Кочегар Джим Гармлей

Рид не заметил, как уснул, и проспал целые сутки.

На другой день к нему пришел тот же таможенник. Надзиратель принес ему табуретку из соседней пустовавшей камеры и поставил напротив койки.

— Как спалось? — вежливо осведомился «таракан».

— Благодарю, спал как убитый, — так же вежливо ответил Рид.

— В нашей таможенной тюрьме всегда соблюдается порядок, никаких насекомых нет, — заметил таможенник.

— Да, в смысле клопов и блох у вас, действительно, порядок, — подтвердил узник. — Только зачем вы меня здесь держите?

— Выясняем вашу личность.

— И как долго собираетесь выяснять?

— Трудно сказать, — уклончиво ответил чиновник. — Американского консула в настоящий момент здесь нет. Два дня назад он уехал в Копенгаген. На именины супруги вашего посланника. Когда вернется назад — неизвестно.

— Посланник веселится, консул развлекается, а я должен почему-то киснуть в этой ку-тузке, — с досадой произнес Рид.

— Приедет из Копенгагена консул — все выяснится, — невозмутимо ответил «таракан».

Рид уловил на себе его пристальный, изучающий взгляд. «Что ему от меня нужно? — подумал он, глядя на своего тюремщика. — За кого он меня принимает?»

«Таракан» приходил в камеру каждое утро в одно и то же время. Ему приносили табуретку. Он садился и начинал неторопливый разговор. Беседовали о разном. Рид внимательно изучал своего тюремщика. Ему непременно нужно было выбраться на волю до возвращения консула. В противном случае полетит телеграфный запрос в Вашингтон. Там начнут разыскивать родителей кочегара Джима Гармлея. И кто знает, чем все кончится!

Таможенник как-то сказал Риду, что у него трое детей: две девочки и мальчик. Они учатся в частной гимназии. Время после войны тяжелое: денег не хватает порой не только на плату за обучение детей, но и на питание.

Оставалось только воспользоваться этим обстоятельством и предложить таможеннику взятку. У Рида было двести пятьдесят долларов. Часть этой суммы составлял гонорар, полученный за газетные корреспонденции, но большую половину собрали друзья на дорогу. Кроме этих денег, оставались еще тридцать пять долларов из жалованья, полученного за службу кочегаром. Собиралась приличная сумма!

При очередном появлении таможенника Рид осторожно затеял разговор о его детях-гимназистах, стал сочувственно говорить о нужде.

— Мне надо совсем немного, чтобы поправить дела, — пожаловался «таракан».

— Я могу предложить вам это, — и Рид придвинул в его сторону надорванный с краю конверт, из которого заманчиво выглядывали зеленые бумажки.

В быстрых глазах таможенного чиновника зажглись колючие искорки. Он неуверенно протянул руку и осторожно положил ее на конверт с деньгами.

— Вы выйдете сегодня отсюда, — не глядя в сторону Рида, сказал чиновник.

— Я должен быть на свободе сейчас же! Немедленно! — твердо ответил Рид.

Через час он вышел из таможенной тюрьмы и в тот же день с билетом в кармане поднялся на палубу пассажирского парохода, который отправлялся в Швецию.

Крупными хлопьями падал мокрый снег. В густом снегопаде не видно было ни домов, ни людей. Датский город и порт казались вымершими…

9

В Стокгольмском порту было бело и чисто. В холодном воздухе стоял запах снега и апельсинов. С тунисского парохода «Кинг Джордж» выгружали контейнеры со свежими фруктами. Один ящик во время разгрузки упал, разбился, и крупные оранжевые апельсины, словно мячики, рассыпались по снегу. Еще удивительней был запах африканских плодов здесь, на севере.

Предъявив документы портовому полицейскому инспектору, Рид направился в кассу, чтобы купить билет на пароход, отправлявшийся в Або. Денег хватило только на палубный билет. Но Рид чувствовал себя счастливым. В Финляндии его ждали свои. Путешествие близилось к концу. «Везет тебе, парень, положительно, везет, хотя ты и не в рубашке родился», — думал он, торопливо поднимаясь по трапу, чтобы успеть занять такое местечко на верхней палубе, где меньше продувает.

