Портартурцы

— Ну и хитрые же, собаки, — громко выругался Егоров. Он плюнул и сильно стукнул прикладом о землю. — Не отступать далее! — скомандовал он. — А ты, Родионов, беги сообщи коменданту или первому попавшему саперу.

Наверху разрасталась ружейная и пулеметная перестрелка. Отчаявшись в захвате до наступления темноты правой половины капонира, в которой сидел Егоров с испытанными солдатами, японцы снова кинулись штурмовать форт. Левая часть переднего рва заполнялась японцами, притащившими с собой новую партию лестниц. Неприятельские солдаты сбегали по обвалу. Теперь никто не мешал им. Один за одним они накапливались на краю рва, недосягаемые для выстрелов, пользуясь воронками от снарядов.

Возвращавшийся Родионов заглянул в амбразуры контрэскарповой галереи:

— Ишь ты, воронье расселось. Какие неугомонные! Сидите, сидите! Мы сейчас! — воскликнул он.

Оставив за укрытием двух стрелков, чтобы непрерывно кидали бомбочки, Егоров обстрелял эскарп. Под бойницами второго форта выросла куча японских тел.

Капитан Резанов, чтобы уяснить создавшееся положение, вышел на главный двор, захватив с собою резерв тридцать человек. Около сотни японцев мелькнуло перед глазами стрелков и стремительно проскочило первое кольцо винтовочного обстрела. Перескочив через козырек, атакующие очутились во дворе. Стрелки, стоявшие у амбразур, не заметили прыгающих на форт врагов, они даже не услышали резких звуков разорвавшихся за ними ручных гранат. Все внимание защитников было устремлено вперед, туда, где после каждого выстрела из-под земли выскакивала новая, размахивающая руками мишень. Солдатам, как и при схватке в казематах, стало легко дышать. Страх ожидания смертельной опасности прошел. Работа спорилась…

Окутанные дымам и пылью, японцы, очутившись во дворе форта, бросились к пушкам и ретраншементу, заграждавшему вход в жилую казарму. Капитан Резанов видел, как они перескакивали через бруствер, как офицер с оголенной шашкой направился в глубь форта. Тогда комендант стал у прохода и крикнул:

— Вперед!

Солдаты развертывались в цепь. Японцы присаживались на колено…

— В штыки! — скомандовал Резанов.

Щелкнуло несколько ружейных выстрелов… Началась свалка. Наши кололи легко и уверенно. Японский капитан упал навзничь. Ружейная стрельба на площадке форта прекратилась.

— Теперь все в порядке. Доколют и без меня, — прошептал Резанов и побежал к брустверу, где солдаты также отбивались штыками.

— Стреляйте, стреляйте в наступающих!

— Нельзя, ваше благородие, они все дыры завалили.

— Беги за резервом.

Когда Резанов подбежал к амбразурам, наступило затишье. Всех японцев на форту перекололи. Капитан заглянул в одно, в другое отверстие и поразился: кругом всего бруствера с напольной стороны лежал вал из человеческих тел. Расставив солдат около орудия, Резанов вызвал из казармы часть резерва:

— Берите колья, что предназначены для проволочных заграждений, и прочищайте амбразуры.

Солдаты работали, а капитан не отходил от них, помогая отталкивать слишком густую кучу.

— Уйдите, ваше благородие, — говорили стрелки.— Ведь впереди еще много работы. Убьют — что мы без тебя делать будем?

Слушая солдатские окрики, обращенные к нему, капитан улыбался радостно, но с боевых мест форта не уходил.

Снова заработал пулемет. Стрельбу открыла батарея Малого Орлиного Гнезда.

— Атака! — крикнули солдаты.

Через бруствер перелетело десятка два ручных гранат. Капитан Резанов упал.

— Ранили! Убили! — закричал Медведев.

Коменданту форта раздробило ноги. Его отнесли в казарму и положили рядом с раненым Злобинским.

— Кто это? — слабым голосом спросил капитан, — А, вы?.. Поручик Злобинский?.. И вас хватило?

Злобинскому трудно было говорить, но все же он спросил:

— Куда вас?

— Я умираю…

Раздался взрыв, от которого содрогнулся весь форт. Это была работа наших саперов, взорвавших горн из правой галереи. Заряд был большой величины и сыграл роль противоштурмового фугаса. Японские резервы после этого взрыва отхлынули. Но бой продолжался до вечера. Стрелки отбивались отчаянно. Все японцы, проникшие на форт и к его брустверу, были уничтожены. Как ни жестоко поплатился в этот день враг, он все же еще два раза — в семь и в девять часов — пытался овладеть укреплением. Эти последние попытки были отбиты так блестяще, что японцы решились снова штурмовать форт только спустя месяц.

Глава тринадцатая

1

В тот же день, когда капитану Резанову раздробило ноги, ефрейтор Егоров получил серьезную рану в левую руку: осколок ручной японской гранаты глубоко вонзился ему повыше кисти. Когда он прибежал на перевязку, фельдшер, обмывая рану, самодовольно сказал:

— А вот она — заноза. Сейчас мы ее уберем… Садись!

Егоров сел на табуретку и положил раневую руку на стол. Из раны сочилась кровь и все больше насыщала наложенный тампон.

— Главное — нащупать пулю или осколок, — говорил фельдшер, собирая кровь марлей и постукивая пинцетом по кусочку железа, торчащему из раны. — А остальное пустяки. Мы этот подарок извлечем на свет божий.

Егорову было больно. Он поглядывал на блестящий кусочек металла в руке и одновременно следил за движением мускулов на лице фельдшера.

— Мы немного надрежем вот здесь, — приговаривал тот. — Да, это необходимо. — Фельдшер нахмурил брови, и кожа на переносье собралась в крупные вертикальные складки. Сделав подготовительные надрезы, он достал из коробки щипцы для вытаскивания зубов и стал нащупывать ими точку осколка, на котором бы клещи удержались.

Сосредоточив все свое внимание на лице фельдшера, Егоров не чувствовал осколка. Но положение холодных щипцов он ясно осознавал, хотя и не видел их.

Нажимая своей ладонью на ладонь Егорова, фельдшер долго косил глазами на рану, как будто целился, затем с силой дернул клещи кверху. А когда он поднес их к лампе, Егоров, скрипя зубами от боли, увидел, что они пусты. На лбу фельдшера блестели крупные капли пота.

— Нет инструмента… У осколка зазубрина. Предстоит сложная операция. Это уж тебе сделают в другой обстановке… Перевяжу, и айда в госпиталь… Кстати, ты на ногах. Тебе придется сопровождать носилки с нашим капитаном. Добейся, чтобы обязательно и как можно скорее его приняли. Ноги-то отрежут ему по самые колени… Это еще милостиво… Мог обрубком остаться.

Капитана Резанова несли на носилках, за ними шагал Егоров. Путь первоначально пролегал по узкой канаве с заграждениями из мешков по бокам. Продвигались медленно. Ежеминутно встречались люди, двуколки и заставляли санитаров прижиматься к стенкам хода сообщения. Второпях, из-за темноты, встречные невольно задевали носилки, и капитан Резанов при всяком толчке издавал стон.

Егорову показалось странным: вот они идут из окопов медленно, а эти торопятся туда, точно их кто-то подстегивает.

Канава кончилась, дорога расширилась. Санитары, поставив носилки на ровное место, уселись на камни и закурили. Над ними нависло звездное небо, а вокруг сопок сгустилась темень… Но это была не просто тьма осенней ночи. Это была тьма, наполненная тысячами диких отголосков. И в первый раз за последив два месяца Егоров содрогнулся.

«Ничего понять невозможно, — думал он. — Зачем нам нужна была эта земля? Скала, щебень… Нет тебе ни лугов, ни лесов, ни реки многоводной… Горы да море… — Егоров приподнял брови. — А может быть, в море-то и сущность? В море-то разной рыбы, а, слыхать, в южных так и перламутры разной блестящей много»…

— Пошли! — крикнули санитары.

Около десяти раз останавливались для передышки, пока пришли к первому госпиталю. Ворота были закрыты. Егоров окликнул сквозь решетку прохаживающегося по двору сторожа. Но тот не подходил к воротам.

— Слушай, ты оглох или статуя какая?

— Надо, братцы, в другой госпиталь идти. У нас навалено в два раза. Что у вас там на носилках — сурьезный раненый?