Подкова на счастье

1. БОГАТЫЙ ДЯДЮШКА

Ни один нормальный мальчишка не использует мобильник, как мобильник.

Это предмет для хвастовства (у кого круче), фонарик, фотоаппарат, музыкальный центр — что угодно, только не телефон, хотя родители, покупая своему чаду это чудо техники, успокаивают себя мыслью что "уж теперь-то всегда будут знать, где…" и прочая взрослая чушь. Именно в тот момент, когда им позарез нужно знать — «где», мобильник садится… или на него садятся, или мальчишка оказывается в зоне недоступности сигнала. И родители, как и раньше, до нашей эры, хватаются за голову, пьют таблетки и звонят в милицию.

Гораздо реже, но всё-таки случается такое, что владельцу мобильника тоже надо на самом деле позвонить, и тут уже он обнаруживает, что роскошный аппарат вышел из строя, потому что сегодня он (владелец) почти час показывал восхищённым приятелям, какие мелодии он «накачал» себе.

Примерно в такой ситуации оказался четырнадцатилетний Тим Бондарев, когда вернулся со школьной практики в полдень 20 июня. Запомните эту дату.

Началось всё ещё раньше — когда утром он натянул белые джинсы, намереваясь вместо практики идти гулять с одной дамой. Дама не пришла, практика состоялась, на джинсах слева красовалось тёмное пятно, а ключи от квартиры остались лежать в правом кармане старых джинсов — на стуле возле Тимкиной кровати. Попытка позвонить родителям, чтобы они подвезли ключи, сорвалась по причине смерти мобильника. Это означало, что к родителям придётся ехать на общественном транспорте через весь город, в район новостроек, где располагалась их часть. Вариантов не было — раньше девяти вечера родители не появятся.

Тимка прислонился затылком и спиной к своей двери и несколько раз с досады стукнулся в неё головой.

— Сейчас открою, — сказал из-за двери заспанный мужской голос.

Тим отскочил, как на пружинах. Его лицо сделалось испуганнонепонимающим. Он так и стоял, пока щёлкал замок и открывалась надёжная, европейских стандартов дверь — открывалась изнутри квартиры, где никого не должно было быть вообще, не говоря уж об обладателях мужского баса. Мальчишка даже осмотрелся внимательно — а их ли это дверь?! Потом он заподозрил, что зачем-то появилась хозяйка квартиры (подполковник Бондарев и старший сержант Бондарева снимали квартиру за пределами военного городка)… но опять-таки — мужской бас?!

А обладатель баса возник на пороге.

Это был заспанный мужик лет 35–40, с густой бородой и вислыми усами, здоровый, как белый медведь, с какими-то замысловатыми татуировками на правых руке и плече. Тим мог бы присягнуть, что раньше никогда в жизни его не видел. Тем не менее, на мужике были одни трусы и становилось ясно, что в квартире он расположился похозяйски и вовсю наслаждается жизнью.

— Вы кто? — задал Тимка самый логичный в такой ситуации вопрос, пятясь слегка к лестнице. Мужик подумал, разглядывая мальчишку, по-том хмыкнул и ответил спокойно:

— Если ты Тимофей и ты сын Ольки, то я твой дядя. Твой уй, так сказать.

— Вы мой кто? — подозрительно спросил Тимка.

— Уй, — обстоятельно разъяснил мужик. — это дядя со стороны матери. В отличие от стрыя — дяди со стороны отца. Ясно?

«Конечно,» — подумал Тим, собираясь рвануть по лестнице. С мужиком у них была разница в росте (минимум метр девяносто против метра семидесяти двух), весе (килограммов сто сплошных мускулов против сорока восьми… ну, тоже мускулов, но всё-таки не взрослых) и габаритах (белый медведь и жеребёнок). Не говоря уж о том, что у Ольки (матери Тима) братьев, кажется, не наблюдалось.

Однако, в этот момент "дядя уй" поднял палец и сказал:

— Ясно. Ты меня опасаешься. Вполне естественно… Сейчас, — он отклонился куда-то в сторону (в направлении столика, скорей всего) и протянул Тиму листок из отцовского еженедельника. С некоторой опаской Тим взял его.

Да, это писал отец, больше некому.

"Тимка! Мы до тебя не смогли дозвониться. Приехал твой дядя, брат матери. Почему ты про него ничего не знаешь — это потом, когда приедем. Не буди его, если спит, он устал. Если попросит чем помочь — помоги.

До скорого. "

Ниже было приписано почерком матери:

"Тим! Твой дядя был козлом, а стал сумасшедшим. Не знаю, что лучше, но ты его поменьше слушай.

Целую — ма. "

Тимка сложил записку и, убирая её в карман, спросил:

— Тут сказано, что вы были козлом, а стали сумасшедшим. Как это понимать?

— Проходи, — дядя посторонился. — Это отдельная тема.

Пока Тимка мылся, закрыв за собой дверь на задвижку и придвинув к ней стиральную машинку, дядя вроде бы вёл себя адекватно — ходил туда-сюда, что-то трубно напевал, гремел на кухне. Тим, отфыркиваясь, почти успокоился и выстроил непротиворечивую версию: дядя сидел, сидел долго и за что-то серьёзное, а теперь ударился в религию или что-то вроде этого, как часто бывает с зэками. Это мальчишку почти успокоило. А когда он вышел, то на кухонном столе царил бардак, но бардак приятный.

— Я разобрать ничего не успел, — объяснял натянувший джинсы дядя.

— Ехал долго, устал, сразу как твоих проводил, спать завалился. Вот привёз, сейчас поедим. Я голодный, ты, думаю, тоже.

На столе лежали копчёный окорок, ветчина, снизки солёной и копчёной же рыбы, стояли банки с грибами, вареньем, настоящий деревянный бочонок с надписью «МЁД», ещё один бочонок — без надписи — пучки зелени, какая-то другая вкусность, высился большущий круглый каравай хлеба.

— Садись давай, племяш, — предложил дядя, выхватывая из-за банок ножны, а из них — длинный, чуть изогнутый нож со светложёлтой, оправленной в медь, рукояткой. Этим ножом он, прижав каравай к груди, отхватил от него несколько ломтей, отчекрыжил от окорока кусок в два пальца толщиной, рассёк надвое огурец, соорудил из всего этого что-то вроде бутерброда и начал упоённо жевать. — Режь сам, чего хочешь.

Вид ножа, ничуть не похожего на магазинные изделия, укрепил Тима в сделанных выводах. Он сел, оплёл по привычке ножки табурета ногами, взял нож и спросил:

— А как вас зовут?

— А, да… Называй просто дядя Слава. Я вообще-то Вячеслав… Твои то только вечером вернутся? — Тим кивнул. — Ну и ладно… Рубай давай, что на тебя смотрит…

Тим кивнул снова, вертя в пальцах нож…

…Он не хотел подслушивать, честное слово. Даже не очень-то думал о невесть откуда взявшемся дяде, а просто лежал в постели в своей комнатке и размышлял о причинах, по которым не появилась девчонка, с которой они договорились встретиться. За свои четырнадцать лет, сменив вместе с родителями три места жительства, Тим привык к мысли, что девчонки стервозины и обманщицы, но каждый раз очередное подтверждение этого факта расстраивало. И только через какое-то время он сообразил, что уже довольно давно прислушивается машинально к разговору за неплотно прикрытой дверью…

…Вячеслав Игоревич Богданов, старший брат тимкиной матери, сбежал из дома, когда ему исполнилось 14, в 82 м году. Тогда как правило таких беглецов находила и возвращала в двадцать четыре часа милиция, но Славке повезло… или не повезло, как сказать. О своих приключениях на просторах СССР дядя рассказывать не стал, ограничившись словами, что "был я порядочной сволочью". Может быть, именно благодаря этому к двадцати пяти годам у него в городе СанктПетербурге была своя нехилая фирма, занимавшаяся скупкой, перекупкой, вывозом и завозом всего на свете. Двадцатипятилетний бизнесмен, не гнушавшийся никакими средствами для приращения капитала, женился по любви, и в 94 м родился сын, Максим. О своей родне Вячеслав Игоревич думал ровно столько же, сколько обо всех людях вокруг — или не думал вообще, цинично презирая таких за то, что они "не умеют держать нос по ветру". Даже 98й год с его дефолтом не поколебал могущества бизнесимперии Богданова — напротив, обогатил его, одного из немногих. А на следующий год он отправил семью на курорт в Таиланд, а сам поехал на встречу с деловыми партнёрами в Хельсинки, собираясь присоединиться к жене и пятилетнему Максиму потом.