Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе

Многие из наиболее известных морских животных — дневные. К ним относятся главным образом живущие в приповерхностном слое воды существа, которым добывать пищу помогает зрение. Некоторые рыбы и многие морские птицы ночью впадают в состояние оцепенения, напоминающее сон. Экологи-аквалангисты нашли, что для рыб, обитающих среди коралловых рифов, сутки делятся на резко разграниченные отрезки времени: на рассвете и в сумерках ночные и дневные формы изо дня в день в одно и то же время быстро сменяют друг друга.

Большинство же морских животных, по-видимому, одинаково активно и днем, и ночью. Обладая разнообразными органами чувств, эти виды воспринимают окружающую их среду по запахам, звукам или их отражениям, на ощупь, по игре света и тени. В эту группу животных входят очень разные организмы — от простейших до китов.

Таким образом, наряду с вертикальными пространственными перемещениями, зависящими от температуры воды, существует временное разделение активности, которое определяется конкретными адаптациями различных видов. Размеры животного, несомненно, также играют важную регулирующую роль. На открытом взору, освещенном солнцем мелководье у маленького животного очень мало надежды прожить долгую жизнь.

Теперь Нэд и я оказались рядом, и мы снова проверили наше снаряжение, но прежде чем спуститься со скалы, мне захотелось посмотреть, что находится под густым шатром ламинарий. Найдя щель на краю крутого уступа, я смог заглянуть под этот колышущийся коричневый пласт. Под шатром были видны «стебли» водорослей с их короткими, похожими на корни отростками — ризоидами, присосавшимися к скале. Гладкие плетевидные «стебли» [1], около 3/4 дюйма в диаметре, отстояли довольно далеко друг от друга, и я мог пробираться между ними по дну. Вода казалась кристально чистой и совершенно неподвижной. Под этим плотным ковром растений не ощущались ни течения, ни волнение на поверхности. Свет был мягким, и весь этот как бы затененный балдахином мир напоминал мне густой лес на суше. Как и там, под зарослями ламинарий другой растительной жизни немного. Главный «подлесок» этих морских джунглей чрезвычайно мало похож на растения и вообще на нечто живое. Эти водоросли, напоминающие кораллы [2], растут тонким хрупким слоем на камнях, ракушках и других твердых поверхностях. Как будто кто-то разрисовал их нежной розовой краской. Похожие на лишайник, эти водоросли иногда покрывают большие поверхности скал, правда, неравномерными участками. Особенно они любят затененные места.

На первый взгляд, под ламинариями не было животных организмов. Но это тоже оказалось иллюзией. При более внимательном осмотре на этой по внешнему виду голой скале обнаружилось большое разнообразие форм, мешанина из мягких, колючих, твердых, кожистых лоскутков. Я пригляделся как следует-и моим глазам открылось множество подробностей: проблески движения, крохотные щупальца, симметрично расположенные поры… Миры внутри миров. Богатая многообразная микрофауна, тысячи или, возможно, миллионы особей на квадратный фут. Только сильный микроскоп мог бы полностью обнаружить все разнообразие жизни в этом месте.

Единственными заурядными животными здесь были моллюски. Они передвигались по дну и вверх и вниз по водорослям. Иногда забравшийся в раковину улитки рак-отшельник проносился мимо с поразительной для этого почти неподвижного мира скоростью.

Я растянулся, как великан в лесу под дождем, выдыхая облака пузырьков, пробивавших себе дорогу через плетеную крышу, пока от них не остались только следы в виде серебристых пылинок. Довольно скоро мною овладело легкое чувство беспокойства: в таком месте может развиться водорослевая клаустрофобия. Я стал осторожно выбираться тем же путем, каким попал сюда.

Просто удивительно, как легко можно запутаться в зарослях ламинарий, а если ныряльщик еще впадет в панику — беды не миновать. Даже маленькую водоросль почти невозможно оторвать от скалы. В большинстве случаев застревает какая-нибудь часть снаряжения. Если сразу остановиться и дать задний ход, ныряльщик обычно освобождается, если же это не удается — достаточно несколько секунд поработать ножом. Но будьте осторожны: воздушный шланг, перекинутый со спины через плечо, можно принять за ствол водоросли. Часто стволы настолько ломкие, что, резко перегнув, достаточно перерезать их в одном месте или несколько раз согнуть и разогнуть, после чего они легко отделяются друг от друга. В крайнем случае нужно снять снаряжение и посмотреть, в чем дело. Если воздух кончается, акваланг придется бросить. Можно легко проскользнуть через растительность к поверхности только на запасе воздуха в легких.

