Фонтаны на горизонте

Иван Алексеевич рванулся к ним навстречу:

- Соня…

Ему казалось, что он кричит, во весь голос зовет ее, любимую, но он только шептал, а тело его била мелкая дрожь. Голова скатилась с подушки, и на губах выступила пена. Губы слабо и бесшумно шевелились. Иван Алексеевич все звал Соню. Он бежал ей навстречу. Вот она совсем рядом. Он обнимает ее, и счастье его так велико, что все куда-то исчезает, лишь он с Соней летит и летит, все быстрее и быстрее в бесконечность и растворяется в ней….

Сердце капитана медленно остановилось Тело вытянулось на кровати. На лице застыла улыбка. Пальцы сжимали листки письма. Только один из них соскользнул на грудь На нем были слова: «Мой любимый Ваня!..»

В номере было тихо. К вечеру в него ворвался приглушенный гудок базы. Китобойная флотилия «Вега» поспешно уходила из Петропавловска в Нагасаки...

КНИГА ВТОРАЯ

КУРСОМ КАПИТАНА ЛИГОВА

Через семь лет в советских газетах появилось сообщение:

«ЛЕНИНГРАД, 2 июля. (ТАСС).

Закончились последние монтажные и отделочные работы на китобойной матке «Приморье». Коллектив Балтийского судостроительного завода по-ударному выполнил свои обязательства и досрочно завершил работы. Первая советская китобойная флотилия создана. Она будет вести промысел в дальневосточных водах, в которых многие десятилетия браконьерствовали иностранные китобои. Исполнилась мечта русских китобоев о создании своего отечественного промысла. Капитан-директором китобойной флотилии назначен капитан Северов Геннадий Алексеевич, сын одного из пионеров русского китобойного промысла на Дальнем Востоке. 27 июля 1932 года китобойная матка отходит от причалов Ленинградского порта и возьмет курс на Владивосток. Создание китобойной советской флотилии— еще одна большая победа на фронте социалистического строительства нашей страны. Так постепенно мы освобождаемся от .экономической зависимости от капиталистов».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Бывают неожиданные встречи, которые иногда изменяют судьбы людей. Одна из таких встреч произошла в знойный июльский полдень 1932 года на Невском проспекте.

Ослепительное, редкое в Ленинграде солнце заливало палящими лучами город. Воздух казался густым от духоты. Многоголосый шум человеческого потока, звонки трамваев гудки автомобилей - все это было как бы приглушено казалось вялым от жары. В голубовато-белесом мареве зноя плавилась золотая игла Адмиралтейства.

Прохожие торопились скрыться в зданиях, из распахнутых подъездов которых тянуло сыроватым холодком. Но Леонтий Курилов, высокий, широкоплечий, молодой матрос торгового флота, словно не замечал жары. Он неторопливо ступал по горячим плитам тротуара, с явным удовольствием осматриваясь по сторонам, ловил обрывки разговоров прохожих, читал вывески, афиши. Покрытое густым тропическим загаром лицо моряка, с упрямым подбородком и карими, с чуть монгольской раскосинкой глазами, часто оживлялось улыбкой. После долгого рейса в чужих морях Леонтию было приятно идти рядом с людьми, говорившими на его родном языке, чувствовать себя дома.

Поднявшись по гранитным ступенькам Аничкова моста, на котором бронзовые гиганты укрощали рвущихся коней, Курилов остановился у перил, посмотрел на синеватую гладь Фонтанки. Вода в гранитных берегах казалась застывшей. Легкий голубоватый костюм, какие любят привозить моряки из дальних плаваний, плотно облегал мускулистую фигуру Курилова. Воротник кремовой шелковой рубашки был распахнут, открывая на груди часть татуировки — спасательный круг с якорем в центре — дань старым, крепко держащимся во флоте традициям. Из-под надвинутой на висок серой кепки падала подковка смоляных волос, что придавало моряку сходство с цыганом. Леонтии вытащил из кармана коробку папирос, закурил и щелчком бросил обгорелую спичку в канал. За спиной моряка раздался хрипловатый веселый голос с одесским акцентом:

—Сеньор! Будьте культурны! Пользуйтесь урнами!

