Кочегар Джим Гармлей

В порту тревожно ревели пароходные гудки. Пронзительно звенели краны, выгружая тюки хлопка и пачки досок. В прохладном воздухе стоял крепкий запах рыбы, пеньки, смолистого дерева и дегтя. Флаги различных государств плескались на мачтах судов: голландцы и немцы, англичане и греки, французы и турки привезли сюда товары со всего мира. По пристани разгуливали моряки со всех концов света. Звучал разноязычный говор…

Рид невольно улыбнулся, вспомнив о первом своем путешествии в Европу после окончания Гарвардского университета. В тот раз он пересек океан «в поисках самого себя». Атлантику он переплыл на небольшом судне, перевозившем в Англию телят. Путешествие не обошлось без курьеза. Приятель Рида, Уолдо Пирс, отправившийся вместе с ним в Европу, не пожелал путешествовать в компании со скотом и в пяти милях от американского берега выпрыгнул за борт, оставив свой бумажник и вещи на койке Рида. Пирс благополучно доплыл до берега, в тот же день купил билет и отправился за океан на комфортабельном пассажирском пароходе «Мавритания».

Тогда по прибытии в Англию на Рида надели наручники, и двое британских бобби привели его в суд. Только появление в зале заседаний Уолдо, который узнал об участи своего приятеля, спасло Рида от обвинения в убийстве с целью грабежа.

…Рид быстрым шагом шел по портовой набережной и с профессиональным любопытством журналиста разглядывал солидные здания складов и торговых лабазов. Судя по гербам на широких фасадах и датам закладки, их строили еще в средние века.

С давних пор отсюда уходят суда во все концы мира. Недаром моряки говорят: «Норвегия — морской извозчик, а Берген — постоялый двор».

Риду во что бы то ни стало надо было попасть в Финляндию. В финском порту Або [1] его должен встретить связной РСДРП под видом портового плотника. Но для этого нужно пересечь всю Скандинавию, либо пробираться до Финляндии на попутных судах по Северному морю через проливы Скагеррак и Каттегат, засоренную минами Балтику и Ботнический залив. Рид решил выбрать второе, так как никаких документов, кроме матросской книжки на имя Джима Гармлея, у него не было. Он рассчитывал устроиться кочегаром на финское судно и на нем отправиться в Або.

Шагая вдоль причала, Рид внимательно вчитывался в надписи на железных бортах пароходов: название судна и его принадлежность к какому-либо порту. Он обошел всю Бергенскую гавань и не обнаружил ни одного «финна». Оставаться в Бергене и ждать прихода попутного судна ему не хотелось. По перекинутым на берег сходням Рид поднялся на датский траулер. «Из Дании ближе до Або», подумал он, ища глазами капитана.

К Риду подошел пропахший рыбой тралмейстер в толстом вязаном свитере.

— Вам кого, сэр? — спросил датчанин на ломаном английском языке, каким-то образом угадав в Риде американца.

— Я ищу капитана…

— Капитан отправился на берег. Я остался за него. Что вам угодно?

— Хочу наняться кочегаром на один рейс.

— В кочегарах не нуждаемся, — покачал головой датчанин.

— Тогда, может быть, возьмете пассажиром? Я хорошо заплачу. Долларами.

— Мы можем взять вас на судно. Но только вам придется весь рейс сидеть в трюме.

— Я согласен.

— Там не особенно чисто — пахнет рыбой.

— Ничего. Я люблю запах рыбы.

Вечером датский траулер вышел из Бергена.

Рид один сидел в пустом трюме, пропахшем сельдью, и прислушивался к плеску сердитых волн за бортом.

Один в огромном железном ящике. Наверху гремит и грохочет. Матросы тянут по палубе трос, перекатывают какие-то тяжести.

Через два часа траулер очутился в открытом море. Качка усиливалась. Судно стало подбрасывать, словно игрушку.

Ничего нет неприятнее, чем сидеть в пустом трюме во время шторма. Волны, будто гигантский молот, ударяют по обшивке судна. Корпус содрогается и гудит. Временами со стороны кормы доносится трескотня: тра-та-та-та!..

Это траулер уходит носом в воду, корма обнажается, и винты крутятся в воздухе. Потом начинает что-то громко стучать. Доносится глухой скрежет, словно траулер волокут по камням.

