Если парни всего мира...

Мерсье озадаченно оглядывает голые стены. Кроме Милле — ни одной картины. Только большие светлые пятна в тех местах, где они когда-то висели.

Умоляющие жесты Лоретты объясняют ему все. Он вспоминает, что уже как-то слышал подобную историю. В ней тоже шла речь о слепом, воображавшем себя обладателем многих ценностей, которые его близкие вынуждены были продать.

Чтобы прекратить ставшее невыносимым молчание, он обращается к Корбье:

— Вызовите, пожалуйста, судно... Надо узнать, что там нового.

Бригадира внезапно разбудил пронзительный телефонный звонок. Спросонья он долго не может понять, что говорит ему инженер с шахты Титюи. Наконец лицо его проясняется. Оказывается, речь идет не о нарушении порядка, просто хотят навести справку.

— Нет, господин инженер, жена Луазо еще не родила. Откуда я знаю? Да потому, что отсюда слышно, как она кричит. Нет, господин инженер, не думаю, чтобы она сейчас рожала... Откуда я знаю? Она еще недостаточно громко кричит. У меня трое детей. Хорошо, господин инженер, немедленно дам знать.

Лаланд вешает трубку и улыбается. Луазо тоже улыбается во весь рот. Смеется Дорзит, смеется Ван Рильст, обнажив свои пожелтевшие от табака зубы.

Из приемника раздается голос полицейского радиотехника:

— Свяжитесь снова с «Марией Соренсен».

Кот проснулся. Медленно потягивается, трется о ножку дивана.

В дверь стучат.

— Войдите, — кричит Ларсен.

Появляется высокий рыбак. Он бледен. Капитану и Олафу все понятно с первого взгляда: Конрад тоже заболел. На одежде видны следы недавней рвоты.

— Расстегни пояс.

Больной показывает вздувшийся, покрытый пятнами живот. На бедре — характерная опухоль.

— Садись.

Конрад опускается на стул. Кажется, что он бледнеет на глазах. Взгляд пустой, ничего не выражающий. Грязное полотенце, обернутое вокруг головы, развязалось и упало, но он не замечает этого.

— Тебе больно?

Капитан надавливает пальцем пятна на животе матроса. Больной не реагирует.

— Не больно.

— Пить, — просит Конрад.

Олаф берет кувшин, выходит на палубу, наполняет водой из-под крана. Рыбаки молча наблюдают за ним.

— Отнесите в барак второй тюфяк, — приказывает Олаф.

Вернувшись в каюту, подходит к больному. Осторожно, стараясь не прикоснуться к нему, льет воду в пересохший от жажды рот. У Конрада вырывается глубокий вздох. Он поднимается.

— Сможешь дойти до барака?

Конрад поворачивается к капитану. Впервые, с тех пор как он вошел, взгляд его оживляется, в глазах дикий, животный ужас. Ларсен отводит глаза:

— Я вынужден изолировать тебя, по уставу.

Если у капитана появилось желание оправдаться, значит он действительно очень растерян. И какое жалкое оправдание! Ларсен заговорил об уставе! Такого еще никто не видал.

Но капитан уже взял себя в руки:

— Ну ладно, отправляйся...

Пошатываясь, матрос выходит из каюты. Рыбаки расступаются, пропуская его, провожают взглядом до барака.

В это время Олаф с тревогой спрашивает в микрофон:

— Чем они заболели?

По звеньям цепочки бежит ответ доктора Мерсье:

— Я не могу поставить диагноз, пока у меня нет окончательных результатов опыта с котом.

Кот начинает ходить по каюте.

Чтобы прогнать скуку, комиссар, дон Доменико и оба полицейских затеяли игру в карты.

— Интересно, чем же они больны? — задумчиво произносит дон Доменико.

— Во всяком случае, — говорит радиотехник, — не хотел бы я очутиться в их шкуре.

— Ну что же — играем или будем болтать? — недовольно ворчит комиссар.

В течение некоторого времени слышно только хлопанье карт о стол и возгласы игроков.

Входит Кармела, в руках у нее поднос. Ей хорошо известны обязанности хозяйки дома.

