Мистерия, именуемая Жизнь

— Это равносильно признанию вины — искать убежища в Ла Валетте.

— Чтобы продолжить борьбу за права принца, но законными методами и организовать коалицию в его защиту! Чего вы тут ждете на Бель-Иле? Уезжайте, пока не поздно.

— Благодарю, молодой человек. Меня никоим образом не устраивает предложенный вами мальтийский вариант.

— Я сделал все, что мог, — вздохнул Энрике де Кастильо.

— Да. Ваша совесть может быть спокойна.

— А ваша?

— Моя… Тоже… Пафос и возвышенные слова оставляю юным. Стреляного воробья на мякине не проведешь.

— Это вы к чему? — спросил Энрике, складывая свою афишку.

— Оставьте, — сказал Арамис, — Пусть Портос полюбуется.

— Могу и вовсе подарить, епископ. Я не коллекционирую такую чепуху.

— И правильно делаете, дитя мое. Итак, на этот раз у нас все?

— Да, главное вы уяснили. Но позвольте еще злоупотребить вашим временем.

— Разве вы не все сказали?

— Почти все. Я вам не надоел?

— Вы, дон Энрике, для меня… довольно забавны. Простите за откровенность. В вашей честности и благородстве я не сомневаюсь. Знаете, вы даже чем-то походи на молодого Д'Артаньяна.

— Это не удивительно, — улыбнулся дон Энрике, — Я тоже южанин. Гасконь совсем рядом с Испанией. И еще… То же сказал обо мне и Атос.

— Так о чем у нас пойдет речь, дон Энрике?

— Вернее, о ком. О ваших друзьях, если позволите.

— Amicus amico, — произнес Арамис, — Вещайте.

Глава 5. Помощь друзьям и помощь друзей.

— Что же вы замолчали? — спросил Арамис.

— Собираюсь с мыслями, — сказал дон Энрике.

— Наша беседа вас утомила?

— Отчасти.

— Вы очень многословны, юноша. Для посланца военной организации это, мягко говоря, странно. Разве ваши командиры не приучили вас говорить самую суть?

— Четко, конкретно, по-военному? Конечно! Я мог бы изложить новости в двух-трех фразах, не злоупотребляя так бессовестно вашим временем.

— Так излагайте. А то вы смахиваете на школяра с ловко подвешенным языком, который выкручивается, не зная урока.

— О, на этот раз вы ошибаетесь, господин Д'Эрбле! Я знаю, что говорю. Но меня, можно сказать, бес попутал. Зная, как вы сильны в дискуссиях, я хотел попробовать свои силы.

— Вы решили поспорить со мной, наивный вы человек? Зря время теряли, право, зря. Возьмем моего милого Портоса. Вы не взялись бы с ним бороться?

— Я — с Портосом?! Ну, вы скажете! Я не слабак, но это чудо природы меня сразу одолеет. А престиж Ордена не позволяет, чтобы меня положил на лопатки ваш Геркулес!

— Вот так-то. Убеждать меня — такое же бесполезное дело, как драться с Портосом.

— Простите, епископ, но я не признал себя побежденным. А если я, в свою очередь, утомил вас…

— Вы полагаете, я беседовал бы с вами так долго, если бы меня это не развлекало? Я отнюдь не хочу вас обидеть, юный паладин. Мне тут, мягко говоря, скучновато. Кроме Портоса и парочки более-менее умненьких офицеров гарнизона поговорить не с кем.

— И вы от скуки взялись обучать Портоса психологии? Не поздновато ли?

— Может быть, может быть. Но вдалбливать Портосу азы психологии это все равно, что обучать ребенка алфавиту или основам арифметики.

— Ну а господа королевские офицеры?

— Молодежь! Что у меня общего с этими юнцами? Да если еще некий лейтенант приходит, не проспавшись после очередной пирушки, а некий капитан начинает излагать историю своих отношений с кузиной-бесприданницей, с которой вышеупомянутого капитана разлучили жестокие алчные родители… Словом, скука!

— А гарнизонные дамы? — лукаво спросил ваннского епископа рыцарь монашеского ордена.

Арамиса передернуло.

— Понимаю, — сказал юный паладин, — Вам, любимцу герцогинь, провинциальные дамы должны внушать ужас.

— Герцогини! Когда это было! Нет, я как духовное лицо, выслушиваю исповеди провинциалок, это мой долг, но порой, честно говоря, так и хочется завыть от тоски.

— Представляю себе! Жена полковника де Фромаж флиртует с лейтенантом де Круасаном.

— Вы любите сыр? — спросил Арамис.

…

Фромаж — сыр по-французски.

…

— Терпеть не могу! Я пошутил. Конечно, полковника с таким именем нет в вашем гарнизоне, равно как и лейтенанта де Круасана. (Круасаны я, кстати, люблю).

— Забавно, — улыбнулся Арамис, — Учтем ваши вкусы.

— Неужели я такой интересный собеседник? Вы это из вежливости говорите или вам очень скучно и все надоело?

— Полагаю, вы обучены фехтованию? — спросил Арамис.

— Вот на такой вопрос я могу и обидеться! — воскликнул испанец.

— Не обижайтесь, это шутка. В таком случае, вы поймете. Скучно, не правда ли, вести бой с очень слабым противником?

— Все мы когда-то были новичками. Но словесные бои — это не фехтование. Хотя… вы отчасти правы. Когда ведешь бой с достойным противником, появляется азарт, воля к победе. Могу я спросить вас кой о чем?

— Спрашивайте. Отвечу, если сочту нужным.

— В ваших словесных боях, которых вам так недостает на Бель-Иле, кого бы вы могли назвать самыми интересными и достойными противниками?

— Если вы осведомлены о моих делах, вы и сами скажете.

— Постараюсь. Д'Артаньян?

Арамис кивнул.

— Атос?

Арамис кивнул во второй раз.

— Господин Фуке?

Арамис пожал плечами.

— Господин Фуке — политический мертвец.

— Но он нанес вам поражение?

— Я еще возьму реванш… Но самой сложной, дон Энрике, была моя дискуссия с принцем в каземате Бастилии. Это была самая трудная моя победа. Гасконец, Атос, Персерен — все легче, чем с этим несчастным юношей…

— Вы считаете это своей победой? А знаете, почему принц доверился вам? И стал главным действующим лицом вашего заговора?

— У него не было выбора.

— От одиночества, господин Д'Эрбле, от одиночества! Вот со мной вы не справитесь. Я здесь у вас один-одинешенек, но за мной — мой героический Орден, моя друзья. Простите, если я обидел вас, но вы рассчитывали на совершенно одинокого человека, лишенного семьи, друзей, родины… А так, для меня, "юного паладина" — великая честь, что вы поставили меня в один ряд с умнейшими людьми нашей эпохи, с такими знаменитостями.

— Умного убедить или, по крайней мере, объяснить умному легче, чем тупому. Представьте себе, что сей список завершает имя коменданта Бастилии господина де Безмо. Вот с кем пришлось повозиться.

— Де Безмо — тупой? — спросил дон Энрике.

— Еще какой тупой! Не просто тупой. Тупой и еще тупее.

— Не повезло бедным узникам с комендантом, — сочувственно сказал дон Энрике, — А Портос — тупой?

— Портос — ребенок, — мягко сказал Арамис, — У него так и осталась душа мальчишки, несмотря на прожитые годы.

— "Будьте как дети", — сказал дон Энрике, — Не грех ли, святой отец, обманывать этого двухметрового младенца?

— Сделанного не исправишь, — вздохнул Арамис, — В нужный момент я все расскажу Портосу.

— Что он вступил в борьбу не с узурпатором, а с самим Людовиком Четырнадцатым? И вы полагаете, что ваша дружба выдержит этот удар?

— Наша — выдержит, — твердо сказал Арамис.

— А они тоже считают Портоса ребенком?

— Кто — они?

— Ваши друзья.

— "Большое дитя" — вспомнил Арамис характеристику гасконца — Портос по простоте душевной проболтался.

— Да, — мягко сказал Арамис, — Мы все так считаем. Я и мои друзья…

(Он поправился)…Мои друзья и я…

Но дон Энрике заметил эту невольную оговорку и задумался.

" Д'Артаньян сказал бы: мои друзья и я. Может быть, подумал бы все-таки: я и мои друзья. А Атос и сказал бы и подумал: мои друзья и я. Вот в таких невольных высказываниях и проявляется сущность человека. Это честолюбивый эгоист, стремящийся к власти, и все-то ему мало! Глава иезуитов — к чему он еще может стремиться! Если бы я когда-нибудь… (даже голова закружилась) стал Великим Магистром Мальтийского Ордена, я счел бы свою карьеру завершенной.

— Могу я попросить вас об одной услуге? — ласково спросил Арамис.