Бригантина, 69–70

Беды обрушились сразу же после смерти Ионы Сысоевича. Сначала утрата вкуса и мастерства в текущем строительстве, потом вовсе упадок и запустение. Без присмотра погибли древние книги, летописные свитки, иконы, архивные документы. В палаты въехала уездная канцелярия, купцы заняли постройки под склады вина и соли. У кремлевской стены на том месте, где стоял когда-то «славный ученостью» Георгиевский затвор, устроили скотобойню. Дело дошло до того, что генерал-инженер Бетанкур предложил разобрать кремль и сложить на его месте гостиный двор, иначе говоря, европеизированный караван-сарай для торговцев. Это было за девятнадцать лет до убийства Дантесом Пушкина и может хорошо свидетельствовать тому, что если мы сами не бережем своей славы, то дантесы и бетанкуры поднимают на нее руку. К счастью, в тот раз злодейство не совершилось, хотя уже успели разобрать верхнюю часть часобитной башни и верхний этаж Красной палаты.

Усилием патриотов, среди которых надо назвать достойных нашей памяти ростовчан Титова и Шлякова, в конце прошлого века в кремле начались восстановительные работы. Великая постройка осталась жить.

В 1953 году над Ростовом узкой полосой как раз над кремлем пронесся необычайный для этих мест ураган. «Крыши и покрытия куполов несло над озером, как бумагу». Кремль опять был выведен на крайнюю грань бедствия. Но в этот раз не было вопроса: восстанавливать, не восстанавливать? Правительство отпустило хорошие деньги. И стараниями талантливого архитектора Владимира Сергеевича Баниге кремль не просто восстановлен, но предстает перед нами в своем изначальном образе. Кропотливым исследованием сняты все несообразности поздних пристроек, устранены ошибки торопливых починок. И хотя мастерам-реставраторам работы еще немало, мы уже видим кремль таким, каким зодчие возвели его триста лет назад.

Кажется, благополучно решается теперь и всегдашняя проблема: помещение должно иметь жильца. Опыт учит: постройка охраняется лучше, если она обитаема. В наиболее просторной сводчатой Красной палате решено поместить туристскую базу «Спутник». Палата в древности служила путевым дворцом царя Алексея Михайловича. Позже в ней останавливались приезжавшие на богомолье. Палата обретает теперь свое прежнее назначение, но с иными потребностями будут приезжать гости — много людей со всего света хотят увидеть Ростовский кремль.

Энтузиазмом молодых архитекторов палата уже обрела жилой дух. Удалось тактично совместить нынешние жилые удобства с самобытным обликом древностей. Тяжелые дубовые двери висят на больших кованых петлях. Под белыми сводами повешены светильники-паникадила. В просторной трапезной «обживаются» образцы резных дубовых столов и скамеек. И хотя о деталях стилизованной обстановки можно поспорить, в целом большая работа по возрождению к жизни древней палаты удовлетворяет. Пожившие тут неделю увезут ощущение старины. Правда, теперь уже, перед тем как открыть двери гостям, стали прикидывать: «Дороговата заказная дубовая мебель, давайте поставим финскую стильную». Это уже огорчительно. Хороший замысел сразу нарушится. Затратившись на одежку, не резон экономить на пуговицах, тем более что палата — первый наш опыт приспособить старину к нуждам туризма.

По Ростовскому кремлю хорошо пройти с другом-единомышленником, когда при каком-нибудь новом открытии или догадке испытываешь радость шевельнуть локтем: смотри… и почувствовать — друг тебя понял.

Но со звездным небом, морем, лесом и полем, а также с искусством, отмеченным принадлежностью к вечности, необходимо побывать иногда совсем одному.

Ростовский кремль я несколько раз видел вечером, не спеша проходя по обтекающим постройки и стены дорожкам. В такое время на озере обязательно тарахтят одна-две моторки, слышно, как говорят у машины, оглядываясь на кремль, шоферы, слышно часы на городской башне. Иногда почти комаром гудит невидимый где-то над остатком зари самолет. И среди этих вечерних, приглушенных, но четко обозначенных звуков стоит молчаливый, смутно белеющий кремль…

Ощущение прошлого в прямой связи с тем, что тебя окружает, с тем, что тебя касается в жизни, всегда давало людям уверенность в будущем, всегда давало человеку необходимое равновесие в размышлениях о смысле жизни и своем месте в ней. Мы говорим: памятники старины и революции воспитывают в нас ощущение Родины, причастность к ее судьбе. Это верно и очень важно. Но это не все. Узнавание всего прекрасного, что оставили жившие до тебя, оставляет у любого человека ощущение и твоей нужности на земле. Это великое необходимое людям чувство. И если Ростовский кремль помогает у кого-нибудь родить это чувство, спасибо судьбе за то, что он есть на нашей земле.

