Учитель Истории (СИ)

— Шизик, кстати, тоже того… Заболел.

— Может, они друг друга заразили?

— Ого! Это ты загнул. Целовались, что ли?

— Ага. Взасос. По-мужски.

Хлопнула дверь: это Яна без разрешения вышла из кабинета.

— Я тоже пойду, — Сливко начал собирать вещи в портфель. — Не хватало еще какую-нибудь бациллу от него подцепить.

— Оставайся на месте, — осадил его Глазунов, и тот молча подчинился.

Яна говорила, что Глазунов из громобоев. Сейчас он сидит и буквально сверлит меня глазами. Словно знает что-то, чего я не знаю. Даже соседку свою сегодня не обнимает. Возможно, он уже в курсе произошедшего на ручье. Мы уехали со всей возможной поспешностью, но где гарантия, что нас никто не видел? Тем более, если Женя был прав, и где-то поблизости действительно находится потайная пещера. Четверть часа ковыляния по лесу на негнущихся ногах, затем еще минут десять в ожидании, пока прогреется машина, и к рукам вернется хотя бы часть былой чувствительности — если кто и находился поблизости, у него была куча времени, чтобы нас засечь. И, при желании, идентифицировать. Да, выражаясь языком моего друга Вити Мазина — это, брат, попадалово.

Женя свалился еще с утра: температура тридцать девять, ангина. Лев остался его выхаживать, попутно высказав мне все, что думает по этому поводу. А я вот продержался до обеда. Посреди ночи ворвался в общажную душевую, бесцеремонно выгнал оттуда двух студенток и как был, в одежде встал под горячую струю. Так и стоял целый час, пока не пришла разгневанная комендантша, возмущенная перерасходом воды. Но процедуры по тотальному обогреву организма не помогли, как и горсть противовирусных таблеток, которыми я закинулся перед сном. Эх, не зря говорят: греться надо изнутри, а не снаружи! Обидно, что вспомнилась эта мудрая мысль только сейчас. А ведь сегодня вечером думал ехать домой… После посиделок с учителями. Только вот состоятся ли теперь эти посиделки? И урок Татьяны, на котором она должна была показать мне своего поклонника. Урок!!! Господи, я совершенно забыл про ее урок! Почему-то решил, что он будет ПОСЛЕ моих занятий, а ведь он был ДО…

Распахнулась дверь, в класс вошла Елена в сопровождении дочери.

— Что с вами, Филипп Анатольевич? — спросила она с тревогой в голосе, но только лишь взглянув на меня, сразу все поняла. — Так, факультатив отменяется. Все свободны.

Кабинет вмиг опустел.

— Ему совсем хреново, мам, — подала голос Яна.

— Вижу, — бросила та. — Возьми мой телефон, вызови такси. Отвезем его в общежитие. Филипп, где твоя машина?

— Там, — неопределенно ответил я. — У общаги. Я на такси и приехал. Машина… Она немного мокрая была. Сейчас, наверное, уже замерзла… Изнутри.

— Он бредит? — девочка удивленно округлила глаза.

— Цыц. Звони давай.

Я позволил отвезти себя в общежитие и уложить в постель. По дороге пытался донести до женщин, что мне надо связаться с женой, что она ждет меня… А мой телефон после купания приказал долго жить. Не помню, получилось или нет, но они вежливо отвечали в два голоса, иногда даже перебивая друг друга. Зато я хорошо помню, что перед сном в меня влили что-то горячее и приятное. И сон помню… То есть, как засыпал. Сладко так. Хоть и один.

— Можешь не притворяться, мерзавец, я вижу, что ты не спишь. Тоже мне хитрец нашелся! Домой не едет, жене не звонит, еще и заболел — ну не нахал?

— Верочка…

— Надо же, заговорил! Что же раньше молчал?

— Ну… Я думал…

— Отрадно, что ты еще умеешь. Сейчас мы с тобой разберемся.

На самом деле я не спал уже несколько минут. Просто никак не мог определиться, в какой из реальностей нахожусь. Сквозь щелки глаз комната казалась той же самой, в которой я уснул до того: старые обои, наспех подмазанные потолки, за утепленным бумажными лентами окном неторопливо падает редкий снежок. Я в Младове! Но что здесь делает моя жена?

— Верочка, радость моя любимая…

— Не стенай, как умирающий, — в своей характерной манере оборвала меня жена. — Я тебя знаю: только горло заболело, уже саван готов заказывать.

