Собрание сочинений в 10 томах. Том 10: Атлас Гурагона; Бронзовая улыбка; Корона Гималаев

Проводники догнали его у подземного монастыря. Они уже успели отведать рисовой водки. От вчерашних страхов не осталось и следа.

— Спустимся в монастырь, хозяин! — захлебываясь от смеха, закричал Пурчун. — Там интересно.

Р. Н. сам хотел посетить этот монастырь. Говорили, что вся храмовая утварь и изображения божеств сделаны еще на заре буддийской эры. Но сейчас было неразумно идти на риск.

— Правильно, Пурчун, — сказал он. — Нас там сразу же запрут в скальную келью.

Тот сразу притих.

Они перешли вброд небольшую речку Тибчжючу и с запада обошли деревню Чани.

— Знаете, сэр, — сказал Пурчун, — в этой деревне живет знаменитая семья чюгпо-мэпан [55]. Когда мимо проходят путешественники и спрашивают что-нибудь у этой семьи, те никогда не отказывают. Как-то в августе один человек, много слышавший об этих людях, спросил у них льда. И что вы думаете? Хозяйка немедленно достала ему из бочонка лед. А в другой раз кто-то спросил в феврале перцу и, конечно, получил. Вот какие удивительные люди! Говорят, что сами они живут очень бедно. Почти все их деньги уходят на поддержание славы. Хорошо бы их посетить… Я никогда не пил водку франгов, которая называется бренди. Мой брат однажды пробовал и говорит, что вкуснее ее нет ничего на свете.

— Когда мы вернемся в Дарджилинг, Пурчун, я подарю тебе целую бутылку такой водки.

— Хорошо, — вздохнул Пурчун. — Но это ведь будет так не скоро. Неужели вам не интересно поглядеть на богатых людей, которые никогда не говорят «нет»?

Так, мирно беседуя, прибыли они в деревню Танлун. Быстро отыскали дом набу [56] Ванга, которого рекомендовал Лобсан-чжяцо. Кланяясь и высовывая язык, набу ввел пандита в лучшую комнату.

— Простите недостойного слугу вашего, что он не может поместить вас в домашней часовне. — Ванг сокрушенно поник головой. — Там сохнут сейчас овечьи и козьи шкуры.

Р. Н. охотно извинил любезного хозяина и, едва только он ушел, бросился на постель.

Рано утром к нему вошел согнутый в поклоне Ванг и спросил, какие припасы им понадобятся на дорогу.

— Я целиком полагаюсь в этом на вас и на своего проводника Пурчуна, дорогой набу. Скажите лучше, нельзя ли здесь нанять лошадей?

— Ваш недостойный слуга уже побеспокоился об этом. Я нанял трех лошадей до Шигацзе. Каждая будет стоить двенадцать танек.

— Сколько танек дают за рупию?

— Три. Все лошади обойдутся в двенадцать рупий. Но расплачиваться лучше местной монетой. Если угодно, я вам обменяю.

Р. Н. поблагодарил хозяина и стал собираться.

— Осмелюсь советовать вам, — тихо сказал Ванг, — по приезде в Шигацзе нанести визит кяб-вину [57] Западного Тибета. Ему даны о вас самые лестные рекомендации.

— Бы бесценный человек, набу! — в восторге воскликнул Р. Н.

— Я только верный слуга ламы Лобсан-чжяцо и ваш, господин пандит, — поклонился хозяин.

Удача сопутствовала им. Когда они вступили на территорию Ташилхуньпо, все опасения окончательно рассеялись. Теперь их могли задержать только возле самой Лхасы. Но всемогущий министр должен был помочь им избежать и этого последнего препятствия.

И вот 9 декабря около пяти часов вечера лошадка Р. Н. вступила через западные ворота в Ташилхуньпо — резиденцию панчэнь-ламы. Тихий переулок вел к монастырю Ташилхуньпо. Р. Н. шел медленно, стараясь казаться погруженным в молитву, как это подобает всем носящим одеяние ламы.

Он вспомнил рассказ капитана Самюэла Тернера, посетившего Ташилхуньпо еще в 1783 году.

В доме министра его встретил мачэнь — главный повар. Лицо мачэня было перепачкано в саже, но держался он совершенно непринужденно. Р. Н. решил, что тот случайно запачкался на кухне и не заметил этого. И хорошо, что ничего ему об этом не сказал! Потом пандиту рассказали, что сажа на лице тибетского повара — такой же отличительный атрибут, как белый колпак у других поваров.

Повар сообщил, что министр отбыл в Донцэ, но распорядился перед отъездом встретить гостя и поместить в доме. Он распахнул тяжелые резные двери и, разведя руки в глубоком поклоне, торжественно произнес:

— Пундид ла, чяг пэд нан. (Добро пожаловать, господин пандит.)

P. H. поднялся на второй этаж, где его встретил нэрпа — эконом. Он приказал слугам вытереть пыль и вынести томов двести книг, а также печатные доски, которыми были завалены комнаты. Потом расстелили большой ковер, и нэрпа пригласил гостя сесть.

Перед ним поставили столик с чайным прибором. Прислуживал сам повар. После чая он принес баранину, дзамбу и китайские сухари ма-хуа, которые делают из тонких полосок теста, поджаренного в кипящем жиру.

Эконом оказался очень общительным человеком. Он сообщил, что не смог сдать окончательного экзамена на допущение в монастырь и лишился стипендии. Он забыл только несколько слов из 125 страниц священных текстов, которые должен был знать наизусть. Но судьба благоволила к нему, и он нашел место в доме «всемогущего».

Вошел слуга и доложил, что пандита желает видеть секретарь министра. Р. Н. быстро переоделся в строгий костюм ламы и, взяв несколько монет и шарф-хадак, поспешил за посланцем.

Секретарь встретил его с исключительным радушием и любезностью. Р. Н. вручил ему подарки и принял ответный хадак чудесного лилового шелка. Ему подали высокий тюфяк, покрытый китайским ковром, и поставили чайный столик с красивыми фарфоровыми чашками.

Слуга наполнил одну из них из серебряного чайника и, поклонившись, пригласил отведать:

— Пундид-ла, сол-чжашэ. (Пожалуйста, господин пандит.)

По местному обычаю Р. Н. выпил ровно треть. Выпить больше значило выказать дурные манеры, меньше — обидеть хозяина.

Секретарь тоже отпил немного и вылил чай в специальную чашу, давая понять, что официальная церемония знакомства закончилась.

— Вечером я пошлю гонца в Донцэ, господин пандит, — сказал он. — Не захотите ли вы написать что-нибудь всемогущему?

— Сочту за честь, господин секретарь.

— Вы, наверное, захотите написать на шелковой бумаге, — сказал секретарь, — оставив внизу листа больше свободного места, чем вверху.

— Именно так я и поступлю, господин секретарь. Будьте и впредь моим учителем. Могу ли я начать письмо с сожаления, что не застал всемогущего?

— Такой ученый человек, как вы, господин пандит, не нуждается в учителях. Он может писать все, что хочет. Он может даже начать письмо с выражения безграничной признательности всемогущему за его заботу. Можно также попросить всемогущего поскорее возвратиться в столицу ради счастья всех живых существ и, в частности, гостей всемогущего, безопасность которых зависит исключительно от его милосердия.

— Еще раз благодарю вас, господин секретарь. Позвольте мне высказать в письме мой восторг по поводу вашей обходительности?

Секретарь ничего не ответил, но одарил пандита прощальной улыбкой. Р. Н. откланялся и поспешил засесть за письмо, благословляя тонкость и ум секретаря. Он знал, какое значение придают в Тибете протоколу.

На четвертый день Р. Н. вновь был приглашен к секретарю. Солпонь, то есть «носитель чайника и чашки», накрыл столик и налил ароматного чая с цветами жасмина. Не успел Р. Н. отпить положенную треть, как он вновь долил его чашку до краев. Пока продолжалось чаепитие, разговор шел о положении в Арьяварте, [58] об управлении франтов, о новых способах книгопечатания.

— Должен вас огорчить, господин пандит, — сказал секретарь, как только солпонь унес столики, — всемогущий срочно отбыл в Лхасу.

Р. Н. действительно почувствовал жестокое огорчение. Дела складывались очень плохо. А чего, кажется, стоило всемогущему взять его в свою свиту? Другого такого случая, конечно, уже не будет. В свите министра юн бы без всяких препятствий добрался до Лхасы.