Две любви

Видя, что перед ним два выбора пути, Жильберт спрашивал себя, что он должен делать. Он желал бы следовать за Беатрисой морем, так как не видел Арнольда Курбойля с Рождества и думал, что он в Эфесе, где собирается отплыть морем в Сирию, а потому ему в данный момент возможно захватить дочь и увезти её, чтобы принудить к браку, который дал бы наследника его обширным владениям.

Жильберт видел также, что командование над всей армией пришло к концу, неприятельскую страну теперь прошли, и долг всех — собраться в графстве Раймунда, чтобы взять Эдессу только весной. Но с другой стороны, когда он раздумывал, сколько бедных людей, взявших с верой крест, в надежде, что Бог поможет во всех их нуждах, были готовы снова подняться в горные проходы, — его милосердие приказывало ему скорее остаться и предводительствовать или жить и умереть с ними, чем спокойно совершать путь морем. Таким образом ему трудно было решить, что ему делать, и если он опасался видеть Беатрису и подчиниться её убеждениям, то одинаково он боялся смешаться и с народом, так как все его знали и унесли бы на своих плечах, с целью сделать главой.

Рано утром, когда Жильберт прогуливался по берегу моря, он увидел Анну Аугскую в сопровождении двух женщин; она возвращалась из церкви и остановилась поговорить с ним. Он увидел на её лице выражение дружбы к нему, а потому, идя рядом с ней, внезапно принялся рассказывать ей своё затруднение.

— Сэр Жильберт, — сказала она спокойно, — я любила единственного человека, который сделался моим мужем, и была любима им, но его убили, и я вам говорю, сэр Жильберт, что истинная любовь мужчины и женщины — самая лучшая и великая вещь, какая только существует на свете. Если два существа любят друг друга, и если их любовь господствует над всем, исключая чести, то она искренна и достойна всякого внимания. Размыслите хорошенько, действительно ли вы любите эту девушку, и если ваша любовь — то, что я сказала, не колеблясь бросьте все и следуйте за ней.

— Сударыня, — сказал Жильберт, подумав несколько минут, — вы женщина, достойная доверия, и вы мне дали добрый совет.

Они расстались. Жильберт вернулся в своё жилище, решив отправиться в Антиохию морем с королевой и королём. Но он все-таки сожалел бедных паломников, которые должны были остаться и сражаясь, прочищать себе путь.

Большие корабли, нанятые для переправы, были тяжёлой и грузной конструкции, однако довольно быстрого хода. Это были отчасти галеры Греции и отчасти Амальфи, жители которой скупали все восточные товары. В день, назначенный для отплытия, подул северо-западный ветер, и грузные галеры пустились в путь на близком расстоянии одна от другой.

Через несколько дней приплыли в порт Антиохии, святого Симеона, и увидели возвышавшиеся на берегу громадные башни и стены. Пока Жильберт рассматривал их со своего корабля, он чувствовал себя счастливым при мысли, что армии не приходится делать осады этой крепости, так как она принадлежит графу Раймунду, дяде королевы. Но если бы он знал, что должно случиться с ним в этом городе, то скорее пошёл бы босиком в Иерусалим исполнить, как мог, свой обет, чем войти в этот прекрасный, окружённый стенами город. Граф Раймунд, широкоплечий, с бронзовым цветом лица, чёрными, уже седеющими на висках волосами, принял армию на берегу. Сначала он обнял короля, согласно обычаю, затем свою племянницу королеву, в четыре или пять приёмов. Он был рад видеть её, но не правда, что у них существовала мысль о любви, как говорили хроникёры.

Все-таки Людовик почувствовал сильную ревность, видя, как Раймунд целует королеву, так как он всегда подозревал худшее, чем было на деле. Но он не смел говорить, боясь королевы. В Антиохии была большая радость, когда все дамы, бароны и другие вельможи расположились праздновать Пасху вместе, и хотя ещё было несколько дней поста на страстной неделе, но все были счастливы, что находятся в большом городе. Они были так довольны, что хлеб и вода вполне удовлетворили бы их, вместо великолепных, многочисленных блюд, приготовленных для поста пятьюдесятью поварами графа Раймунд а, так как граф жил пышно, что не мешало ему быть храбрым воином.

В особенности он был тонким, не строго нравственным человеком и много смеялся, когда королева попросила его помочь ей добиться уничтожения её брака, потому что не могла долее выносить положения жены ханжи-монаха. Затем он немного призадумался и нахмурил свои широкие брови, но вскоре его лицо просияло, так как он нашёл средство. Король, сказал он себе, был двоюродным братом Элеоноры, а церковь запрещала брак при подобном родстве, так что брак не действителен, и папа должен будет против своей воли согласиться с правилами церкви и произвести развод. Они были двоюродные брат и сестра в седьмой степени, и король происходил от предка королевы, Вильгельма, герцога Гиени, дочь которого, Аделаида Пуатье, вышла замуж за Гуго Капета, короля Франции, а седьмая степень единокровия всегда подвергалась запрещению, и никакого разрешения не давалось, и даже никто его не требовал.

Сначала королева принялась смеяться, затем послала за метцким епископом и стала его расспрашивать о таких случаях. Прелат ответил, что граф Раймунд говорит правду, но что он, епископ, не вмешается в это дело, так как никогда церковь не имела намерений допускать, чтобы из её правил делали дурное употребление. Однако утверждают, что он все-таки участвовал в совете, объявившем недействительным этот брак.

Таким образом сильная своим правом королева отправилась к мужу и сказала ему прямо в лицо, что имела намерение выйти замуж за короля, а не за монаха, каким он был все время, и при этом она узнала, что их брак недействителен. Поэтому он живёт в смертном грехе, и если хочет спасти свою душу, то должен развестись с ней, Элеонорой, по возвращении во Францию. Услышав эти слова, король был чрезмерно огорчён и горько заплакал, но не от потери жены, а потому, что безрассудно жил в таком грехе и столько лет. Элеонора засмеялась и удалилась, предоставив ему плакать.

О тех пор она проводила свои дни и вечера, советуясь с графом Раймундом, и они беспрестанно запирались в её комнатах, помещавшихся в одной из западных башен дворца, выходивших к городской стене, расположенной на берегу моря. Было начало весны, и сладко дышалось воздухом, насыщенным благоуханием сирийских цветов.

Хотя король теперь убедился, что Элеонора не была его женой, он все-таки продолжал ревновать её и, когда не молился, то подсматривал и шпионил за ней, чтобы убедиться, не наедине ли она с графом Раймундом. Некоторые писатели рассказывали, будто Элеонора, ради освобождения своего родственника де Санзея, встречалась тайно с великим Саладином и любила его за великодушие, а король ревновал её к нему. Это — чистая ложь, так как в эту эпоху Саладину не было и семи лет.

С каждым днём король верил все более и более в любовь Раймунда к Элеоноре и поклялся надеждой на спасение своей души, что он так не оставит этого дела. Пасхальные праздники прошли среди веселья. Жильберт мог видеть свободно Беатрису, и их любовь росла все более и более, но он очень редко и мало говорил с королевой. Элеонора жила теперь в западной башне; из её комнат вела одна лишь лестница в прихожую. По этому пути приходил к ней граф Раймунд и вельможи, когда она призывала их, а также телохранители. Но по другую сторону её внутренних комнат была ещё дверь, которая вела в длинное крыло дворца, где поместились придворные дамы Элеоноры, и через неё она ходила к ним. Часто Анна Аугская входила здесь, а также Беатриса и некоторые другие приближённые дамы; они находили королеву и графа Раймунда сидящими в креслах и непринуждённо беседующими; иногда они играли в шахматы около открытого окна, выходившего на балкон. Они не думали о них дурно, так как знали, что Раймунд сделался её советником по делу о разводе. Беатриса хорошо знала, что королева любила Жильберта, но не тревожилась, потому что никогда не видела его возле Элеоноры.

Однажды вечером, неделю спустя после Пасхи, король решил, что увидит королеву сам и выскажет ей свою мысль. Взяв в качестве эскорта двоих вельмож и несколько телохранителей, он спустился на главный двор и направился на западную сторону к башне Элеоноры.