Рид с трудом удерживает равновесие, сидя на ящике из-под рыбы. Потом он находит сухое место, в углу трюма, подстилает куртку, ложится. Мысли в голове его проносятся обрывистые, путаные. Он ни на чем не может сосредоточиться. Пытается уснуть. Но сон приходит тревожный, недолгий. После каждого удара в корпус Рид просыпается.

По штормовому Северному морю траулер шел больше суток. И только в проливе Скагеррак прекратилась качка.

8

Датский порт Орхус неприветливо встретил вернувшееся из Норвегии судно. Шел холодный моросящий дождь. Над крышами домов висело низкое серое небо.

Рид выбрался из трюма, расплатился с тралмейстером и сошел на берег. Он не успел пройти и двадцати шагов от сходни, как к нему подошел таможенный чиновник в форменной шинели и фуражке с высокой тульей, украшенной кокардой. Чиновник хорошо говорил по-английски и весьма вежливо пригласил Рида в контору таможни. — Кто вы такой? — спросил таможенник.

— Кочегар… Джим Гармлей, вот моя матросская книжка, — он протянул чиновнику свои документы.

Тот надел пенсне, взял книжку, осторожно раскрыл ее и стал читать, перелистывая одну страницу за другой и исподлобья поглядывая на Рида. У него были острый птичий нос, рыжие усы и бакенбарды.

— С какой целью вы прибыли в Данию? — спросил чиновник.

— Чтобы выехать отсюда в Финляндию. Там живут мои родственники..

— Но из Орхуса нет прямого пароходного рейса ни в одном из финских портов, — буркнул таможенник и подозрительно глянул на американца. — Зачем вы прибыли к нам?

— В Бергене не было ни одного финского судна, — спокойно ответил Рид. — Мне не хотелось зря терять время.

— Вы очень спешите?

— Да.

— Но, к сожалению, вам придется здесь задержаться. Вы не тот человек, за кого себя выдаете. На кочегара вы не похожи.

Рид медленно оторвал от колен руки, показал намозоленные ладони. С минуту подержал их над столом, за которым сидел равнодушный чиновник.

— Это еще не доказательство, — отозвался таможенник.

Он вызвал полицейского инспектора и приказал отвести подозрительного моряка в таможенного тюрьму.

В тесной камере стоял затхлый запах. Стены были толстые, прочные. Судя по кладке, их сложили средневековые каменщики. Кроме стола, привинченного к цементному полу, железной койки и табурета, в камере ничего не было.

Рид снял мешок с плеча, расстегнул куртку и лег на койку, застланную суконным одеялом. После двух бессонных ночей, проведенных в пустом трюме траулера, не мешало отдохнуть. Но сон не приходил. Воображение почему-то рисовало веселых и смелых контрабандистов, попавших в эту камеру после отчаянной схватки с таможенной полицией. Они, наверно, приносили с собой запах моря и ветра, свою бесшабашную удаль и мечту о несметных богатствах. «Может быть, и пираты здесь сиживали? — подумал Рид. — Но зачем понадобилось „таракану“ упрятать меня в эту мышеловку?»

Таможенный чиновник с рыжими усами чем-то напоминал таракана. Рид, не зная фамилии, называл его мысленно так.

Один из знакомых в России, почти половину своей жизни находившийся в заключении, перечислял однажды русские названия тюрьмы. «Каталажка», «кутузка», «острог», «централ», «блошница», «кло-пов-ни-ца». Риду хорошо запомнились эти слова, он произносил их с трудом, на свой лад, с легким акцентом.

И вот он сам в «ка-та-лаж-ке». Оказаться запертым в камере после того, как удалось пересечь океан! Экая досада! И где пришлось завязнуть! В тихой, не тронутой социальными бурями Дании.

«Дания — тюрьма… И превосходная: со множеством затворов, темниц и подземелий…» — пришла в голову шекспировская строка из трагедии о принце Гамлете. И Рид стал вслух читать любимого драматурга. Он помнил наизусть сцену встречи принца с призраком-отцом, его монолог «Быть или не быть?», приезд актеров и весь спектакль, задуманный Гамлетом.