Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)

Вместо ответа из леса выплеснулась еще пара чудищ, а на подходе, судя по звукам, минимум дюжина.

Собака бросилась, когда Тома почти добралась до нас. Клацнули клыки, замерло сердце. Девушке повезло, трофей — только штанина.

Пушечным ядром пронесся Малик последние метры, но Шурик уже кинулся на пса, словно вратарь на мяч, и окрестности взорвались его воплем: клыки рвали новую добычу. Дрожащая Тома повисла на мне:

— Ой, Чапа…

Еще слез не хватало. Неуместные объятия взвинтили адреналин до предела. Даже до запредела, если так можно сказать. А и нельзя — без разницы. Было именно так.

Прижав и чмокнув в щечку, следующим движением я оторвал девушку от себя:

— Закопайся. Чем глубже, тем лучше.

— А ты?

Ее руки уже рыли внушительную яму. Молодец, девчонка, не пропадет.

— Оденься! — прилетело вдогонку, когда она осознала ситуацию.

Вот и хорошо. Поздравляю с возвращением в реальный мир.

Отчаянно труся, я выдвинулся в сторону битвы — и опоздал. К сожалению и к счастью. Шурик баюкал порванную руку, жутко воя на пределе слышимости. Сидящее тело мерно раскачивалось. Растерзанные до костей ноги, выставленные вперед, дергались в конвульсиях. Абдул-Малик (совесть не позволяла назвать его сейчас просто Маликом) весь в крови и шерсти, своей и собачьей, натягивал принесенные Томой штаны.

— На, — прилетела ко мне охапка оставшихся тряпок.

Поскуливающая горка мяса с перебитым позвоночником валялась в сторонке: то ли старалась уползти, то ли, наоборот, продолжить драку. При всем желании не могла ни того, ни другого. Еще одна признаков жизни не подавала. Третья хрипела свернутой головой с выдавленными глазницами.

— Как?! — Мозг отказывался верить увиденному.

— С трудом.

Большего я не дождался: целая свора таких же созданий с шумом вывалилась из леса. Участь сородичей их не смутила, почуяли кровь. Нам осталось жить с полминуты.

Штаны из дерюги на тесемочках оказались безразмерными. Пуговицы, молнии, липучки и застежки отсутствовали как класс. Тканью легкой жилетки, подобной Томиной, я хотел перевязать Шурика.

— Не успеешь, — бросив быстрый взгляд, сказал Абдул-Малик. — Одень.

Подумав, добавил:

— И закопайся.

— Нет. — Я накинул жилетку и встал в стойку.

Пауза была недолгой.

— Руки-ноги не жалей, — донесся тихий совет. — Жизненно-важные органы защищай, в первую очередь голову. И не забывай про девушку, брат. Кроме тебя ей никто не поможет.

Подражая собакам, он выдал глухой рык из глубины горла, опустился на четвереньки и ринулся на наступающего противника.

Первый ряд неудобно скачущих по сену тварей остановился в недоумении. Что-то свирепое и страшное неслось на них, не боясь, а угрожая. Этот язык они понимали. Смерть. Не всем. Но всем, до кого дотянется, пока остальные превосходящими силами будут обгладывать еще живые косточки.

Смерть во плоти. Они чувствовали ее запах.

И собаки отступили. Свора метнулась назад, в кусты, в ужасе от такой близкой, жуткой, неминуемой смерти.

Абдул-Малик остановился на границе сена и кустов. Словно обозначил территорию. Территорию смерти.

Собаки тоже остановились. Эффект неожиданности прошел, они опомнились. Человек — один. Их много. А он один, одетый, пахнущий именно человеком.

Повторно напасть успели только самые первые: смерть встретила их ударами ноги в пузо, захватом за задние ноги и броском в остальных. Умчавшимся в кусты было не до схватки, всюду раздавались душераздирающие утробные крики боли. Одна псина выскочила на открытое пространство и на глазах была пригвождена к земле вылетевшим из леса копьем. Остальные побежали. Скулящее поле боя вмиг очистилось от боеспособных тварей.

— Тома, — позвал я. — Вылезай. Кажется, спасены.

Позади меня проснулся сенный вулкан. Из кратера выдвинулась голова:

— Кем?

— Хочу ошибиться, но, по-моему, хозяевами одежды.

Девушка на секунду задумалась.

— Это хорошо или плохо?

