Сердце Волка

Но, взяв у Ослака острогу, он вдруг увидел нечто такое, отчего застыл как вкопанный: вся тыльная сторона руки великана была покрыта волдырями.

— Что это… у тебя на руке? — спросил он.

— Мошкара покусала, — сказал Ослак, расчесывая волдыри. — Комары в этом году — жуть, я таких сроду не видел. Всю ночь мне спать не давали.

— Да вроде на комариные укусы не похоже, — с сомнением сказал Торак. — А… не болит?

Ослак, продолжая чесаться, пожал плечами:

— Да странное какое-то ощущение: словно из меня вся жизненная сила вытекает, вся моя телесная душа, только ведь быть такого не может, верно? — Ослак, болезненно щурясь, посмотрел на Торака; казалось, дневной свет режет ему глаза, лицо его выглядело каким-то по-детски испуганным.

Торак с трудом сглотнул комок в горле и сказал:

— Я не думаю, что телесная душа может выйти из человека через простую ссадину или порез — она только через рот во время сна выходит или… когда… болен. — Он помолчал. — Я, пожалуй, поищу Саеунн.

Ослак нахмурился:

— Не нужна мне Саеунн! Ступай к реке! — Лицо его страшно исказилось. Он вдруг превратился в злобного великана, который, стиснув кулаки, навис над Тораком.

Потом ему, похоже, удалось взять себя в руки.

— Ладно… — пробормотал он. — Ты пока оставь меня в покое, хорошо? Иди-иди. Тулл ждет.

— Хорошо-хорошо, уже иду, — сказал Торак, как мог спокойно.

И, уже направляясь к реке, все-таки оглянулся и увидел, что Ослак по-прежнему расчесывает волдыри на руках, приборматывая: «Утекает, утекает…» Потом он встал, собираясь, видимо, идти домой, повернулся к Тораку спиной, и тот сразу заметил у него за изуродованным росомахой ухом проплешину, где волосы были явно вырваны, и жуткий темно-желтый нарост, похожий на березовый гриб.

У Торака похолодело внутри.

Он бегом бросился к реке, где на плоском камне у берега сидел младший брат Ослака, Тулл, и чистил свой нож.

— Тулл! — закричал Торак. — Мне кажется, Ослак болен!

И тут же сбивчиво, то и дело путаясь и задыхаясь от волнения, принялся рассказывать Туллу о встрече с больным охотником, но на Тулла эта история никакого впечатления не произвела.

— Да это все мошка проклятая! — сказал он. — Каждое лето от нее спасу нет. А Ослака мошка прямо-таки с ума сводит.

— Это не мошка! — возразил Торак.

— Да ты сам посмотри: вон он, сидит себе спокойно, и все у него в порядке. — Тулл указал в сторону плетеных мостков.

И точно: там на корточках сидел Ослак, держа в руках острогу; на конце остроги уже трепыхался очередной лосось.

Торак, закусив губу, огляделся. Вокруг царили мир и покой. Ребятишки играли на берегу, кидаясь целыми пригоршнями блестящей рыбьей чешуи. Бесстрашные молодые вороны дразнили собак, нахально дергая их за хвосты. Пятилетний сынишка Тулла, Дари, шлепал босиком по мелководью, держа в руке игрушечного зубра, которого Ослак сделал ему из сосновой шишки.

И все же душа Торака была полна дурных предчувствий. Однако он сжал в руке острогу и направился к Плоским камням.

Так назывались четыре больших валуна, расположенные чуть ниже плетеных мостков и ближе к порогам; по этим камням можно было добраться чуть ли не до середины реки. С них начинающие рыболовы и учились бить рыбу острогой, потому что на них гораздо легче было сохранить равновесие, чем на шатких мостках. Тулл указал Тораку на первый камень, но Торак упрямо направился на четвертый, самый дальний от берега. Он и сам не знал, чего ждет; понимал только, что должен быть начеку.

— Следи за рыбой! — крикнул ему с берега Тулл. — Нечего на воду смотреть!