— Несправедливо! — слабо возмутился я, высовывая голову из-под одеяла, как черепаха из панциря. — Знаешь, какая температура у меня вчера была?

— Знаю, — тут же построжела она. — У тебя на тумбочке градусник лежал, я перед тем, как встряхнуть, посмотрела. Да и без него догадаться несложно: на батарее одежда сушится, под батареей — мокрые ботинки, телефон взбухший, словно утопленник. Ты где купался, любимый?

— В речке, — хмуро ответил я.

— И как ты в нее угодил?

— Провалился под лед.

— И сколько же тебе лет, дорогой? Ты не знаешь, что по льду ходить нельзя? Ты сейчас так спокойно заявляешь мне, что провалился… Конечно, обычное дело! Мы ведь с тобой каждый день проваливаемся под лед! Такая семейная традиция Лазаревых.

— Ни кричи, — поморщился я. — Голова болит. И там было неглубоко. По пояс.

— Хоть это радует, — вздохнула она. — Но ты все равно скотина.

— Я не успел позвонить… Меня напичкали лекарствами и уложили спать. Я пытался им сказать…

— Да, я в курсе. Мне позвонил Паша, которого предупредила твоя нанимательница. Как я поняла, ты вчера сорвал урок.

— Было дело…

— Кстати, пока я не забыла про скотину: это Паша просил передать. Ты за прошедшую неделю хоть раз позвонил начальству? Ладно про меня забываешь порой, но про работу…

Я, не отрываясь, смотрел на жену. До сих пор не верилось, что она действительно здесь. Вдруг это лишь наваждение, как тогда, два года назад, когда ее образ явился мне в разгар лихорадки? Может быть, я и сейчас лежу с жаром, а все происходящее происходит в моем воспаленном сознании? Я оторвался от любимого лица и посмотрел по сторонам в поисках опровержения своей теории. Все, как обычно, ничего нового… Тут мне на глаза попался краешек Вериного пальто, выглядывавший из-за уцелевшей дверки шкафа, а затем и ее сумка, повешенная на ручку двери. Нет, не сплю.

Вера села ко мне на кровать.

— Рассказывай.

Вот и настал мой конец.

— А? Что? — потяну время, вдруг она отвлечется. — О чем рассказывать, любимая? Я ничего не… Ай! Больно же! Прямо в живот!

— Нечего юлить, умник, — маленькая, но достаточно тяжелая ручка нежно провела по моим волосам. — Так больше нравится? Я все твои уловки знаю. Со мной не прокатит ни прикидывание дурачком, ни имитация срочной занятости, ни все твои коронные шуточки-прибауточки. Дай угадаю: ты решил поискать пропавшую коллекцию семейства Юрьевских?

— Не совсем, — без особой охоты признался я, попутно пытаясь сохранить положение мягкой ладони на своем лбу. — Сам я коллекцию не ищу, но помогаю, одному энтузиасту, который ищет. В меру своих сил.

— Энтузиаст тоже искупался?

Я невесело усмехнулся.

— Лежит дома с температурой.

— Кто он?

— Учитель истории, из школы.

— Опрятный, интеллигентный, не ругается матом? Наверное, очкарик?

— Верно, по всем пунктам. А, нет, очков не носит. Но вообще он немного не от мира сего… С закидонами.

— С какими еще закидонами?

— Ну… — я не знал, как бы так описать Женю, чтобы с одной стороны, передать некоторые его странности, а с другой — чтобы жена не подумала, что я с связался с психом. — Мне кажется, он очень долго прожил в человеческом окружении, средний интеллектуальный уровень которого намного ниже, чем его собственный. Нет, он не говорит заумными фразами, но по нему сразу видно, что он здесь чужой. Он нелепо одевается по местным меркам («и по всем прочим меркам тоже»), порой от него можно услышать действительно незаурядные вещи, а иногда он обнаруживает полную неспособность мыслить логически. Но при этом Евгений Валерьевич очень добрый, открытый и общительный человек… По крайней мере, ко мне он относится исключительно дружелюбно. Он попросил у меня помощи, и я решил помочь.

— Похоже, ты нашел родственную душу — повторно вздохнула Вера, выслушав меня. — Сюда бы твоего братца Андрея, и на время я вообще могу забыть, что у меня есть муж.