Курилов не успел обернуться, как тот же голос продолжал:

— Убей меня мама! Да это же Курилка! Моряк обернулся и изумленно воскликнул:

- Слива! Филипп дорогой! Вот не ожидал тебя встретить

Лицо Курилова выражало радость, в глазах сверкали искры восторга. Перед ним стоял моряк в желтовато-зеленой робе с множеством карманов на брюках и кителе, с пуговицами из маленьких радужно-оранжевых ракушек — искусство сингапурских портных. Руки его были заняты свертками, но он взмахнул ими и обнял Леонтия.

— Корешок![35]

Кореш — Друг, приятель (жаргон). Каким штормом на берег выкинут? Из загранки притопал?

Филипп Филиппович Слива, давнишний друг и товарищ Леонтия, был неподдельно рад встрече. Они несколько лет делили трудности и радости морской жизни. Но два года назад Слива неожиданно заболел, а Курилов ушел в дальний рейс, и они больше не встречались.

Курилов сильным движением высвободился из объятий друга, отступил, осматривая его, и, улыбаясь, с грубоватой нежностью, как это бывает между товарищами, проговорил:

— Филя! Здоров, чертяка! А я из Сиднея пришел, да вот на риф сел.

Хотя в голосе Леонтия не было ноток горечи или досады, Слива насторожился. Улыбка сбежала, а глаза сузились и пристально смотрели на друга.

Кэп[36]

К э п — капитан (английск.). в любви отказал или чулки зазнобе привез без арматурки?[37]

Арматур к а, арматурная книжка — вещевая книжка моряка, определяющая количество вещей, вывозимых из-за границы.

Нет, — качнул головой Курилов. Ему была прият на участливость Сливы. — Нашу коробку на капитальный ремонт поставили, а команду — в резерв. Думаю недельки две отдохнуть, а потом на новую посудину. А ты на какой болтаешься?

Ха! — снова оживившись, воскликнул Слива и, подмигнув Курилову, кивнул в сторону, где на угловом доме виднелась вывеска ресторана. — Причалим на пяток минут. Пивко здесь — отрада моряка.

Они вошли в прохладный зал ресторана. Выбрав в глубине столик, заказали пиво.

Слива, нагнувшись к Леонтию, быстро заговорил:

— Не буду я стройным юношей с Пересыпи, если из тебя человека не сделаю. После того как нас разнесло в разные стороны, мотался в каботажке[38]

Каботаж — прибрежное судоходство. и вот сейчас стал китобоем.

- Кем?, - переспросил недоумевающе Курилов. – Каким китобоем?

Таким. Будем малюток-китов на гарпун брать. -Слива посмеивался над озадаченностью друга. - Ты что, газет не читаешь?

Леонтий пожал плечами и спросил:

- К норвежцам, что ли, пришвартовался?

- Дайте мне саблю, и я из него бифштекс сделаю! — притворно вскипел Слива. - Разве может такое быть, чтобы Филипп Слива паршивым капиталистам стал служить! У нас своя, советская, китобойная флотилия теперь есть!

Честное слово, не знал, — признался заинтересованный Курилов.

И что мне с тобой делать? — с напускной озабоченностью протянул Слива, потягивая из бокала холодное пиво. — Скоро из Ленинграда на Дальний Восток выходит китобойная база «Приморье». Ее здесь построили. А три китобойных судна куплены у норвежцев. Наши команды за ними выезжают. Буду боцманом на одном китобойце.

Предстоящая разлука после неожиданной встречи огорчила Курилова. Постукивая пальцами по бокалу, Леонтий сказал:

Увидел тебя — подумал, что вместе начнем ходить.

А разве я сказал нет? — спросил Слива, вновь налив бокалы и приподняв свой. — Беру тебя в свою команду. Нам крепкие парни нужны. У тебя мореходка в порядке?

Курилов кивнул и добавил:

— Полтора года в партии.

Он хотел эти слова произнести обычно, но в голосе его прозвучала гордость.

От неожиданности Слива громко присвистнул:

— Вот это да!

Забыв о пиве, он с уважением и любопытством посмотрел на товарища. Курилов сдержанно улыбнулся: