Заговор Мурман-Памир

Дни снова потянулись. В конце мая, после ареста кадета Иванова, раскрыта была огромная, широко раскинувшаяся во всероссийском масштабе организация «Союза Возрождения».

В эти же дни по линии железной дороги от Пензы до Владивостока начались контрреволюционные выступления чехо-словаков. За этими событиями огромной широты и важности потонул совершенно незамеченным эпизод с Мурманом-Памиром. Все силы Чрезвычайной были брошены на борьбу с «Союзом Возрождения». Только несколько человек в эти дни могли всецело отдаться работе по ликвидации Мурман-Памира. Но эти несколько пережили не одну действительно острую минуту.

3-е июня…

Р. приезжал из Кремля. Автомобиль его еще трещал у подъезда.

— Я заехал в Кремль для того, чтобы обследовать ремонтные работы. И, представьте, у самой стены бывшего Николаевского дворца какой-то парень преспокойно мажет краской. Я же передавал негласно всем заведующим хозяйством, чтобы незаметно под разными предлогами малярные работы в Кремле временно прекратить. Подхожу я к этому парню. — Ты что тут мажешь? — Стенки! — Да кто тебя сюда назначил? — Комендант! Заглянул я в ведерко к нему, шоффер тоже заглянул. Что хотите, говорит, можете сказать, но только это не известка! Комендант! — Вы назначали? — И не думал, что вы, что вы! В первый раз вижу. — Этот тебя нанимал? — Другой! Вот в чем их план: всякие липовые завхозы приказывают начать ремонт и ставят неграмотного, несознательного парня на работу. Парень же не знает сам, что делает и чем мажет… Обхожу целый ряд помещений Кремля и натыкаюсь везде на произведенные свежие покраски и побелки неизвестного происхождения. Всюду беру некоторое количество краски и посылаю на исследование. Между тем приносят наспех произведенное исследование известки из ведерка первого маляра. Что-то совершенно неподобное… Мчусь к проф. П., нашему крупному химику. В порядке военного секрета прошу у него заключения. Смотрит, говорит, особых взрывчатых свойств, по его мнению, не должно быть, посмотрит еще, возможно завтра даст состав, который должен обезвредить. Признаюсь, когда ехал сюда, так за каждым маляром хотелось броситься вдогонку. А ведь придется, пожалуй, все малярные работы в Москве взять под химический контроль! А то и вовсе некоторое время прекратить! Покамест никому обо всем этом не сообщаю, в Кремле публике тоже ничего не говорил. Зря огорода городить не будем. Сколько дней до 10-го?

Разговор происходил в кабинете Т.

Вдруг Т. сказал:

— Что такое? — насморк у меня, не могу разобрать. Или из окна тянет? Закройте-ка окно!

Окно закрыли. Т. посмотрел на Файна:

— Не слышите?

— Слышу!

— Да, определенно, краской попахивает, свежей краской! — Принялись искать, лазили на шкафы, за шкафы.

— Да, что я не слышу?

— А вот отсюда, с моего кресла!

— Верно, да что за чорт?

Перевернули кресло, полезли под стол.

Значительная часть нижней поверхности стола покрыта была свежей краской.

— Каким образом?

В коридоре тоже нашли угол, вымазанный краской. В других местах тоже.

В коридоре тоже нашли угол, вымазанный краской.

— Обратите внимание, как расположены замазанные места. Есть какая-то связь. Как между зеркалами отраженный луч от одного идет к другому. Конечный кусок смотрит в окно, в сторону Лубянки и Кремля. До наиболее секретных комнат краска не доходит, но кружится вокруг них.

— Но кто же и когда производил эти работы?

На другой день профессор не дал никакого определенного ответа. На улицах начинали уже останавливать проходящих маляров, спрашивать билет профсоюза, куда идет?

Положение обострялось. Вдруг пришла телеграмма: «Выехал из Рязани, везу сведения, Бурундук».

Ждали. Ежеминутно справлялись, не пришел ли поезд. И все же совершенно неожиданно с вокзала позвонил Бурундук и потребовал машину. Немедленно послали. В кабинете Р., Т., Файн и еще некоторые ждали Бурундука.

Прошло полчаса. Еще полчаса. Машина вернулась пустой. Никакого Бурундука на вокзале не было. Звонили. Вызывали. Спрашивали. Никаких следов.

Часы бежали. Гадали, не следует ли объявить правительственным учреждениям об опасности. Этого страшно не хотелось. Ждали сколько возможно.

Наконец, наступило утро 5-го июня. Дальше ждать, казалось, нельзя было. Часы бежали. Пахло краской.

МЕСЯЦ РАМАЗАН

В конце мая пассажирский поезд Ферганской ж. д. № 4 направления Коканд-Ташкент приближался к одному из перевалов на участке Коканд-Ура-Тюбе.

Здесь дорога стиснута была крутыми песчаными холмами, поросшими кустарником. Перевал близился и поезд ускорял ход. Вдруг на пустынных склонах мелькнули джигиты, скакавшие по разным направлениям. Поездная бригада и летучка насторожились. В окнах вагонов показались винтовки и пулемет. В этих местах были частые нападения на поезда, развинчивание рельс и т. п.

Теперь в кустарнике раздавались редкие выстрелы. Но не в направлении поезда. Нет, джигиты, видимо, дрались между собой.

Потом вся ватага понеслась вниз, — к железной дороге. Их встретили залпом.

Один из скачущих камнем ринулся с откоса. В середине откоса лошадь параллельно поезду скакала, невольно наклоняясь в сторону провала. Так велосипедисты, эксцентрики, описывая круги на покатой корзинке, наклоняются внутрь корзинки, к центру. Всадник выхватил красный платок и повязал им голову. Выстрелы из поезда смолкли.

Всадник вылетел на рельсы в нескольких шагах позади поезда, за ним вырвался на легком коньке мальчуган в цветном халате.

Один из джигитов преградил было узкую песчаную дорожку, но полетел с невысокой насыпи от удара прикладом карабина по лицу.

Великолепная лошадь киргиза в красном платке изо всех сил нагоняла поезд. Вот она поравнялась с последним вагоном. Наглухо закрытая дверка площадки открылась. Несколько рук протянулись к всаднику. Из кустов пули непрерывно звонко шлепались в окна и в стенки вагона.

Мальчуган опередил киргиза, вскочил на колени в седле и легким прыжком очутился на площадке. Лошадь бежала одна.

— Прыгай, ата!.. прыгай! — кричал мальчик.

Киргиз поравнялся с площадкой, и схватился за перила. Лошадь скакала рядом с поездом, точно соразмеряя ход. Наконец, и киргиз очутился на ступеньках.

Лошади сбежали вниз. Дверцы захлопнулись. Весь поезд затрещал выстрелами в направлении преследователей. Завыл пулемет. Вместе с тем поезд как раз в этот момент прошел перевал и понесся вниз со все возрастающей скоростью.

Джигиты сгрудились на линии и некоторое время в остервенении скакали следом за поездом. Но расстояние все увеличивалось. Наконец, они остановились, посовещались минуту и, повернув коней, вихрем унеслись в сторону Коканда.

Ночью по горной дороге, ведущей из Ферганской долины в Ташкентскую, скакал узбек в надвинутой на глаза чалме. Лицо трудно было различить. Выделялась черная прямая борода. Одежда и седло были богато украшены.

Горный путь из Ферганы в Ташкент несколько раз короче железнодорожного, делающего большой крюк.

Несмотря на поздний час, кишлаки блестели навстречу всаднику разноцветными фонариками и дымились запахом жареного, потому что в дни весеннего месяца Рамазана от вечерней зари ежедневно до 12-ти часов ночи «Томаша» — умеренно пьют, неумеренно едят и веселятся.

Всадника окружили продавцы цветов с плоскими корзинами, полными огромных роз, на голове и с обязательной розой за ухом…

Продавцы чилима предлагали потянуть из большой трубки клуб ароматного дыма редкого табака, а может быть и анаши.

Но неизменно всадник протискивался сквозь толпу и скакал дальше. За полночь все стихло. Он проезжал мертвые пустые деревни. Когда звезды стали меркнуть, он был высоко, высоко, у перевала, почти в небе, смертельно бледном, одинокой точкой между скал.