Лунка серебристая

Павел Иустинович Мариковский

Лунка серебристая

Ровная, как стол, желтая голая пустыня. Весна. Но в этом году еще не было дождя, земля суха, все замерло. Справа — серые горы Богуты, слева — далеко в глубоком каньоне, в чудесной зеленой оправе, река Чарын. Но как к ней спуститься с высокого обрыва?

Сегодня жаркий день и горизонт колышется в миражах. Старая знакомая картина… У нас кончилась вода, мы соскучились по тени и прохладе, нам во что бы то ни стало надо съехать к реке.

Едва заметный поворот с дороги по каменистой пустыне, очень крутой и неровный спуск — и мы, наконец, в зарослях тополей, ясеня, лоха и тамариска. Бурлит река, поют соловьи, покрикивают фазаны. Здесь другой мир, мы будто переехали на новую квартиру и с радостью устраиваемся на бивак. А рядом, на голой глинистой площадке, рыскают в поисках добычи муравьи.

У старого пня тополя в ловушках-воронках расположились личинки муравьиного льва. Некоторые из них заняты: мощными рывками головы, похожей на лопату, выбрасывают кверху струйки земли. Какие они деятельные, эти личинки! Я раскрываю походный стульчик и осторожно усаживаюсь рядом с западней хищника. Но ничтожное сотрясение почвы — и работа прекращена. Личинка очень чутка, зарылась в землю, притаилась. Долго мне ждать, когда она осмелеет.

Муравьи отлично знают ловушку своего недруга и минуют ее стороной. Я подгоняю травинкой к воронке одного, другого, но муравьи увертываются. Они слишком хорошо знакомы с хищником. Тогда я хватаю муравья пинцетом за ногу и бросаю в воронку. А ну-ка, хищник, прекрати притворство! И хищник пробуждается. Молниеносные броски песчинок, быстрые подкопы под самой жертвой, и она скатывается вниз. Из песка высовываются длинные кривые, как сабли, челюсти и схватывают добычу.

А дальше?

Дальше происходит необычное. Муравьиный лев не тащит, как все, добычу под землю. У него совсем другой прием. Ухватив муравья за брюшко, он бьет его о стенки ловушки, и так быстро, что глаза едва успевают заметить резкие взмахи. Удары следуют один за другим. Видимо, слишком привычны броски головой и отлично развита мускулатура головы-лопатки. Я считаю: сто двадцать ударов в минуту. Избитый муравей прекращает сопротивление. Он умирает и, как это печально, слабеющими движениями последний раз чистит передними ногами свои запыленные усики. Вот он совсем замер. И только тогда коварный хищник прячет свою добычу под землю. Сейчас же он там с аппетитом принимается за еду.

Не подбросить ли хищнику еще муравья? Оказывается, он не так уж глуп, чтобы, даже будучи занятым, упустить случай поживиться. Вновь нападение, еще сотня ударов — и новый труп зарыт в землю. Третьего муравья постигает та же доля. Только четвертый муравей избегает печальной участи. Ловушка обрушилась, и выбраться из нее теперь не трудно. Тогда я оставляю в покое хищника, а он выталкивает спрятанного муравья наружу и высасывает сперва брюшко, потом вонзает кривые челюсти в грудь, а через несколько минут прокалывает ими голову. Муравей съеден, и его оболочка брошена. Обжора принимается за другого муравья. Теперь он надолго насытится.

Такыр небольшой, но самый настоящий, твердый, как асфальт, белый как снег. Вчера вечером при луне, когда я шел мимо него на бивак, он сиял, будто озерко среди пустыни, поросшей темными тамарисками. По нему скользили неслышными тенями зайцы. Что-то их много сюда собралось. Быть может, гладкий такыр они полюбили за простор, за то, что на нем далеко вокруг видно и трудно подобраться незаметно врагу?

Сегодня бы утром побывать на такыре.

Ночью прошел легкий дождик, ровная глинистая поверхность слегка обмякла, на ней хорошо видны заячьи следы и еще отпечатки копытец четырех косуль. Им тоже, наверное, было приятно на такыре.

Зачем же меня потянуло на такыр, что я тут увижу на голой земле? Здесь нет никого. Но разве найдется уголок земли, даже самый бесплодный, где бы не водились насекомые?

Вот такыр перерезает поперек будто протянутая по струнке процессия черных муравьев-жнецов. Носятся как скаженные муравьи-бегунки. Из пустыни забегает то хрущик, то жужелица, то чернотелка. Если приглядеться поближе, видны крошечные колемболы, мельчайшие жуки-стафилины, совсем маленькие, как точка на белой бумаге, клещики. Кто сказал, что такыр необитаем? Он полон живых существ. Быть может, еще потому на нем жизнь бьет ключом, что сегодня утром солнце закрыто облаками, очень далеко у горизонта тянутся полоски дождя и пустыня тиха, не пышет зноем.

На светлом такыре еще видны крошечные холмики темной земли. Кто же здесь вздумал поселиться? Пожалуй, есть смысл заняться разгадкой секрета холмиков, посидеть возле них.

Холмики совсем свежие, наверное, земля выброшена рано утром. Почему строители все сразу вздумали рыться, где следы старой работы?

Влажная земля быстро сохнет, несмотря на пасмурный день. Комочки земли скатываются вниз, шевелятся, и холмик, будто живой, трепещет. Налетает легкий ветерок и уносит сухие серые пылинки. Когда проглянет солнце, сухая земля развеется в стороны и не останется никаких следов работы подземных жителей.

Но вот один холмик шевелится по-настоящему. В самом его центре кто-то не спеша выталкивает наружу землю. Она поднялась шишечкой и рассыпалась в стороны. В крохотном отверстии сперва мелькнуло черное, потом будто желтое и исчезло. Лишь бы еще раз появился комочек, тогда я подрежу его снизу лопаткой, поймаю незнакомца. Очень интересно, кто он такой?

В это время из зарослей полыни и засохших злаков выскакивает большой бегунок, обегает меня со всех сторон, останавливается, крутит головой, склоняет ее слегка набок — явно меня рассматривает. Но не до него! Зашевелился бугорок. Быстрый взмах лопаткой — кучка земли отброшена в сторону. Кто-то в ней барахтается, совсем черный, с желтыми полосками. Я тянусь за пинцетом. Но в это мгновение быстрый, как молния, бегунок выхватывает из кучки земли незнакомца и мчится к зарослям трав. Я бегу за ним, на ходу роняя сумку, сачок, походный стульчик, лупу. Но напрасно. На пути чеколак — бугор, густо заросший тамариском. Впервые в своей жизни я так нелепо обманут муравьем. Но не обижаюсь. До чего он ловок, этот бегунок!

«Не беда, — успокаиваю я себя. — Бегунок заработал добычу отвагой. К тому же я, кажется, ее покалечил лопаткой».

И принимаюсь караулить второй холмик. Там уже видна норка, и из ее глубины кто-то поглядывает на меня черными глазками. Опять рывок лопаткой, бросок земли. Из комочков выбирается маленькая стройная черная оса-сфекс с большой головой, ярко-желтыми усиками и ногами. Она растеряна, происшедшее ее обескуражило, не спеша заползает на комочек земли, пока я нацеливаюсь на нее пинцетом. Но неожиданно налетает ветер, и она, сверкнув угольком на светлом такыре, быстро уносится в сторону.

Что за невезение!

Тогда я удваиваю осторожность и вскоре — обладатель нескольких ос. Их можно набрать хоть десяток, да жаль маленьких тружениц.

Теперь очередь за норками. Осторожно я раскапываю их и всюду вижу в общем один план строения. Ход опускается слегка наклонно на глубину около десяти сантиметров, и тут от него в разные стороны отходят ответвления с ячейками. Они почти все закрыты, в них мешанина из обломков надкрылий, голов и ног мелких жуков-слоников. Это пища деток.

Строгого постоянства в выборе добычи нет, но больше всего слоников серых, маленьких, едва больше миллиметра. Для того, чтобы вскормить одну детку, осе приходится добывать не менее сотни или даже более жуков. Сколько же воздушных рейсов проделала с такыра в пустыню каждая заботливая мать!