Остров, одетый в джерси

7 (1Водитель(гл. 6)

А ведь шофер был мною обижен. За такую обиду он мог завезти куда-нибудь в глухое место и... Хотя вряд ли нашлось бы на этом острове место, которое можно назвать «глухим». Здесь все хорошо обжито и довольно густо заселено.

— Англичане верят в загробную жизнь, сынок, — сказал вдруг шофер. — Они считают, что умирает только тело, а душа живет вечно. А что происходит с душой русского?

— Точно не известно, — отвечал я. — Известно только, что русская душа — загадка. Но куда это ты завез меня, отец?

«Отец» удивленно посмотрел на меня.

— Как куда? Ты что, сынок? Куда просил, туда завез. Поместье Ле Ное, Международный Центр, Обучающий Сохранению Природы. Короче — МЦОСП.

— МЦОСП?

— Куда просил, туда и привез. Идем.

Я выбрался из машины и, поднявшись вслед за шофером по гранитному крыльцу, вошел в коридор.

В коридоре стояли и разговаривали четыре человека. То ли они как раз собирались выйти, то ли им просто нравилось стоять и разговаривать в коридоре.

Первой взгляд привлекала полная пожилая женщина. Ее седые волосы были коротко подстрижены. На картофельном носу сидели очки с линзами огромными как экраны телевизора. Но показывали по ним все время одно и то же — громадные голубые глаза. Эту женщину невольно хотелось сравнить с совой.

Рядом стояла дама помоложе. Она совершенно не была похожа на пожилую женщину, но я почему-то решил, что это ее дочь.

По правую руку от молодой дамы находились два индуса. И кроме национальности ничего общего между ними не было.

Первый — низкорослый, с носом крепким, как молоток.

Над румяными щеками, под черными опрокинутыми полумесяцами бровей блестят хитрые глаза. Телосложение у него шарообразное. Вообще же он удивительно походит на узбека.

Второй житель Индии также невысок. Но насколько первый индус толст, настолько этот худ. Глаза его смотрят, кажется, из самой середины головы. Сложно увидеть их в темных колодцах глазниц и понять их выражение.

Зато зубы его сияют так, что можно подумать, будто он с рождения жевал «Орбит без сахара».

Шофер снял кепку и сказал:

— Вот, мэм, новенького вам привез.

Женщина-сова перевела очки-телеэкраны на меня.

— Как вас зовут?

— Стас.

— Он из России, — сказал шофер и вдруг добавил. — У них там живут одни атеисты. Они не верят, что у человека есть душа.

— Как это не верят? Что вы такое говорите! – обиделся я.

— А то, — ответил шофер. — Вот сейчас заплатишь за извоз, и мы поглядим какая у тебя душа, широкая или нет?

— Плачу пять долларов!

Я залез в карман, вынул американский денежный знак и замахал им, как бы показывая широту своей души.

— Узкая у тебя душа, — недовольно поморщился шофер. — Душонка.

— Мало? Десять плачу! На!

Я достал денежный знак покрупнее.

— Знаешь что... Ты себе из этой зелени салат сделай! А мне давай джерсийские фунты. Вот тогда посмотрим, какая у тебя душа. А то размахался!

Дружеский огонек в глазах водителя перерос в багровое пламя гнева. Он понял, что его хотят обмануть. Качнув плечами, он шагнул ко мне.

Но пожилая женщина преградила ему дорогу. Видимо, она была хозяйкой дома и хотела, чтобы все это чувствовали. И шофер почувствовал.

— А ну-ка постойте, сэр! Что вы сразу давите? Что вы сразу давите? Молодой человек из другой страны приехал, порядков наших не знает. А вы сразу навалились!

— Да я не сразу, — вдруг стал оправдываться шофер. — Я только когда неплатеж пошел.

— Какой неплатеж? За молодого человека МЦОСП платит.

— Да?

Шофер совсем растерялся, надел кепку и тут же снял. И снова надел. Но потом опять снял.

Женщина шагнула к стене, сунула в руку в карман, висящего на вешалке пальто и достала кошелек.

— Сколько?

— Четыре фунта, сорок пенсов.

— Вот вам пять. И можете выпить на шестьдесят оставшихся пенсов три стакана чая.

— О! Совсем не нужно, мэм. А впрочем, выпью!