Ефим ДОРОШ

Прогулка по Ярославлю

Летний день в Ярославле… Черные тени на мокром и горячем асфальте набережной, раскидистые старые липы, чуть золотящиеся от обильного цветения, губернский ампир особняков, белеющих между деревьями, жаркое, будто в дымке, почти бесцветное небо, скромная чугунная решетка над зеленым откосом, а внизу, едва приметно колышась, выпукло лежит огромная Волга.

Набережная сейчас пустынна, лишь кое-где на скамейках, по-южному светлых, уперших в асфальт свои литые ножки, посиживают в безмятежном, я бы сказал, курортном ничегонеделании немолодые мужчины и женщины, да еще пройдет юноша в клетчатой распашонке, закинув за спину фотоаппарат на узком ремешке, или же купальщица с темными от воды волосами, в ярком сарафане, открывающем загорелую спину.

На реке буксир тянет бесконечный плот, бежит белый катерок.

Волга выглядит серой, матовой, местами на ее поверхности протянулись длинные косые полосы, где вода дробится и поблескивает.

Мы идем по набережной с архитектором Борисом Васильевичем Гнедовским. Один из руководителей здешней реставрационной мастерской, он показывает мне древности Ярославля. При этом нельзя не вспомнить «Прогулки Пьера Нозьера по Франции» Анатоля Франса. Там есть такие слова: «Разве города не те же книги? Чудесные книги с картинками, на которых изображены наши предки».

Только что мы побывали в бывшей Толчковской слободе. В старину там жили ремесленники, выделывавшие красную юфть. Для выделки юфти нужны дубильные вещества, и в слободе работали специальные мельницы — толчеи, где толкли дубовое корье. Отсюда будто бы и название пошло — Толчковская.

В 1671 году жители слободы предприняли строительство храма во имя Иоанна Предтечи. Строило церковь все население — иные жертвовали деньги, иные работали на постройке. Строили шестнадцать лет.

Когда я увидел это здание, мне прежде всего представился его строитель — ярославский рабочий человек, живший без малого триста лет тому назад. Речь идет не только о каменщиках, кровельщиках и живописцах, но и о тех, кто по отношению к ним был как бы хозяином, заказчиком, потому что толчковские кожевники и дубильщики были, мне думается, одного круга людьми со здешними строительными рабочими, одних с ними воззрений, вкусов, пристрастий… К слову сказать, в те времена ремесло считалось искусством, и летописец именует занятие слобожан «художеством толчевным».

Все это пришло на мысль не сразу, так как в первое мгновение, что называется, дух заняло от зрелища вставшей перед нами стены — исполинского кирпичного прямоугольника. Пять могучих полукружий алтарных, вытянутых в ряд, были вписаны в этот прямоугольник и как бы несли на себе устремленную вверх плоскость. Высоко над нею — «поглядеть заломя голову», как сказал в подобном случае Аввакум, — круглилось множество различной величины маковиц, из которых одни были уже позолочены, а другие темнели за обрешеткой лесов.

Я отошел чуть в сторону, и мне открылась выдумка мастера.

Он поставил вровень с основным кубом храма два боковых придела, похожих на четырехгранные башни, — так образовалась огромная алтарная стена и тем достигнуто было впечатление величественности.

От одного придела к другому, с трех сторон окружая здание, тянулась широкая и несколько приземистая закрытая галерея — паперть. К галерее примыкали три выносных крыльца под крутыми и острыми двускатными кровельками, склоны которых внизу были будто надломаны и ниспадали пологими козырьками. Здание начиналось на земле этими разбежавшимися в стороны крыльцами, массивными галереями, выпуклостями алтарей; оно уходило ввысь, в небеса, собранными в пучки пятиглазиями приделов, кучно поставленными барабанами мощного центрального пятиглавия.