Глава 4

Из кустов появлялись люди. Или не люди. Сто процентов — гоминоиды. Одна голова, две ноги, две руки. Или лапы. Не видно. На зеленом фоне ярко выделялись белые балахоны до земли и остроконечные колпаки-маски с двумя глазными дырками. Существа выглядели как американские ку-клукс-клановцы, только без круглого креста на сердце. Еще похожи на штурмовиков из космической саги: тоже без лиц, белые, с оружием. Копья не тянули на бластеры, зато на поясе у каждого висело что-то непонятное. Длинное, утолщавшееся книзу. Похоже на бейсбольную биту. Световой меч?

Количество неизвестных также не поддавалось исчислению. Кусты и лес скрывали основную часть. На виду одновременно находилось три, четыре, максимум пять. Из-под длинного одеяния иногда виднелись ноги в сандалиях со шнуровкой вверх по голени как у римских легионеров. Поразил не столько внешний вид, сколько язык: они говорили по-русски. Ну, почти по-русски. Непонятны лишь отдельные фразы. А понятое радости не прибавляло.

Они хотели нас убить. Да, спасли, чтобы убить. На Востоке ворам отрубали руки. Возможно, здесь отрубают головы.

К нам никто не подошел. Туземцы смотрели издали, совещались и, кажется, кого-то ждали. Жреца, что вырвет сердце или специалиста по грамотному нанизыванию на кол?

Это мои домыслы. Они просто ждали. Говорили про погоду, упавший флаг, святой причал и сколько можно ждать. Про много работы, ни дня покоя и расплодившихся волков. Про ангелов, чертей, недавнюю смерть близнеца и чью-то последнюю надежду. Периодически упоминалось что-то, похожее на Калевалу с ударением в конце. Этот рефрен звучал постоянно: «Калевала, калевала!» Или что-то вроде того. Карелы, что ли? Почему остальное по-русски? Может не Калевала, а какое-нибудь алаверды? Тогда совсем хрень выходит. Трудно издалека и в полуха воспринять неизвестное. Но про убить я точно слышал. Полный штиль позволял.

Наши сторожа натаскали дров, развели костер и подвесили огромный казан. Варить нас собрались?

На мачте, приколоченной к верхушке дерева, снова взвилось полотнище. Вслед за первым, поднятым чуть выше, показалось второе. На двух наши приятели остановились. Отсутствие ветра не мешало разглядеть: флагами были такие же одноцветные тряпки как дерюжка, из которой сделана наша одежда. Ни рисунков, ни гербов. Обычные сигнальные флаги. Мол, добрались, все нормально, птички в клетке. Или: набирайтесь аппетита, ужин скоро будет.

Неприятные фантазии.

Потянуло дымком и чем-то вкусненьким. В животе квакнуло. И явно не у меня одного. Нужно отвлечься. Время, что нас не трогали, употребили на перевязку Шурика.

— Извиняюсь спросить, — он с трудом превозмог боль, — мы на Земле или как?

Снова ставший обычным Малик туго перематывал одну его ногу, Тома протирала кровь на второй. Я подавал полосы, на которые рвал оставшиеся вещи: одеться Шурик был не в состоянии. Мы просто прикрыли его полотном из распоротой штанины.

— Гравитация в норме. — Малик мимолетно глянул вверх. — Солнце такое же, примерно там же. Воздух и собаки чисто земные. Природа и запахи тоже. Если этого мало, ночью посмотрим на Луну и звезды, уточним.

— Если доживем, — пробормотал я. Так, чтобы не услышали.

Откинул упавшую на глаза челку. Темно-русые патлы а ля ранние Битлз — пышные, до плеч — были усеяны соломой. У меня дрожали колени. Совсем не из-за этих, что в лесу. От пережитого. Вздрюченный организм дал обратку. Пришлось продолжать работу сидя.

— Если это наша Земля, то я — американская королева, — выдавил Шурик.

— Хорошее уточнение — «наша», — приуныла Тома.

Она закончила со второй разгрызенной ногой одессита. Я помог, придержав на весу. Малик сноровисто перебинтовал. Его большие руки аккуратно подоткнули под колено бугорок сена. Шурик выгнулся, скрипнул зубами, перетерпел. Ему стало чуть лучше.

— Попали в другое время? — шепотом предположил Шурик.

— Прошлое или будущее? — забеспокоилась Тома.