Верность

– Этого же от нас требуют и местные власти, баронесса. Срок даже назначили. Но необходим ремонт и пополнение запасов. На это нужны деньги, а их пока нет. Гроссе обещал, но что‑то молчит.

– И всех пассажиров или беженцев, как их теперь называют, надо где‑то устроить. Ведь среди них женщины, дети, – добавил начальник штаба.

– Все это так, ваше превосходительство, но дело от этого не меняется… Сейчас я ничем не могу вам помочь. Могу только обещать от имени моего мужа: если решите идти в Манилу, мы вас встретим и как‑нибудь устроим. Не всех, конечно, одинаково.

Подъяпольский и Старк провожали баронессу до трапа.

– Какая умная женщина, – прокряхтел адмирал, глядя вслед удалявшемуся катеру, – и как быстро устроилась. Её первого мужа я, признаюсь, недолюбливал: фат и лентяй. А этот Моррисон. Я встречал его на приемах у адмирала Найта. И кто бы мог подумать, что Софья Федоровна…

– Да, она очаровательна, ваше превосходительство, и может быть очень полезной, – заключил Подъяпольский, идя вслед за адмиралом. Визит баронессы влил в него новую энергию, энергию утопающего, хватающегося за соломинку, как он сам себе признался.

Но так или иначе, во второй половине декабря с двух канонерских лодок была снята артиллерия и выгружен боезапас. Начальник речной полиции лично убедился, что оба корабля разоружены, и разрешил их проводку в Шанхай. «Магнит», а за ним «Улисс», провожаемые завистливыми взглядами оставшихся на рейде, пошли вверх по Ванпу. Палубы их чернели от бушлатов ликовавших матросов. В Шанхае оба корабля стали в док.

121

Был ясный ветреный день шанхайской зимы. Днем, греет солнце, в пальто даже жарко, вечером прохладнее, а ночью холодно.

По Нанкин роуд, позванивая, гремел трамвай, резво бежали рикши, изредка проезжали автомобили. Тротуарная толпа изменила облик. Зима потребовала стеганых халатов, отороченных мехом шапочек.

Павловский, в неизменном летнем пальто, шагал по тротуару. Уже около года он брал уроки английского языка у старой англичанки. Для этого ему два раза в неделю нужно было посещать её на Баблинг роуд. Часто не удавалось: мешали дела на корабле. Мисс Мод сердилась, укоряя его, что он забывает уже пройденное, но деньги брала. Покорный, вежливый, постоянно рассеянный ученик, как будто несостоятельный, но аккуратно плативший даже за пропущенные уроки, был по душе старой деве. На все её деликатные попытки узнать что‑нибудь о его профессии или хотя бы его адрес Павловский отвечал неуклюжими шутками.

Вот и сегодня, после десятидневного перерыва, он опять шел к ней, помня слова мисс Мод, что хотя успехи его весьма скромные, но всё‑таки это успехи. До начала урока оставалось ещё около часа. Можно было спокойно идти пешком и глядеть по сторонам.

Внимание его привлекли вкрапленные в толпу китайцев соотечественники. Видимо, беженцы с флотилии, только что попавшие в город. Нечищеные ботинки на шнурках или пуговицах, сапоги, офицерские галифе, френчи, старомодные жакеты, дешевые кепки, не гармонировавшие с полувоенными костюмами. Все эти люди, выплеснутые за рубеж как вредный и ненужный хлам, с интересом рассматривали витрины богатых магазинов.

Всё это было им не по карману и большей частью бесполезные для них вещи: нет ни жилища, ни работы, ни даже знания языка. Какие уж тут электрические кофейники последней модели!

Всё вызывало удивление и зависть: «Вот живут! Не то что в Совдепии!»

Выглядывавшая из дворов и боковых улочек на Нанкин роуд нищета китайского трудового населения их не трогала и не удивляла.

«Китайцы везде так живут. Их много, и они так привыкли».

Вдруг общее внимание привлек роскошный шестиместный «роллс‑ройс», который, шурша шинами, пробирался по запруженной рикшами мостовой. На подушках заднего сиденья две миловидные дамы в дорогих меховых манто весело беседуют. Впереди, рядом с бесстрастным шофером, мальчик лет двенадцати в черной шинели с золотом пуговиц, в фуражке с красным околышем и огромной солдатской кокардой. На плечах его красные погоны с трафаретом охрой «ХК» – Хабаровский корпус.

«Как левретку возят, – подумал Павловский, глядя вслед, – вот она, рекламная благотворительность, о которой постоянно твердит мисс Мод. Удел скучающих жен преуспевающих бизнесменов».

Ему стало противно и обидно за своих соотечественников, пусть политических врагов, но всё же своих, русских. Поймав себя на этой мысли, он вдруг осознал смысл подписанной Калининым амнистии. Ведь не все в этой толпе беглецов заслуживают непримиримого отношения. Например, этот двенадцатилетний мальчик в нелепой военной форме.

Он вспомнил, как мисс Мод удивилась, когда услышала от него, что неработающие не должны пользоваться всеми благами цивилизации.

– Но это хорошо только для среднего класса, – воскликнула она, – а богатые? Разве они, добившись богатств, не имеют права им наслаждаться? Ведь тогда никто не захочет быть богатым и все перестанут прилежно трудиться!

Вспомнил и впервые прочувствовал отвратительное лицемерие, которым приправлена грабительская колониальная политика «старой Англии». Решив больше не встречаться с добродетельной мисс Мод, он повернул обратно к Бэнду.

122

В кают‑компании «Адмирала Завойко» было шумно и весело, когда неожиданно открылась дверь и вошел гость.

– Могу я видеть Николая Петровича Нифонтова?

Старший офицер вскочил и широко открыл глаза:

– Петр Петрович! Какими судьбами? Оказывается, и вы на этих «летучих голландцах»? По‑прежнему на «Магните»? Раздевайтесь, садитесь к столу, здесь все свои. Вестовые! Прибор и чаю!

Штурман Волчанецкий несмело снял непромокаемое пальто. На нем довольно поношенный штатский костюм в полоску. На лице стыдливая улыбка.

– Видите ли, господа, я попал в Шанхай совершенно случайно. Во Владивосток мы не заходили и по сигналу адмирала пошли сразу в Гензен.

– Опоздали, значит, немного с Камчатки? – мрачно спросил комиссар.

– Да, шли из Петропавловска во Владивосток. Обычный рейс.

– Но случилось непредвиденное, – с усмешкой заметил Павловский.

– Вот именно, – охотно согласился гость.

Вмешался Нифонтов:

– Петр Петрович, вот пирог, вот бутерброды. Не стесняйтесь, сахар кладите. Так куда вы сейчас направляетесь?

– Видите ли, адмирал намерен идти дальше на юг, но очень опасается, что китайцы нас здесь задержат. А я лично…

– Удивительно, как до сих пор не задержали и не разоружили, – с мрачной улыбкой вставил Беловеский.

– Не перебивайте гостя, Михаил Иванович. Так вы, Петр Петрович, не хотите идти дальше на юг? Решили остаться в Шанхае?

– Я, Николай Петрович, с большим удовольствием вернулся бы во Владивосток. Снова преподавал бы, а летом плавал. Училище дальнего плавания там, наверное, сохранится?

– Так чего же проще? – улыбнулся комиссар. – Время ещё есть. Поворачивайте ваш «Магнит» во Владивосток, и всё. Об амнистии знаете?

– Читал, читал, как же. Не знаю вашего…

– Бронислав Казимирович, – подсказал Нифонтов.

– Читал, Бронислав Казимирович. Но ведь я сейчас на «Байкале» флагманским штурманом…

– Что ж, это ещё лучше: ведите во Владивосток всю флотилию.

– Так ведь я не адмирал, Бронислав Казимирович. Я только штурман.

– Тогда решайте хоть свою судьбу. Вы амнистию ведь до конца читали? С первого января вас объявят вне закона и во Владивосток вам будет закрыта дорога, – напомнил Беловеский.

– А скажите, гражданин Волчанецкий…

– Петр Петрович, – подсказал Нифонтов, но Глинков оставил без внимания эту подсказку.

– Там у вас на флотилии все знают об амнистии? Как к ней относятся матросы и офицеры?

– Знают теперь все, но большинство ей не верят. Считают, что это обещание дано, чтобы вернуть корабли. А потом Чека всех понемногу выловит. Не сразу, конечно… Но я верю. Ведь сам Калинин подписал.

– И хорошо делаете, что верите, Петр Петрович, – подбодрил гостя Нифонтов, – это уже полдела. Да и в чем вы виноваты? Штурманская служба почти невоенная деятельность. Ведь коммерческие моряки тоже возили каппелевцев на Камчатку.