Побег из Фестунг Бреслау (ЛП)

- Ну, хамы, открывай! – Он пнул ногой в двери ремонтной мастерской на Марсовых Полях. – Народная власть в гости пришла!

В средине что-то зашуршало. Через мгновение здоровенные ворота начали сдвигаться по рельсу, открывая внутреннюю часть цеха. Полтора десятка человек, склонившихся над столами, глядело с изумлением. Милиционеры с ППШ в руках вторглись вовнутрь. Смирнофф прошел последним.

- Ты кто? – ткнул он пальцем в грудь пожилого, седого человека, который им открыл.

- Но, простите, я…

- Хочешь всучить мне, будто тебя зовут "простите"?

- То есть… нет… Ежи Козловский, я профессор, уполномоченный правительства по вопросам…

- К делу, - перебил его Смирнофф. – Я понял.

Профессор начал перечислять названия комиссий и учреждений, полномочия и удостоверения которых он имел. В конце концов он запыхался и решительно заявил:

- Мы здесь на законных основаниях!

- На законных, - словно эхо повторил Смирнофф, пряча пистолет в кобуру. – На законных… - сказал он еще раз и направился вглубь помещения. Людей он знал очень даже хорошо. Детство на востоке, а в особенности – краткий эпизод в лагерях, когда однажды он попался, научили Семена узнавать их изнутри и с первого же взгляда. Это не Рентген выдумал свои лучи. У Семена они имелись в глазах с самого его рождения. Он подошел к мусорной корзине, поднял ее и из-под рваных бумаг извлек бутылку самогонки, зубами вытащил пробку, выплюнул ее на ладонь и сделал небольшой глоток.

- Это здесь тоже на законных основаниях, пан профессор?

- А… Так ведь это не мое!

- Вот это да! – Смирнфф раскрыл глаза в деланном изумлении. – Так, может, мое? А? Мое?...

- Прошу прощения, у меня имеется документ из Министерства Общественной Безопасности!

- Ой! Так мне позвонить гражданину министру и сообщить, что у нас тут все в порядке? Так?

- Может, мне позвонить? – разволновался Козловский.

- Хорошо, - с усмешкой согласился Смирнофф. – Но потом дадите трубку мне.

Какое-то время они мерились взглядами. Профессор со смесью страха и удивления, а Смирнофф – с наглой радостью. Неожиданно он вновь ткнул собеседника пальцем.

- Бабло покажи.

- Мы с вами не на "ты". На брудершафт не пили.

Смирнофф протянул в его сторону бутылку самогона.

- Так появилась причина. Выпьем!

Кто-то из милиционеров фыркнул. Члены комиссии, занимающейся возвратом произведений искусств, стояли молча. Их лица уж точно радостными не были.

- Ну ладно, раз не хочешь, так не хочешь. Давай, пан, как там тебя, давай за баблом, только одна нога тут…

- Что, я?.. – профессор утратил дар речи. – Какое еще бабло?

- Ты давай не заикайся, мигом бабки. Ведь бабло у вас быть должно, книга приходов и расходов, что ни говори – контора казенная. Правительственные дотации, выплаты сотрудникам. Жратву ведь наверняка за что-то покупаете.

Профессор с усталым лицо принес металлический ящичек и документы.

- Вы знаете, мы как раз давали зарплату…

- Сегодня? Так воскресенье же. Что, в воскресенье пан выплачивал?

- Нет, нет… только…

Смирнофф забрал у него расчетную книгу. Никаких бухгалтерских школ он, правда, никогда не заканчивал, в сложении, вычитании, умножении и делении денег разбирался получше многих математиков с университетским дипломом. Ему хватило одного долгого взгляда.

- Из всего этого следует, что в кассе должно быть две тысячи четыреста злотых. – Он вытащил из ящичка стопку банкнот и пересчитал их одной рукой, что произвело впечатление на всех присутствующих. – А здесь три тысячи пятьсот двадцать. И как пан все это мне объяснит?

- Но… - профессор поглядывал по сторонам. – Но… если больше, чем над, то это, вроде как, хорошо. Правда?

