Собрание сочинений в 10 томах. Том 10: Атлас Гурагона; Бронзовая улыбка; Корона Гималаев

Дул легкий ветер, и падал мокрый, тяжелый снег. К счастью, он только сильнее прижимал одеяло. Но проклятая сырость просачивалась все глубже и глубже, и казалось, что медленно остывает сердце. Каждый страдал в одиночку, и они почти не говорили между собой, хотя никто не спал.

Утром обнаружили, что пала одна из лошадей. Р. Н. успокоил рыдающих кули и обещал заплатить за нее. Тогда они деловито разрубили ее и хорошо зарыли лучшие куски в снег, чтобы забрать их на обратном пути.

Пурчун торжественно затянул мантру «Пэма-чжун-нэ-самба-дуба», и люди взялись за тюки. Утро выдалось превосходное. В солнечных острых лучах сверкала величественная гора Канла-чэнь.

Хорошо знающий эти места кули пошел вперед, пробуя на каждом шагу рыхлый снег. Следы за ним оставались глубокие и темные, как пустые ведра.

Вершина перевала отстоит от белой пещеры к востоку на две мили пути. У самой подошвы спуска лежит огромный обломок скалы. Это место называется Торпа-ган, то есть «Место спасения». Если путешественнику удается добраться сюда, он может считать себя спасенным. Отсюда легко дойти до вершины перевала.

Действительно, через какой-нибудь час они добрались до высшей точки Канла-чэня. Ярко-синяя бездна открылась перед ними. И снежная белизна делала ее еще более синей. Вдали, над заснеженными вершинами, тонкой фиолетовой линией вырисовывались хребта Тибета.

Когда солнце исчезало за горным пиком, в синеве проступали льдистые, колючие звезды.

Они остановились у подножия большой скалы, чтобы отпраздновать победу: они одолели снежные перевалы. Природа больше не могла преградить им путь. О новых испытаниях думать сейчас не хотелось. Тем более что двухнедельный пост заставлял забыть обо всем на свете, кроме теплого, припущенного по-китайски риса, цзамбы с сушеными абрикосами и горячего чая с маслом. Это был праздничный пир и вместе с тем прощальная трапеза. Проводник, стараниями которого Р. Н. так счастливо соединился с Пурчуном и Чаном, покидал караван. Вместе с ним возвращались в Непал и четверо кули.

Допит чай. Р. Н. щедро одаривает каждого. И вот уже непальцы карабкаются вверх по склону, навстречу снегам.

И караван идет в долины, где пасутся яки, охраняемые могучими быками-шалу, где люди жгут ботву на полях, а птицы выискивают зерна в дымящихся лошадиных следах.

В три часа пополудни они прибыли в Цзонго, конечный пункт области Таширабка, где на большой скале стоят развалины древнего каменного дома.

Первые же встречные пастухи спросили их, кто они и куда идут.

— Мы из Валлуна, — ответил Чан. — Идем в Шигацзе.

Приподнятое настроение мигом улетучилось. Беззаботность могла обернуться непоправимой бедой. Р. Н. не должен был забывать об опасности, подстерегающей на каждом шагу.

Люди в этой стране недоверчивы и подозрительны. Отныне внимательные глаза станут неусыпно следить за ним. Особая осторожность нужна здесь, в пограничных районах. Скорее в глубь страны, скорее в Лхасу! Только прорвавшись в недоступный этот город, он сможет немного успокоиться.

Когда они прошли мимо пастухов, Пурчун тихо подошел к Р. Н. и сказал:

— Хозяин! Надо прятаться. Это франгов [54] они гонят обратно к границе, потому что их они боятся. А с нами здесь не посчитаются. Особенно если узнают, что вы индус. Китайцы ненавидят индусов. Нас могут убить здесь.

Этот беспечный человек, который не боялся грозных перевалов и снежных бурь, теперь дрожал от страха. Р. Н. взглянул на Чана, но тот казался совершенно спокойным. По-видимому, он не делал особого различия между непальской и тибетской администрацией. Если они с Пурчуном так ловко сумели провести непальцев, почему же нельзя повторить это здесь?

— Мы опять скажем, что идем из Валлуна. — Чан льстиво улыбнулся Пурчуну, которого почитал и слушался беспрекословно.

Но Пурчун не думал сейчас о своем авторитете, не пытался геройской бравадой поддержать первенство.

— Ты ничего не знаешь, — скорбно сказал он. — Я же ходил сюда много раз. Тут самое опасное для нас место.

Если мы не сумеем миновать старшину здешней деревни Таширабка, нам несдобровать. Китайцы платят ему за каждую голову.

Р. Н. понимал, что у Пурчуна были все основания для опасений. Допрос в пограничной деревне был бы самым трудным для них.

Около шести часов пополудни они уже приблизились к этой столь опасной деревне.

— До наступления сумерек давайте спрячемся в овраге, — предложил Пурчун.

Овраг основательно зарос бурьяном, и они отлично устроились там. Замесили в воде немного цзамбы и слегка перекусили. Только когда в густо-синем небе появилась яркая луна и колючие травы стали пепельными и серебристыми, как паутина, вновь вышли на дорогу. Прошли мимо высокой каменной стены, которую, как говорят, тибетцы построили в один день во время войны с Непалом.

Стена тянулась на целых пять миль. Местами она обвалилась, и длинные лунные тени пересекали груды щебня. Эта стена проходит через реку по мосту, на котором сооружено восемь сторожевых башен, и кончается у проклятой деревни.

— Мост охраняется? — спросил Р. Н. у Пурчуна. Он пожал плечами. Руки его дрожали.

— Не знаю, — сказал Пурчун. — Может, нам лучше вернуться к перевалу?

— Перестаньте болтать глупости, — рассердился Р. Н. — Чан, пойдите разведайте, охраняется ли мост. Где живет старшина, Пурчун?

— Вон у того чортэня, — рука Пурчуна не переставала дрожать.

— Идите, Чан. Только тихо. К самому чортэню не приближайтесь. Если мост свободен, пойдем туда все вместе.

— Если стража бодрствует, — сказал невозмутимый Чан, — мы запоем национальную песню валлунцев, и нас примут за жителей деревни Валлун.

Он не был горазд на выдумки. И твердо придерживался осенившей его легенды. Что ж, дурацким вещам и верят лучше. Ученые разговоры могли бы только усилить подозрения здешнего старшины, перед которым так дрожал Пурчун.

Чан ушел, и Р. Н. долго следил, как уменьшается черная фигура его на выбеленной луной дороге.

— Если Чана задержат, я отведу вас на перевал, а сам вернусь за ним. Без вас они ничего нам не сделают.

— Не будем гадать, Пурчун.

Рядом бесшумно пробежала лисица.

Луна лила колдовское свое сияние на сонные крыши далекой деревни. Черная тень под стеной, сужаясь, уходила в наполненную пепельным светом тьму.

Вернулся Чан и сказал, что мост не охраняется.

Они осторожно тронулись в путь, ведя яков на поводу. Благополучно прошли через мост. Угрожающе скрипели сосновые доски настила. В широких щелях жирно поблескивала вода. Но никто из них не заметил палатки, сделанной из шкур яков, черной и почти невидимой в ночи.

Вот почему, когда их окликнули оттуда, они окаменели от неожиданности.

— Откуда и куда идете?

Пурчун был бледен, как мел, а Р. Н. беззвучно разевал рот. Один только Чан не потерял присутствия духа.

— Мы валлунцы и идем в Шигацзе, — ответил он с подкупающей общительностью. — А вы кто такие?

Не дожидаясь ответа, поспешили они дальше к большому чортэню, под которым белел домик грозного старшины.

Прокрались мимо этого домика со слепым окошком, не потревожив даже большой собаки, прикорнувшей за причудливой оградой из рогов баранов и яков.

Скорее, скорее подальше уйти от опасного места! Время близилось к полуночи, когда они расположились на ночлег в заброшенной овчарне.

С восходом солнца Р. Н. был уже на ногах. Они быстро позавтракали, навьючили яков и двинулись к Ланбула. Но этот последний на пути перевал нельзя было и считать перевалом. Он возвышался над плато всего на 700 футов. Но, главное, Р. Н. знал, что не встретит там проклятого снега.

Дорога прямыми зигзагами петляла в скалах, но на каждом повороте путника хранила неизменная шестисложная формула, высеченная огромными буквами.

Лишь на северном склоне Ланбу встретили они первых людей. Это были дадубпа — скупщики риса, шедшие в Таширабка. Общительный Пурчун обнаружил среди них старинного приятеля. И очень кстати. Пока длилась радостная встреча, Р. Н. тихо прошел мимо.