— Чашечку кофе, комиссар?

Ипполито смотрит ей прямо в глаза. Но ничего не может прочесть в них, кроме чистоты и наивности. Ему так и хочется запустить в Кармелу чашкой. Но он понимает, что это ни к чему не приведет. Он берет чашку с ворчанием, которое можно принять за благодарность. Себе же дает слово, что когда-нибудь встретится с Кармелой, чтобы воздать ей сторицей. Достаточно повидал он на своем веку подобных девушек, ему-то хорошо известно, чем кончит та, что стоит перед ним, уж в этом-то он не сомневается.

Но пока Кармела не кажется обеспокоенной своим будущим. Она подходит к отцу, наклоняется. При этом обозначаются округлости, на которые полицейские искоса поглядывают.

Неожиданно в приемнике слышится голос Лаланда:

— С корабля передают: кот проявляет признаки беспокойства.

Техник переходит на передачу и говорит:

— Сообщение принято.

Потом вызывает:

— Алло, Париж... алло, Париж... Вы меня слышите? Перехожу на прием.

Корбье отвечает:

— Сообщение принято. Прием.

— С корабля передают: кот проявляет признаки беспокойства.

Доктор Мерсье что-то записывает.

Лоретта читает, перегнувшись через его плечо. Он резко оборачивается, и Лоретта заливается краской, словно ее застали за каким-то непристойным занятием, словно она себя выдала: ей кажется — доктор понял, что, наклоняясь к нему, она повиновалась непреодолимому желанию физически приблизиться к мужчине, коснуться его.

— Это опасно? — спрашивает она, чтобы оправиться от смущения.

Он не отвечает. Только она одна почувствовала, что произошло. Ги не взглянул на нее. Он даже не слышал ее вопроса; все его мысли сосредоточены сейчас на одном — сформулировать диагноз. Он ни на минуту не забывает о тяжелой ответственности, лежащей на нем. Лоретта испытывает чувство ненависти к неизвестным, отнимающим у нее внимание Ги, но уже через минуту она с восхищением наблюдает за ним, когда он, подойдя к микрофону, приказывает связным передать по цепи подробные точные вопросы, которые он только что набросал на клочке бумаги.

На палубе рыбаки, прижавшись носами к стеклу каюты, как зачарованные следят за котом. Кот кружится на месте. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Шерсть встала дыбом и блестит от пота, глаза горят. Ларсен с тревогой спрашивает себя, чем все это кончится, мысленно признаваясь, что переживает самый тяжелый момент за все время плаванья. Все сразу навалилось на него: корабль вдали от порта, изолирован магнитной бурей, и он, Ларсен, чувствует себя совершенно безоружным перед лицом этой странной болезни.

Он хорошо знает своих людей, видит, как нарастает среди них глухое недовольство. Им страшно, а против паники разум бессилен. Пока их удерживает дисциплина, но еще немного — и она развалится. Что же он будет тогда делать?

Кот вертится волчком, он точно обезумел. Олаф встретился глазами с Мишелем. Во взгляде кока он прочел такую жгучую ненависть, что мороз пробежал у него по коже. Этот человек способен его убить. Старый болван этот Мишель... Женился поздно на некрасивой, но очень молодой женщине, которая сделала его посмешищем всей деревни. Мишель, работавший на консервной фабрике, решил снова пойти в море, чтобы только не видеть жену. Но жалованье посылает ей аккуратно. На корабле его уважают. Это рыбак, знающий свое дело. Он никогда ни с кем не ссорился. Повсюду таскает за собой этого кота, но кто бы мог подумать, что он к нему так привязался? Животные остаются животными, а люди есть люди. Но Мишель больше привязан к коту, чем к жене. В сущности, после того, что было у него с ней, это понятно. Он любит кота больше всех на свете. Олаф догадывается, что именно на него обрушится гнев кока. Это, конечно, несправедливо, но и здесь Мишеля нельзя упрекнуть: ведь это Олаф передал приказ забрать кота. Кот вскакивает на мебель, мечется по каюте.