- Ой-ой-ой-ой-ой… - Смирнофф непритворно вздохнул, видя наивность собеседника. – Послушай меня внимательно. Если бы в кассе было меньше, чем следует, дело было бы простое. Значит – что ты вор. Но то, что несколько сотен спиздил, это даже не дело, а так, мелочь. А вот если в кассе больше – это уже спасайся, кто может. Это означает, что ты тут большие дела крутишь, холера седая. И тогда тебя в тюрьму! И допросить, что ты за мошенник! А всех остальных – в лагерь, Гросс Розен еще действует, новых гостей принимает. Посмотрите там, как с немцами жить.

Профессор вынул из кармана платок и вытер лоб.

- Но тут ведь какая-то мелкая ошибка. Я возмещу из собственного кармана.

- Что ты собираешься возмещать, если здесь слишком много? Это ты в карман забрать должен.

- Так ведь это никак не наша вина. Мы здесь возвращаем награбленные немцами сокровища, культурные памятки. У меня имеются документы, подтверждающие то, что…

- Возвращаете, значит? – перебил его Смирнофф, прогуливаясь по захламленному помещению. Он подошел к напольным резным часам. Понятное дело, никто ему никаких предварительных наводок не давал, но он прекрасно знал, где прячут свою добычу желторотые любители. Из-за циферблата он вынул небольшой сверток и бросил на стол, рассыпая золотые монеты. – Американские доллары. Немцы, говоришь, награбили? Напомните мне, когда состоялась оккупация Вашингтона?

- Это не мое. – Профессор отсутствующим взглядом обвел сотрудников. – Слово чести даю, что это не мое.

- Верю, - тут же согласился Смирнофф. – Ты тут гораздо большие шахер-махеры устраиваешь.

- Да нет же, это ошибка. А с кассой – это и вправду недосмотр. – Сегодня зарплаты, и кто-то чего-то спутал.

- Зарплаты? Сегодня? В воскресенье? – повторил Смирнофф. – Ой, как же ты врешь неудачно.

- Да. Я ошибся. Не в воскресенье, а вчера… Вчера зарплата… была…

- А вот знаешь что? Вот не строй из меня идиота. Ты здесь нафаршированных немцев прячешь, так?

- Нет, нет! Честное слово даю, что нет!

- Не прячешь немцев?

- Нет.

Смирнофф, расставив широко ноги, встал под стеной. Он приказал своим милиционерам расположиться так, чтобы можно было слышать каждого из членов комиссии. После этого положил руки на бедра.

- Так! Всем повторять за мной громко: "Верую в Бога, Отца Всемогущего, создателя неба и земли. И в Иисуса Христа, Сына его единственного, Господа нашего, зачатого от Духа Святого…". А дальше продолжайте сами!

- А этот вот даже и не повторял! – один из милиционеров указал на стоявшего под окном высокого блондина. - Ничего не говорил, только рот открывал!

- А этот вот мычит чего-то! – очередная рука указала на типа в рабочем комбинезоне.

- Хватит! – Смирнофф сделал пару шагов по направлению перепуганных людей, прошил их взглядом. Затем положил руку на плече низкого мужчины с небольшим шрамом на лице. – Вот ты говорил громко, четко, с хорошим акцентом. – Он подтянул мужчину поближе к себе, почти прижимаясь к нему. – Тогда повтори-ка такой вот стишок [91]: "Майский жук жужжит в лощине, в Щебржешине…

- O mein Gott! – вырвалось у мужчины.

Смирнофф усмехнулся с издевкой.

- А? Этого наизусть зазубрить уже не удалось?

Он вновь подошел к трясущемуся профессору, схватил его за хатылок и потянул за голову так, что они чуть не стукнулись лбами.

- Слушай, ты, короста, на кой ляд из меня дурака строишь? Вот прямо так глядишь в мои бедные, глубокие и доверчивые глазоньки и врешь?

Возможно, что глазоньки у Смирноффа были и глубокие, но вот доверчивыми их назвать ну никак было нельзя. Профессору, правда, хватило. Он громко сглотнул слюну.

- А вот если бы я приказал им раздеться и руки поднять, и увидел эсэсовские татуировки, что тогда? А?!

Профессор не смел вздохнуть. Зато теперь он делался все более багровым. Смирнофф оттолкнул его, так что Козловский полетел к стене.

- Но тебе дико повезло, что мне насрать на то, сколько ты от них берешь за то, что держишь их под убежищем закона.

Козловскому показалось, что теперь можно и вздохнуть, но это было ошибочное предчувствие.

- Мне поступили сведения, что здесь прячется грозный гестаповец Крупманн.