Я выбрался из зарослей и прислонился к краю почти вертикальной скалы. На этой глубине отчетливо ощущалось легкое движение, производимое поверхностными волнами. Хотя я не видел Нэда, я знал, где он, потому что из-за скалы, в поле моего зрения, были видны столбики пузырьков, медленно поднимавшихся снизу.

Прежде чем спуститься глубже, нужно было проверить снаряжение. Манометр показывал, что была использована только четверть запаса воздуха, но я понимал, что с глубиной воздух будет расходоваться быстрее. Кроме того, нужно было продуться: по мере погружения в мокром неопреновом костюме плавучесть уменьшается. Когда я уходил с поверхности, я почти ничего не весил, теперь же, цепляясь за крутые уступы, подобно скалолазу на какой-нибудь планете с небольшой силой тяжести, я определенно был намного тяжелее.

Сделав два выдоха, я почувствовал себя другим человеком. Я отошел от скалы и, не тратя никаких усилий, повернулся, чтобы посмотреть на нее. Вероятно, так передвигаются космонавты в космическом корабле. Я спокойно плыл в любом направлении. Нормальные ощущения, возникающие при передвижении вверх и вниз, постепенно переходили в чувство полной свободы в безмерном пространстве.

По отвесному склону я опустился ниже и поплыл, работая ластами. Вода сразу стала холоднее. Разница была очень резкой. Мои губы и небольшие участки кожи лица, не прикрытые маской, почувствовали такой холод, как будто внезапно задул сильный январский ветер. Это был термоклин, граница, обозначающая глубину, до которой летнее солнце нагревает поверхностные воды. Миновав эту пограничную зону глубиной в несколько футов, я в буквальном смысле слова вернулся к зиме. Вдоль побережья термоклин начинает создаваться в первые теплые дни мая и июня. Вначале прогревается лишь тонкий слой воды, который все время держится у поверхности, не смешиваясь с более тяжелой водой под ним. Ветер может нарушить однородность этого слоя, перемешивая его с более глубокой водой, но он всегда восстанавливает свое положение. По мере того как теплеет, этот слой постепенно становится толще, устойчивее, и его нижняя граница, термоклин, резко отделяет его от слоя воды под ним. Ниже термоклина вода сохраняет ту температуру, которую она имела в течение прошедшей зимы, в то время как в нескольких футах над ним море переживает горячую пору лета. Затем, с наступлением прохладной осенней погоды, устойчивость поверхностного слоя нарушается. Когда вследствие морозных осенних ночей вода на поверхности быстро остывает, она опускается, и термоклин перестает существовать. Поверхностная вода смешивается с более глубокой водой, и теперь температура внизу достигает самого высокого уровня за весь год. Таким образом, на большую глубину весна приходит осенью, но лето за ней не последует.

У меня не было ясно выраженного ощущения холода. Хотя температура воды упала приблизительно с 65 до 40° F, холод, казалось, остался где-то за пределами моего мокрого костюма. Мне было приятно в воде, словно кожа, покрывающая мое тело, была лишена нервов.

Вместе с внезапным падением температуры немного увеличилась прозрачность воды, как будто рассеялся туман, и моему взору представилась впечатляющая картина. Футах в сорока от меня находился очень красивый мраморный каньон, чьи отвесные белые, почти светящиеся стены выглядели очень странно, как будто они были сделаны из лоскутков. Подобно миру зарослей, это место пробуждало иллюзии, но это было нечто возвышенное и легкое, как наполняющая душу поэзия. Здесь тоже иллюзии сливались с действительным миром, ибо я увидел, что стены были живыми. Они были покрыты широкими резиноподобными корковыми наростами, представляющими собой колонии своеобразных животных — оболочников. Такие колонии быстро растут, занимая все новые и новые участки скалы. На глубине 25–50 футов они могут полностью покрыть собой плоские, почти вертикальные поверхности. Как только оболочник займет какое-нибудь место, ничто другое уже не будет расти поверх него или кормиться им. Из расщелин в стене поднимались несколько небольших ламинарий, но на всем остальном пространстве живой мрамор светился в своей великолепной непорочности.