Шофер надел кепку и тут же снова снял.

— До свидания, мэм, до свидания, леди и джентльмены. Пока, сынок. Извини уж, погорячился.

— Ничего, бывает.

— Да уж, ну гудбай!

И окончательно утвердив шапку на голове, он вышел во двор.

8 (1Олуен_(гл.7)

Пожилая женщина открыла дверь, ведущую вглубь дома, и махнула мне рукой.

— Идемте!

И все, кто были в коридоре, вошли в небольшую столовую.

Здесь, кроме столов, были стулья, различные шкафчики, холодильник и небольшой камин. На камине стояла фотография: пляж, который белым клином рассекал синеву неба и моря. Два огромных окна выходили на зеленую лужайку.

— Присаживайтесь! — предложила хозяйка.

Я приглядел место за столиком у камина. Остальные расселись кто где.

Все по-прежнему смотрели на меня, ожидая моего рассказа. А я молча разглядывал пляж на фотографии.

Хозяйка тщетно попробовала нахмуриться. Лицо ее было гладким как абрикос и, видимо, не хмурилось в принципе.

— Вы, кажется, должны были приехать вчера? — сказала она. — Я, между прочим, ездила встречать вас в аэропорт. Два часа стояла там с плакатиком «Добро пожаловать, мистер Востоков!», как клен на Пикадилли.

— Я опоздал на самолет, — ответил я.

— Понимаю. Но надо было позвонить и сообщить об этом. Чтоб люди не волновались.

Мне трудно было вообразить, что подобная мелочь может взволновать человека с таким гладким лицом, но на всякий случай я принял виноватое выражение.

Хозяйка улыбнулась.

— Впрочем, в аэропорту работает моя подруга, и мы с ней от души посплетничали. А теперь, познакомьтесь со своими сокурсниками.

Хозяйка показала на индуса-узбека.

— Это Мигрень из Индии.

Не могу сказать, что такое имя меня не удивило. Но за границей может быть всякое. Мигрень так Мигрень.

Я кивнул индусу. Он в ответ тоже наклонил голову.

Позже я узнал, что на самом деле его зовут Мриген. Но англичанам никак не удавалось выговорить его имя правильно. Затем хозяйка перевела указующий перст на худого индуса.

— Это Кумарагуру-буру-муру...

Худой индус поднял ладонь и сказал:

— Кумарагурубаран!

Мы улыбнулись друг другу.

Понятно, что произнести это имя никто кроме самого Кумарагурубарана не смог бы. Поэтому мы называли его просто Кумаром.

Наконец, хозяйка добралась до молодой дамы.

— А это Ханна из Канады.

«Значит, не дочка», — подумал я.

— Меня же зовут Олуэн. Я веду тут хозяйство.

9

Олуэн поднялась и расправила плечи.

— А теперь, запомните наш распорядок. — Она принялась загибать пальцы на руке. — Семь тридцать — подъем. Восемь ноль ноль — спуск к завтраку. Двенадцать тридцать — ланч. Восемнадцать тридцать — обед. Двадцать два ноль ноль — отбой. А остальное время прилежная учеба и тяжелая работа! Поняли?

Мы кивнули.

— И учтите, по воскресеньям будете мыть посуду сами. Потому что в этот день у меня выходной!

Олуэн пристально на нас посмотрела и вдруг грохнула кулаком по столу.

— И ни в коем случае не есть в своих комнатах!

В этот момент лицо Кумара из кофейного стало молочным. То ли он уже ел в своей комнате, то ли намеревался вскоре это сделать. Затем Олуэн повернулась ко мне.

— А сейчас я покажу вам вашу комнату.

Мы снова вышли в коридор и поднялись по лестнице на темную площадку третьего этажа. Позвенев ключами, Олуэн открыла дверь и посторонилась, пропуская меня вперед.

Комната находилась в мансарде, и из ее окна была видна большая часть зоопарка. Прямо напротив мансарды находилась вольера с черно-белыми лемурами. Они сидели на верхушках деревьев и издалека напоминали раскормленных сорок.

— Держите ключ.

Я взял из рук хозяйки ключ и увидел, что на нем болтается брелок — пластмассовая рамочка, в которую вставлена бумажка с надписью «Квагга».

Заметив мое недоумение, Олуэн объяснила: