Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Огонь-Молодица

— Ну? — вытирая после влепленной оплеухи свою тяжеленькую ручку, с чарующей улыбкою приветливой хозяйки спросила панн Роксолана. — На что вы сбирались намекнуть мне, ваша милость?

— Прелестная пани Роксолана просто не поняла моих намерений, — потирая щеку, ответил обескураженный пан Оврам.

— Какие ж то были у пана намерения? — полюбопытствовала скорая на руку хозяйка.

— У меня ведь и в мыслях не было… ничего такого, милая пани!

— А коли не было и в мыслях, — обиженно фыркнула пани Роксолана, — зачем же хватать руками то, что вам еще не принадлежит?.. — И обида ее была вполне законной для всякой дамы, которая знает и ценит свою привлекательность. — Так это был обман? — спросила она.

— Обман, прелестная пани, — учтиво и галантно поклонился Раздобудько.

— А за обман? Бьют по морде? Так? Или не так?

— Так, так, — должен был волей-неволей согласиться приезжий панок. — Меня черт попутал, уважаемая пани.

— Черт попутал?

— Мне почудилось… — И пан Оврам Раздобудько, красуясь, умолк.

— Что ж вам почудилось, пане Оврам?

— Мне почудилось, будто вы — совсем не вы.

— А кто же?

— Э-э… Нет, не скажу!

— Но кто же все-таки?

— Одна благородная дивчина.

— Какая дивчина?

— Одна-единственная дивчина… одна в Калиновой Долине панна… что своей красотою может сравниться с вами.

— Со мной?! — удивилась молоденькая Кучиха. И спросила: — Не Ярина ли Подолянка?

— Кто ж еще.

— Зачем вы об этом говорите мне?

— Ищу соучастницу.

— В каком деле? — спросила пани столь обольстительно, что полнокровному Овраму опять захотелось ее потрогать.

— Я люблю Ярину-Кармелу, пани, — нагло соврал он.

— Вы?! — захохотала Кучиха.

— Безумно!

— А она вас?

— Всё в руках господних.

— Где вы встречались с нею?

— Это допрос?

— Она чернявая или белявая?

— Чернявенькая, да-а.

— А очи?

— Очи… синие… да.

— Она блондинка с черными глазами. Вы ее никогда не видели!

— Я влюбился по портрету.

— По портрету… иль по расчету? — И спросила: — А кто писал портрет?

— Не знаю.

— А где вы его видели?

— В Неаполе.

— А не в Риме?

— Почему это вы — про Рим?

— Так просто… — И спросила опять: — Так вы сюда — не за кладами?

— Самый драгоценный клад — Ярина Подолянка, пани!

— Вы прибыли просить у пана епископа согласия на брак?

— Никто мне согласия не даст. Я прибыл сюда… ее похитить!

— Для себя? Или…

Пан Оврам не ответил.

Татарка Патимэ, прятавшаяся за пурпурным китайским занавесом на внутренних скрытых дверях, отпрянула и чуть не вскрикнула.

Едва не задохнулась в тот миг и пани Роксолана Куча.

Ловко и привычно подавляя в себе нежданную радость, но не в силах погасить блеска своих прекрасных очей, что вдруг вспыхнули жгучим огоньком злорадства, она спокойненько сказала:

— Я сейчас позову гайдуков, пане Овраме, и прикажу вас…

— Не прикажете. Нет.

— Увидите!

И пани Роксолана, неторопливо взяв со стола маленький серебряный колокольчик, позвонила.

— Мадам! — вскрикнул красивенький пан Раздобудько, слегка ударив пани Кучу по руке, и колокольчик тихо покатился по устланному коврами полу.

Патимэ еле сдержалась, чтоб не броситься на этот зов: на пороге стоял уже здоровенный гайдук, охранитель и наперсник пани Роксоланы, Лука Заплюйсвичка, и татарочке можно было не поспешать к вельможной госпоже.

— Разыщи пана обозного! — приказал гайдуку Раздобудько, словно бы он сам звонил только что.

Гайдук тут же вышел, а пан Раздобудько, потирая щеку, что уже изрядно посинела, быстро заговорил:

— Сейчас примчится ваш пан обозный. Но вы ему не скажете ни слова… о моем тайном умысле против панны Кармелы Подолянки.

— Скажу.

— Не скажете. И вот почему…

— Скажу!

— Во-первых: Пампушка в моем деле — не помеха. Он епископа ненавидит за то, что его преосвященство в Мирославе стал полковником, закрыв дорогу ему самому. Так вот, обозный будет радоваться, если с племянницей владыки опять что-нибудь приключится.

— Пане! — прикрикнула на него Роксолана.

— Во-вторых, — продолжал Раздобудько, — вы и сами, очаровательная пани, готовы Подоляночку слопать: она ж своей красой козацкой покорила чуть ли не всю Европу! Вот почему вы…

— Я готова слопать? Эту панну? Я?!

— Вы, моя золотая пани.

— Ложь! Брехня! — И молоденькая хозяйка, словно схваченная за руку, затопала быстрыми ножками. — Ложь, ложь, ложь!

— Почему ложь?! Ведь вы, пани, охотно останетесь единственным непревзойденным украшением всей Долины. Опричь того, мне поведали некие внимательные люди, как вы нынче поглядывали на одного молоденького голодранца… люто поглядывали как раз в тот миг, когда сей неосторожный вытаращил глаза на Подолянку. Ну?

— Кто вам это сказал?! — ужаснулась Роксолана.

— Кто сказал? Один известный вам… Хотя нет! — И всезнайка спохватился, решив не выдавать шпионского усердия куценького монашка. — Ваш божественный румянец, вспыхнув сейчас, уже выдал вас, и вы не можете ничего сказать супротив. Да и пощечину вы мне влепили… — И он потер позеленевшую щеку. — Столь крепких оплеух я еще не получал, затем что ни одна свободная сердцем дама никогда не откажет такому нахалу, как ваш покорный слуга. И не потому ли вы влепили мне пощечину… что мечтаете про кого-то другого, мадам… хотя бы про того босоногого парубка?

— Пане! — снова прикрикнула Роксолана, но умолкла, ибо от негодования не могла сказать ни слова.

— Так вот, — вел далее жуликоватый пан Оврам, — я не ошибся, видите ли, ничуть, избрав в соучастницы именно вас. Вы поможете мне, милая пани… похитить Ярину Подолянку!

— Кто вас сюда прислал? — пристально глядя в глаза Раздобудько, тихо спросила Роксолана Куча. — Кто вас прислал за Кармелой? Не пан ли гетман?

— Ревнуете? — улыбнулся Оврам.

— Кто вас прислал?

— Привело любящее сердце.

— Чье сердце?

— …Я люблю панну Подолянку.

— Зачем же вы лезли ко мне?

— Чтобы проверить подозрения.

— За моей пазухой? Что ж вы там нашли?

— Почувствовал, как сильно бьется ваше сердечко! И оно — мое предположение подтвердило: меж вами и Кармелой сегодня встал сей оборванный парубок, коего зовут, кажется, Михайлом… Не так ли, панн?

— Я не позволю, пане Раздобудько…

— Кто спрашивает в таком деле позволения! — спокойно и даже насмешливо улыбнулся наглец. — Получив оплеуху, я понял, что сердце ваше ранено свеженьким чувством к кому-то, может, получше и помоложе меня. И вот…

— Замолчите!

— Так вы согласны мне помочь?

— Я все же прикажу схватить вас, пане Оврам!

— Мадам?! — укоризненно разведя руками, светло и невинно улыбнулся красивенький Раздобудько. — За что же?

— Вас подослал сюда гетман.

— Ну и что?

— Однокрыл не раз уж пытался схватить Кармелу. И как же вы осмелились…

— А так… — пожал плечами искатель золотых кладов.

— Ого! — и Кучиха рассмеялась. — Вы мне начинаете нравиться.

— Начинаю? Я это начал с того мгновения, когда пани впервые взглянула на меня.

— Но-но!

— Я рад служить прелестной пани.

— Вы, я вижу, шляхтич не только красивенький, пригоженький, но и дьявольски храбрый…

— Всю жизнь ловлю черта за хвост.

— …И остроумный!

— Как всякий уродзоны шляхтич, пани!

— И мне будет жаль вас, — продолжала насмешливо Роксолана, — когда Оникий Бевзь…

— А кто это?

— Усердный мирославский кат. Когда он, стосковавшись без работы, будет иметь удовольствие…

— Пани! — не без укора воскликнул кладоискатель. — Да разве столь прекрасной даме не все равно: от кого я сюда прибыл! — И Оврам Раздобудько игриво подмигнул Роксолане. — Вы живете тут среди врагов, пани. И разве того мало, что я — враг ваших врагов? Не так ли? Потому и не следует вам вмешиваться в мои дела, ибо вам все равно — для кого я выкраду племянницу владыки: для себя, для гетмана Гордия Гордого или…