Но не смотреть на воду Торак не мог. Она так и кипела вокруг скользких, покрытых мокрыми лишайниками валунов, и в ней то и дело серебристыми вспышками мелькали крупные рыбины. Острога оказалась слишком длинной и тяжелой, и замахиваться ею, сохраняя при этом равновесие, было очень нелегко. На конце у остроги был острый трезубец из рога — таким легко можно было удержать любую рыбу, если, конечно, Тораку когда-нибудь удастся эту рыбу проткнуть. Пока что все его попытки заканчивались неудачей. Когда он жил с отцом, они ловили рыбу только с помощью лески и крючка. Поэтому с острогой он умел управляться — о чем Зиалот не упускал случая напомнить ему — не лучше семилетнего малыша.

Торак заставил себя сосредоточиться. Ударил. Промахнулся. И чуть не свалился в воду.

— Ты дождись, когда она с тобой поравняется, а уж потом бей! — заорал ему с берега Тулл. — И смотри, когда она вниз по течению идет, усталая!

Торак предпринял еще одну попытку. И снова промахнулся.

От костров, где вялили и коптили рыбу, послышался сдавленный смех. Лицо Торака вспыхнуло. Зиалот явно наслаждался его неловкостью.

— Ничего, у тебя уже лучше получается! — снова крикнул Тулл, желая подбодрить Торака, поскольку хвалить его пока что было не за что. — Так и продолжай! А я скоро вернусь! — И Тулл отошел от берега, чтобы подбросить топлива в костры, над которыми вялилась рыба, а маленький Дари остался играть со своим зубренком на мелководье.

На какое-то время Торак забыл обо всем, поглощенный одним желанием: непременно поймать рыбу и при этом не уронить острогу и не свалиться в реку. Вскоре он был мокрым с головы до ног: брызги так и летели — могучая, быстрая река накатывала на валун волну за волной.

Вдруг с мостков донесся громкий крик, и Торак резко вскинул голову. И тут же с облегчением вздохнул: оказалось, это Ослак надел на острогу очередного лосося. Одним ударом прикончив рыбину, он опустился на колено и привычным движением снял ее с острия.

«Да нет, с ним действительно все в порядке», — решил Торак.

И тут заметил, что Ослак опять принялся расчесывать руку. Потом вдруг яростно вцепился в ту здоровенную болячку за ухом.

Лосось извивался у его ног на мостках, потом соскользнул в воду, но Ослак, не обратив на него ни малейшего внимания, свирепо оскалился, содрал болячку и… сунул ее в рот.

Торака передернуло от отвращения, он чуть в воду не свалился.

Солнце зашло за тучу. Вода почернела. Издыхающий лосось, пойманный Ослаком, проплыл мимо камня, глядя на Торака равнодушными мертвыми глазами.

Торак обернулся к берегу. На мелководье никого не было.

Дари исчез.

Со стороны мостков снова раздался крик Ослака.

Торак быстро повернулся туда и оцепенел от ужаса.

Дари, пошатываясь, шел по мосткам к дяде, а Ослак манил его к себе, даже не думая немедленно вернуть малыша на берег.

— Иди ко мне, Дари! — громко звал он племянника, и Торак увидел, что лицо его искажено какой-то свирепой алчностью. — Иди скорей сюда! Я не позволю им забрать наши души!

Глава третья

На берегу никто не замечал того, что творится на мостках.

«Нет, — решил Торак, — я должен немедленно что-то предпринять!»

Держа в руках острогу, он повернулся к берегу и тут заметил, что из Леса с разных сторон почти одновременно появились двое.

С востока к стоянке направлялась Ренн, в одной руке держа свой любимый лук, а в другой — связку лесных голубей.

А с запада, слегка прихрамывая и опираясь на посох, шел Фин-Кединн; на плече он нес вязанку кизиловых веток.

Оба в один миг поняли, что происходит, и каждый медленно опустил на землю свою ношу.

Чтобы Ослак их не заметил, Торак поспешил отвлечь великана.

— Что случилось, Ослак? — крикнул он. — Может, я чем могу помочь?

— Никто мне помочь не сможет! — проревел Ослак. — Мои души из меня вытекают! А они их едят!

Теперь уже многие перестали работать и смотрели на Ослака. Мать Дари с криком бросилась к мосткам, но Тулл удержал ее. Жена Ослака, Ведна, стиснув кулаки так, что побелели костяшки пальцев, прижала их ко рту. На Сторожевой Скале неподвижно застыла Саеунн.

Ренн тем временем уже добралась до мостков, и все же Фин-Кединн, несмотря на свою хромоту, опередил ее. И молча протянул ей свой посох.