» на плечах Терехова и оставлял ему полную свободу действий.

И всё равно рисковать Андрей не стал, уехал в распадок и по нему, заложив большой крюк, выехал к шаманскому стану от реки. Ездил часа два и вернулся как раз к подъёму: из машин выбирались женщины и мужчины в спортивных костюмах, заспанные, поэтому ещё вялые. Один из них стал разводить новый костёр, другой, раздевшись до пояса, умывался в реке. Тем временем женщины расстелили кошму перед чумом и сели по краям в позе лотоса. Что было дальше, Терехов не видел, поскольку проехал мимо без остановки, на рысях, неожиданно отметив, что шея начала вертеться довольно сносно.

Столь скорого появления топографа никто не ожидал, потому что на излёте он заметил, как из оленьего чума появился шаман. Андрей уже расседлал кобылицу, отпустил пастись и стал вынимать из ящика инструменты, когда Мешков вновь вернулся к кунгу.

— Это несправедливо! — заявил он, увидев теодолит, рейку и связку костылей. — Вы станете работать, а мы развлекаться. Вам нужен помощник!

— Сам справлюсь, — отозвался Терехов. — Отдыхайте!

Тот не сдавался.

— Я имею представление о топосъёмке, это же беготня туда-сюда!

— Волка ноги кормят, — буркнул Андрей и взвалил на себя инструменты.

— В таком случае пойду сам! — заявил шаман. — Кстати, я в юности работал с топографами, когда тянули асфальтовую дорогу в Горный. Бегал с рейкой.

Его жертвенность уже становилась запредельной, и было грех ею не воспользоваться. Терехов осмотрел коренастую фигуру шамана.

— Но вы же инвалид.

— Кто сказал?

— Тут все говорят.