Лэд

Фермер с Уолл-стрит побагровел. Хозяин уже раскаивался в том, что из-за недоверия к Лэду и убийства фазанчика резко говорил со своим гостем — пусть незваным, нежеланным, но гостем. А тот крякнул, хмыкнул, надел на Мелисанду ошейник и ворчливо осведомился, нельзя ли посадить ее в свободную конуру.

Хозяйка вернулась к мужчинам, когда садовник увел бестию стоимостью одна тысяча сто долларов в ее временное пристанище. К этому моменту Хозяйка совладала с чувствами и смогла вежливо обратиться к гостю:

— Я никогда не слышала о такой породе — прусская овчарка. Она обучена пасти овец?

— Нет, — ответил Фермер с Уолл-стрит. При мысли о чудесных свойствах его любимицы он сразу позабыл о неприятных словах Хозяина. — Еще нет. Вообще-то она ненавидит овец. И она такая молоденькая, мы даже не пробовали дрессировать ее. Два-три раза мы водили ее на пастбище — всегда на поводке, разумеется, но она набрасывается на овец и чуть с ума не сходит от злости. Макгилликадди говорит, что овцам вредно пугаться. Так что пока мы держим Мелисанду подальше от них. Но к следующему сезону…

Больше он ничего не успел рассказать. Протяжный жалобный вопль, испущенный луженой глоткой, прорезал спокойную атмосферу Усадьбы.

— Морти! — в панике выпалил гость. — Это Морти! Скорее!

Определить, откуда доносится этот пронзительный визг, было несложно. Туда и побежал Фермер с Уолл-стрит — вверх по ступеням веранды и затем в дом. Следом за ним поспешили Хозяйка и Хозяин.

Лапочка Мортимер, как оказалось, был слеплен из того теста, из которого делают исследователей. Никакие ограничения, даже веранда, не могли помешать ему изучать новое. Дурацкие разговоры взрослых ему наскучили, дружеские знаки внимания Лэда утомили, и мальчик проскользнул через приоткрытую входную дверь в гостиную.

День выдался прохладный, и в камине полыхал веселый огонь. Перед камином раскинулся огромный глубокий диван. Ровно посередине дивана лежало что-то пушистое и серое — словно клубок пыли, который служанка заметает под кровать.

Когда Мортимер и не отстающий от нового идола Лэд вошли в комнату, мохнатый шар лениво развернулся и потянулся — и стало понятно, что никакой это не шар, а необыкновенно пушистый серый котенок — новая персидская кошечка Хозяйки, крайне вспыльчивая и носящая загадочное восточное имя Типперэри [8].

Обрадовавшись такому открытию, Мортимер схватил Типперэри и попытался дернуть ее за пушистый, как у лисы, хвост. Разумеется, ни одному здравомыслящему человеку не надо объяснять принципиальное отличие сердца кота от сердца собаки. И также ни один знаток персидских котов не удивится, услышав, что Типперэри отнеслась к хулиганским действиям малыша совсем не так, как Лэд.

Молниеносное движение передней лапой, и Типперэри очутилась на свободе. Морти непонимающе моргал, разглядывая четыре ровные, параллельные красные полосы на тыльной стороне своей ладошки, а Типперэри просто перебралась на дальний конец дивана, где и улеглась, чтобы возобновить прерванный дневной сон.

Дикая ярость внезапно вспыхнула в мозгу Мортимера. Оглушительно вопя, он схватил кошку за загривок, чтобы уберечься от зубов и молниеносно разящих когтей, и потопал с ней к пылающему огню. Он уже занес руку, чтобы швырнуть противную обидчицу в алое сердце пламени. И тогда вмешался Лэд.

Нет, Лэдом двигало отнюдь не сочувствие к Типперэри; к вздорной персидской кошке он всегда относился с нескрываемой прохладцей. Сомнительно даже, что он вполне понимал намерение Морти.

Зато одну вещь он понимал совершенно четко: глупый ребенок направляется прямо к огню. Как поступали многие мудрые псы до него и будут поступать после, Лэд бесшумно встал между огнем и ребенком — лохматая стена выросла между несмышленышем и опасностью.

Однако гнев так неудержимо влек Мортимера к камину, что собака успела остановить его, когда мальчика от огня отделяло всего восемнадцать дюймов.

Жар горящих бревен на таком расстоянии был почти нестерпим. Он проникал через толстую шубу Лэда и жег нежную кожу. Но словно скала стоял он на месте.

Когда дорогой сердцу Мортимера план зажарить котенка сорвался, он удвоил громкость воплей. Спина Лэда была выше, чем глаза ребенка. Тем не менее Морти попытался перебросить кошку в огонь через этот неподвижный барьер.

Типперэри не долетела до цели. Она приземлилась на собачьи плечи, впившись в них иглами когтей, спрыгнула на пол, а потом взмыла на верх книжной полки и оттуда оскорбительно зашипела на мучителя.

Огонь интересовал Мортимера лишь постольку, поскольку в нем можно было произвести сожжение кошки, но когда оказалось, что к камину его не пускают, он немедленно захотел к нему пробраться.

Сначала он попробовал пойти в обход, вокруг морды Лэда. Собака сделала шаг вперед и опять преградила путь. Морти обезумел от злости на эту новую помеху — его крики переросли в непрерывный рев, который и достиг ушей взрослых там, на газоне.

Мальчик налетел на Лэда и стал изо всех сил колотить его кулаками, впивался зубами в спину, дергал и рвал густой мех, топал ботинками по тонким белым лапам, пинал в ребра и нежное брюхо.

Ни на мгновение не прекращая воплей, Морти бил собаку, которая спасала его от гибели. Лэд стоял не шелохнувшись. Пинки, удары, укусы и вырывание волос были неприятны, но терпимы. А вот жар нет. Комнату наполнял запах паленой шерсти, однако Лэд стоял как вкопанный.

Наконец в гостиную ворвалась спасательная экспедиция с Фермером с Уолл-стрит во главе.

Немедленно придя к заключению, что кровь на руке сына — это след от укуса Лэда, разъяренный отец подхватил стул и собрался свершить возмездие.

Лэд видел его приближение. Когда в него полетела деревянная конструкция, он со скоростью, на которую способны только колли, вильнул в сторону. Стул приземлился всего в дюйме от пса и раскололся на щепки. И стул это был не простой, а «чиппендейл», доставшийся Хозяйке от прабабушки.

Впервые в жизни, впервые за все годы безупречного поведения Лэд нарушил Закон гостей и зарычал на того, кого Хозяин и Хозяйка принимали в Усадьбе как гостя. Нет, ну не может быть гостем этот толстобрюхий горлопан! Лэд посмотрел на своих богов с просьбой просветить его.

— Лежать, Лэд! — сказал Хозяин очень мягко, срывающимся голосом.

Лэда это озадачило, но он послушно опустился на пол.

— Этот стервец хотел убить моего мальчика! — бушевал Фермер с Уолл-стрит. Он подхватил на руки воющего Морти, чтобы определить тяжесть ранения.

— Он мой гость! Он мой гость! ОН МОЙ ГОСТЬ! — внушал себе Хозяин снова и снова. — Господи, помоги мне не забыть, что он мой ГОСТЬ!

Вперед вышла Хозяйка.

— Лэд скорее погибнет, чем обидит ребенка, — провозгласила она, стараясь не думать о сломанном фамильном стуле. — Он обожает детей. Давайте-ка я сама посмотрю на руку Морти. О, так это же след от когтей! Его поцарапала кошка!

— Та плотивная коска поцалапала меня! — заходился в реве Морти. — Убей ее, папа! Я сам хотел. Я хотел блосить ее в огонь. А гадкая собака не дала мне! Убей ее, папа! Собаку тозе убей!

Хозяин так и разинул рот.

— Почему бы тебе не сходить к загону, дорогой? — поспешила вставить Хозяйка. — Надо проверить, как там овцы. И возьми с собой Лэда.

Лэд, единственный из всех псов Усадьбы, имел право находиться в доме днем и ночью, в том числе в недоступной для других животных столовой. Остаток того дня он не пользовался своей высокой привилегией, а держался подальше от дома — растерянный, несчастный, по-прежнему страдающий от ожогов, несмотря на то что Хозяин обработал их мазью.

Весь вечер Фермер с Уолл-стрит многоречиво описывал несравненные качества своих овец и выражал уверенность в их сокрушительной победе над остальными участниками ярмарки. Когда он наконец согласился отправиться спать, на Усадьбу спустилась тишина.

В черный час перед самым рассветом эта тишина взорвалась сразу в нескольких местах — взорвалась чудовищной какофонией, которая напрочь разогнала всякий сон.