Колокольчик в тайге

В перелесках я всегда по знакомым тропам хожу и каждый раз встречаю на них что-нибудь новое. В прошлый выходной тоже не сидел дома. А день-то каким хорошим был! Нехолодный, тихий, светлый. Правда, утром солнце поднялось в морозной шубе, но часа через два в воздухе появилась даже какая-то по-весеннему резкая свежесть.

Синицы засуетились, писк, возню подняли. Особенно одна озорная стайка запомнилась. Слетелись синички на старую березу, начали по веткам скакать маленькими бесиками в зеленых кафтанчиках. В каждую щель заглянут. Это их дело: все обследовать, осмотреть, не прячутся ли где личинки жуков, куколки бабочек. Одна бойкуша нашла что-то под корой, деловито пыжится, вытаскивая добычу, а другая посматривает со стороны — ведь со стороны всегда виднее — и полезный «совет» подает: «Тя-ни, тя-ни, тя-ни…»

Помог «совет» — вытащила-таки первая синичка из укромного места на белый свет вредителя. Зажала в лапках и энергично стала расклевывать добычу. Тогда и вторая на то же место слетела, принялась внимательно осматривать его. Увидела, должно быть, что-то страшное, перепорхнула на верхний сучок и заголосила на весь лес: «Дя-день-ка, дя-день-ка!» Я подумал, что меня зовет синица, и хотел было на помощь поспешить, но в это время на дерево опустился дятел. Так вот, оказывается, какой у синиц дяденька!

Он повертел головой, быстро оценил обстановку и принялся клювом по дереву молотить. Щепа посыпалась, звон по лесу пошел, а дятел, знай, работает. Дырку проделал, сунул в нее длинный язык, вытащил насекомыша, проглотил, вскрикнул весело, дескать, смотри, как мы работаем, и в новое место перелетел. Оттуда уже другая синичка звала: «Дя-день-ка!» Так в осеннем лесу работают синицы с дяденькой-дятлом.

А в поле удалось подсмотреть мышкующую лисицу. Сунет кума морду в снег, вынюхает, соберется пружиной и разожмется. Схватит мышонка — играть начнет. Подбросит его, а сама припадет на передние лапы и смотрит, что будет. Лежит мышь, и лисонька ждет, нетерпеливо хвостом пошевеливая. Но чуть добыча шевельнулась, прыгнет лиса, зажмет мышонка в когтях. Известное дело: лисе игрушки, а мышке слезы.

На дальние березы опустилась небольшая стайка тетеревов. Птицы торопливо принялись глотать березовую сережку. Моя лиса и о мыши забыла. Подобралась вся и начала носом ловить воздух, потом медленно затрусила в сторону берез. Нет, тетеревиным мясцом ей, конечно, разжиться не удалось. Тетерева, как тот виноград, слишком высоко были от Патрикеевны. Чуть заметили птицы, что зверь подбирается к ним, насторожились, шеи вытянули и снялись с деревьев.

Короток ноябрьский день. Не заметишь, как вечер опустит на землю синие сумерки. Уставшему долгой кажется дорога к дому. Но усталость приятна, мысли в голове легки. День, проведенный на природе, оздоровляет, дает зарядку на целую неделю. Прогулки такие доступны всем.

Только, идя из дому, захватите, пожалуйста, с собой всю свою доброту. Без нее в лесу делать нечего.

ДЯТЕЛ И СОРОКА

На старой липе устроил «кузницу» труженик-дятел. Слетает в ельник, сорвет шишку, принесет, заткнет в расщелину и кует — пропитание добывает. Раздолбит одну, за следующей отправится. От такой работы и дятлу сытно, и лесу польза: много семян на поляне рассеется, елушками прорастет.

За дятлом, спрятавшись в ветках, давно наблюдала сорока. Сороки — «народ» любопытный, им в лесу до всего дело есть. Вот и сейчас очень ее заинтересовало, чем это занят дятел. Что-то приносит в клюве, потом долбит и как будто даже ест. Очень интересно! Тем более, когда самой есть хочется.

Дождалась хитрая птица, когда дятел за новой шишкой отправился, слетела к его мастерской. Смотрит — и так и сяк голову повернет — ничего не понимает. А дятел между тем новую шишку-болваночку принес. Вставил в зажим и давай обрабатывать. Смотрела сорока долго, но, так ничего и не поняв, отлетела восвояси, очень недовольная собой. Где уж сообразить бездельнице-сороке, что трудовой хлеб трудом и добывается!

СИНИЧЬИ КЛАДОВЫЕ

Первый снег за ночь опушил землю, и это было похоже очень на то, словно вместо травы на земле отросла белая заячья шерстка.

Утро после долгой зари выдалось радостное, с огромным солнцем, диковинным цветком, распустившимся над лесом, но синички, вчера веселые и беспечные, казалось, не замечали красоты первоснежья, не радовались ей, а с озабоченным попискиванием зелеными камешками пересыпались от дерева к дереву.

Я понаблюдал за ними немного и понял, что птахи потеряли те места, где они еще вчера кормились, и сейчас стараются отыскать их. Но снег засыпал синичьи «столовые», потому пичуги и тревожатся, потому и не слышно их дурашливого щебета и звеньканья.

Неожиданно издалека донесся ликующий голос синицы-разведчицы, и я, хотя совсем не знаю птичьего языка, сразу догадался: нашла она что-то стоящее и торопливо зовет к себе подружек. Пичуги поняли, о чем сообщала им сестрица, и, бойко перепархивая с дерева на дерево, отправились на ее голос. А та все звала: «Скорей, скорей!».

Мне интересно стало, куда и зачем полетели птички, и я пошел вслед за ними. Птичьи голоса завели меня в сосновый бор. Смотрю, что же будет дальше. И вот что увидел.

На старых соснах кора вся в глубоких трещинах, как это бывает иногда на корочках ржаного каравая, испеченного в русской печи. Синички суетятся, деловито заглядывают в трещинки, ковыряются носиками в них и переговариваются уже весело, с бубенцовыми перезвонами.

Любопытно мне стало: «Стоит, — решаю, — посмотреть, что же добывают синички из трещинок?» Отломил коры кусочек, а там настоящая кладовая с припасами на зиму: и семечки растений (видимо, осенью ветер занес), и куколка бабочки, в паутинку запеленутая, и даже какой-то жучок, от холодов схоронившийся…

Посмотрел я за синичками, как по-хозяйски копаются они в своих «кладовых», и радостно мне за пичуг стало: не будут они зимой голодать, корма им тут всякого предостаточно. Да и в лесу от их «раскопок» намного меньше вредителей останется!