Ему удалось устроиться в тамбуре большой кормовой каюты. В ней плыли русские офицеры, из тех, что после революции бежали в Англию. Теперь, одетые в английские мундиры, они возвращались на родину сражаться с большевиками.

Из раскрытых дверей каюты несло сладковатым сигарным дымом и водкой. Оттуда доносились возбужденные голоса. Звучал мелодичный звон гитары. Офицеры пели нестройными голосами:

Он видел их лица, русые волосы и безысходную тоску в глазах. Они возвращались домой, чтобы насмерть биться с такими же русоволосыми, как они сами. Заметив в тамбуре иностранного моряка, один из офицеров пригласил его в каюту. Рид вежливо поблагодарил русского, но в каюту заходить не стал.

плакала за переборкой гитара.

«А как бы они поступили, если узнали, кто я? Куда направляюсь? К кому? — подумал он. — Может быть, выбросили за борт?»

Наверху было спокойно. Лишь слабо позванивали пароходные снасти под напором встречного ветра. На воде плавало сплошное «сало». В иссиня-сером небе сияло холодное солнце. По оловянной поверхности моря весело бежала вместе с пароходом светлая дорожка.

«Скоро закончится навигация», — подумал почему-то Рид и открыл задраенную дверь котельного отделения. Пахнуло машинным маслом и угольной пылью. Снизу доносился мерный шум работающих механизмов. В тесном тамбуре кочегарки было тепло и даже уютно. Под ровные вздохи машин Рид уснул, подложив под голову куртку. Он сразу просыпался, если мимо проходили кочегары и котельные машинисты. Они улыбались Риду, как своему…

На другой день по курсу судна показался финский берег. Рид первым вышел на верхнюю палубу. Держась за дверную стойку, он смотрел вперед, где в сером мареве виднелись очертания города Або.

Земля заметно приближалась. Плавание по океану и европейским морям завершилось!

Пароход вошел в гавань, издав долгий протяжный гудок. Он извещал о своем прибытии.

И тут произошло неожиданное… К Риду подошел матрос, черты его лица показались знакомыми. Ну конечно же, Рид видел его в кочегарке и не узнал сразу, потому что там он был чернокожим от угольной пыли, а теперь отмылся.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, видимо, что за ними не следят, матрос сказал на ломаном английском языке:

— Простите, я не знаю, кто вы, но думаю, что вам не стоит встречаться с финскими пограничниками…

— Почему? — в упор спросил Рид.

Матрос замялся.

— Не знаю, но мне так кажется… Вы, очевидно, не очень хорошо представляете, что сейчас происходит в Финляндии. В вас есть что-то необычное, поэтому я и хочу вам помочь… Но если что-то покажется странным ИМ, то…

— То что тогда? — Рид понимал, что этими вопросами он выдает себя, но у парня было честное, открытое лицо, говорил он искренне и, видимо, знал, что делает.

— Вас попросту расстреляют, — жестко закончил матрос.

Берег был уже совсем рядом, и Рид, безотчетно повинуясь тому чувству доверия, которое внушал ему собеседник, решительно сказал, отбросив все сомнения:

— Хорошо, говорите, куда нужно идти…

…Он висел в вентиляционной трубе кочегарки, уцепившись за металлическую лесенку и задыхаясь от невыносимой жары. Сверху, с той стороны, где был люк на палубу, падали, пачкая одежду, крупные капли какой-то жижи.

Над головой гулко разносились тяжелые шаги, слышались грубые голоса — это финская полиция и таможенники обшаривали пароход.

Риду казалось, что прошла целая вечность, на самом деле — лишь четыре часа. Руки и ноги затекли, его одолевали головокружение и тошнота.

Уже вечером снизу послышался легкий свист и знакомый голос: