Пират

— О, все несчастья Уитерингтонов! Если уж этой неприятности недостаточно, чтобы свести человека с ума, то я не знаю, что же может быть еще! Будь проклята эта вздорная старая дева! Теперь я вовсе не хочу видеть ее у себя в доме! Черт побери эту леди Бетти и всех старых святош, которые в чужих неприятностях находят великое удовольствие! Да, конечно, — продолжал мистер Уитерингтон, с глубоким вздохом бросая письмо на стол, — эта история очень досадна.

Если мистер Уитерингтон нашел эту историю лишь досадной, то вскоре все обернулось так, что она стала для него просто невыносимой. Его сестра прибыла и стала наводить в доме порядок со всем усердием человека, спасающего честь и достоинство своего брата. Когда ей впервые показали ребенка, она, вместо того чтобы попытаться найти сходство мальчика с его матерью, бегло взглянула на него и воскликнула, подняв вверх палец:

— Ах, Энтони. Энтони! Думаешь, что меня можно провести? У него твой нос, твой рот! Стыдись, Энтони! Тьфу, стыдись!

Но мы лишь мимоходом коснемся того несчастливого времени, которое наступило для несчастного мистера Уитерингтона из-за его доброго и отзывчивого сердца. Не проходило ни одного дня, ни одного часа, чтобы он не услышал от своей сестры глупых и оскорбительных нравоучений. Джудит и Коко были отосланы обратно в Америку. Прислуга, долгое время прослужившая в доме, взяла расчет, а новые слуги сменялись почти каждый месяц. Сестра руководила хозяйством и братом. Никакого покоя мистеру Уитерингтону не было до тех пор, пока Эдвард не уехал в закрытую школу. Тут мистер Уитерингтон набрался мужества, прогнал, после бурных объяснений, свою сестрицу назад в Бат — и снова почувствовал себя уютно!

Из школы Эдвард возвращался домой только на каникулы, но сумел снискать наивысшую благосклонность мистера Уитерингтона. Однако распространившееся с легкой руки сестрицы Мэгги всеобщее мнение, что мальчик — его сын, и отпускаемые по этому поводу шутки и замечания были для мистера Уитерингтона так обидны и неприятны, что он, несмотря на свою привязанность к молодому человеку, не опечалился, когда тот объявил ему о своем решении стать моряком.

Капитан Максвелл взял его к себе на корабль, а позднее, оставив службу по возрасту, позаботился для своего опекаемого о новом месте на другом корабле.

Мы должны пропустить несколько лет, в течение которых Эдвард Темплмор продвигался на своем поприще, а сестра мистера Уитерингтона Мэгги находила развлечение в болтовне с леди Бетти и их любимой игре в вист. За это время не было получено никакого известия о судьбе миссис Темплмор и ее ребенка. Естественно, все предполагали худшее и вспоминали о них как о людях, которые покинули царство живых.

Глава шестая

Гардемарин

На наветренной стороне полубака королевского фрегата «Юникон» находились два важных господина. Один из них — капитан Пламтон, командир корабля, выглядел очень важным, если не из-за своего роста, то, во всяком случае, вследствие своей ширины, и в силу этого занимал на палубе значительное пространство. Роста капитан Пламтон был не более четырех футов и десяти дюймов, но такой же была и окружность его живота. Когда он шествовал в своем широком, свободном мундире, то держал обычно большие пальцы рук за проймами жилета и расправлял при этом плечи, отчего его ширина увеличивалась еще больше. Голову он горделиво запрокидывал назад и для поддержания равновесия выставлял вперед грудь и живот. Капитан являл собой пример довольства и добродушия. Он гордо вышагивал, подобно актеру, который участвует в шествии.

Другим был первый лейтенант фрегата, с которым природа сыграла шутку противоположного свойства. Он был настолько же высок, насколько низкорослым был капитан, настолько же худ, насколько его начальник был толст. Его длинные тонкие ноги доходили почти до плеч капитана. Беседуя, лейтенант нагибался над Пламтоном подобно крану, который должен поднять в воздух капитанскую тушу, словно тюк. Руки он держал за спиной, сцепив пальцы рук, и самым трудным для него, казалось, было подстроить собственный шаг под попугаичьи шаги своего начальника. Четко очерченное лицо первого лейтенанта, выглядело изможденным, а все признаки указывали на его упрямый характер.

Он высказывал всевозможные жалобы на команду, но капитан сохранял спокойствие. Капитан Пламтон был добродушен и не выходил из себя, если хорошо поел, а лейтенант Макитол, наоборот, был угрюм, как сыч, и всем недоволен.

— Совсем невозможно, сэр, — продолжал разговор первый лейтенант, — заставить хорошо исполнять обязанности большую часть матросов.

На эту туманную притчу, которая, принимая во внимание взаимные размеры собеседников, прозвучала как с неба, последовал простой ответ капитана: «Совершенно верно».

— Тогда, сэр, не будете ли вы возражать, если я запишу взыскания в карточки молодым людям?

— Я подумаю над этим, мистер Макитол.

На языке капитана Пламтона это означало то же, что и «нет».

— Сожалею, но должен сказать, что наши молодые джентльмены очень неповоротливые парни.

— Дети всегда такие, — вставил капитан.

— Да, сэр, но все обязанности на корабле должны исполняться, а без них этого не получается.

— Совершенно правильно. Я всегда говорил, что морские кадеты очень полезны.

— К сожалению, я вынужден утверждать обратное. Вот, к примеру, молодой мистер Темплмор. С ним я ничего не могу поделать. Его единственное занятие — это смех.

— Смех? Он и над вами смеется, мистер Макитол?

— Точно не могу сказать, но он смеется надо всем. Если я посылаю его на мачту, он идет туда с улыбкой. Если я приказываю ему спуститься, он делает это улыбаясь. Если я отчитываю его за ошибку, то через минуту он смеется снова. Короче, сэр, больше он ничего не делает. Мне бы очень хотелось, сэр, чтобы вы поговорили с ним, и посмотреть, не смогло ли бы вмешательство с вашей стороны…

— Довести его до слез? Нет. В этом мире смех все же лучше, чем слезы. Он никогда не плакал, мистер Макитол?

— О, да, но до сих пор всегда некстати. Недавно, когда по вашему приказанию наказывали матроса Вильсона, которого я приставил к нему вестовым, то он, как вы сами можете вспомнить, при этом плакал. Разве это не был по крайней мере косвенный признак неповиновения с его стороны? Из этого можно заключить…

— Что мальчик опечалился, так как наказали его слугу. Мне самому жаль, если кого-то приходится наказывать линьками, мистер Макитол.

— Хорошо. Я не буду продолжать расследование причин его слез, поскольку это не важно. Но его смех, сэр, это что-то такое, на что я просил бы вас обратить внимание. Вон он как раз появился в люке. Мистер Темплмор! Капитан хотел бы поговорить с вами!

Капитану вовсе этого не хотелось, но поскольку первый лейтенант вынудил его, то ничего другого делать ему не оставалось.

Мистер Темплмор притронулся рукой к шляпе и предстал перед капитаном, к сожалению, с такой дерзкой и лукавой ухмылкой на лице, что сразу же подтвердил обвинения лейтенанта.

— Итак, сэр, — произнес капитан Пламтон, останавливаясь и еще шире расправляя свои плечи, — я вижу, вы насмехаетесь над первым лейтенантом?

— Я, сэр? — удивился мальчик, превращая ухмылку в широкую улыбку.

— Да, вы, сэр! — вставил первый лейтенант, выпрямляясь во весь рост. — Почему вы смеетесь сейчас?

— По-другому я не могу, сэр. Я в этом не виноват, а вы еще меньше, — отвечал мальчик почтительно.

— Вы же знаете, Эдвард… мистер Темплмор, хочу я сказать, как это неприлично быть непочтительным по отношению к своему начальнику.

— Над мистером Макитолом я смеялся лишь один раз, насколько я могу вспомнить, — когда он споткнулся о якорный канат.

— И почему же вы смеялись над ним, позвольте спросить?

— Мне всегда смешно, если кто-то падает, — отвечал молодой человек. — И я ничего не могу с собой поделать.

— Так, сэр. Я полагаю, вы стали бы смеяться и тогда, когда увидели бы, как я барахтаюсь в запутавшихся снастях? — спросил капитан.