Две любви

После этого Элеонора повернула лошадь и приказала рыцарям подняться на гору к деревьям вместе с ней, затем распорядилась, чтобы её армия следовала за ней, оставив короля вести своё войско по избранной им самим дороге. Тогда произошло смятение, какого никогда не бывало, так как среди массы крестоносцев были тысячи людей, наполовину паломников, наполовину солдат, которые пошли по собственному желанию, как волонтёры, не подчиняясь ни королю, ни королеве; поляки и богемцы тоже были независимы. Все начали спорить и сердиться между собой. Тем временем королева и Анна Аугская медленно поднимались в гору, прямо к деревьям, с Кастиньяком и людьми Жильберта во главе, а за ними следовали рыцари. Никто из них не подозревал опасности, так как местность, освещённая солнцем, казалось спокойной. Элеонора и Анна Аугская, ничего не опасаясь, двинулись в путь в простых юбках и плащах; мужчины же были вооружены, одеты в кольчуги и забрала.

Первые были только в шести шагах от лесистой опушки гор, когда молчание было прервано резким щёлканьем натянутого лука, и стрела, предназначенная королеве, пролетела между нею и Анной Аугской. Красавица вспыхнула при виде опасности, и на её смуглом лбу между глазами надулась вена. Мгновенно мужчины пришпорили лошадей и бросились в лес, прежде чем королева могла их остановить; впереди всех был Кастиньяк с мечом в руке. За первой стрелой посыпался дождь стрел, без разбора попадая в людей и лошадей, и три или четыре из них упали вместе со своими седоками, но последних защитила кольчуга, и они поднявшись бросились тотчас же в кусты, откуда доносился шум от сильных ударов, пронзительное щёлканье множества луков и крики сельджуков. Время от времени на удачу пущенная стрела пролетала между деревьями, и в то время, как Элеонора у подножья горы смотрела с лошади, призывая своих рыцарей присоединиться к ней, она не знала, что Анна Аугская прикрывала её своим телом от опасности, угрожавшей ей гибелью от безумной стрелы. Красавица с лёгким сердцем становилась лицом к опасности, в надежде найти счастливую смерть, которую она призывала всей душой.

Никто из проникнувших в лес не вернулся, пока раздавался ужасный и грозный шум сражения, и Элеонора угадала, что немногочисленный неприятель был оттеснён на самую вершину горы и подавлен массой рыцарей. Опасаясь, что её солдаты будут теснить друг друга, она остановила их и не позволяла никому из них идти дальше. В это время смотревший снизу король творил молитвы, так как смертельно боялся пожелать смерти королевы, что, по его мнению, было бы таким же большим грехом, как будто бы он её убил собственноручно. Пока не было опасности, он беспрестанно молился, чтобы избавиться от Вельзевуловой жены, теперь он с таким же рвением молил о её здравии. Пока она запрещала двигаться вперёд, он убеждался, что она имеет намерении возвратиться в долину, и дал знак своим рыцарям и слугам двигаться по тому направлению с другой стороны, где дрались сельджуки. Действительно, большинство, в особенности среди плохо вооружённых людей, желало избежать опасности.

Мгновенно, в большом смятении, с криками и толкотнёй главный корпус двинулся в путь, идя врассыпную по долине и совершенно заполняя её. Но вскоре они снова скучились, по мере того, как поднимались в гору на том месте, где долина суживалась у горного прохода, и наконец они так были сжаты и спутались между собой, что лошади с трудом могли двигаться. Придворные дамы королевы со своей свитой и слугами собрались у входа в долину, защищённые двумя или тремя тысячами воинов, решившихся ожидать окончания сражения, но сама королева оставалась все ещё на гребне горы возле леса.

Некоторое время спустя, явился Гастон Кастиньяк пешком и покрытый кровью; его кольчуга была изрублена изогнутыми саблями сельджуков, а его трехрогий щит продырявлен и согнут. Он приблизился к королеве и, низко поклонившись, громко сказал, указывая рукой по направлению деревьев.

— Дорога для герцогини очищена, путь открыт и вычищен… Но метла… — он побледнел и зашатался. — Метла сломана… — окончил он, падая почтя под ноги арабской кобылы королевы.

Стрела проникла через его тело, и он жил лишь столько, что мог объявить о победе. Королева встала на колени, пробуя приподнять голову своего верного рыцаря, он улыбнулся ей в благодарность, затем умер. Когда она поднялась, её глаза были наполнены слезами. Элеонора отдала приказ похоронить его и в то же время сложила ему руки на груди, а на колени положила щит.

На этом же месте умерло ещё много других воинов и были наскоро похоронены вне линии движения армии. Было за полдень, так как сражение длилось около двух часов, дорога предстояла длинная, и оставшиеся в живых люди Жильберта умоляли королеву немедленно двинуться в путь, чтобы лагерь мог быть раскинут ранее ночи в том месте, где ожидал их Жильберт. Элеонора приказала воинам следовать за ней в возможно большем порядке и начала подниматься по скалистой дороге.

В долине же армия короля продолжала идти в беспорядке, поднимаясь к тому месту, где Жильберт сражался накануне, и где лежали уже побелевшие кости сельджуков, на которых сидели насытившиеся вороны и дремали под полуденным солнцем.

Прошло два часа, прежде чем королева и её авангард достигли вершины и увидели Жильберта с его одетыми во все доспехи восьмьюдесятью воинами, сидевшими в ожидании на скалах; их лошади, привязанные вблизи, были осёдланы и взнузданы. Молодой проводник во главе своих спутников ожидал королеву, приближавшуюся лёгким галопом. Поравнявшись, Элеонора остановилась возле него и начала говорить с некоторой поспешностью, беспрестанно смотря вперёд и избегая взгляда Жильберта, которому она рассказала о нападении в лесу и о том, что король с большей частью армии отправился через долину. Последнее известие сильно обеспокоило Жильберта.

— За мной следуют дамы, — сказала она нежным голосом, так как знала, отчего бледен Жильберт.

Она ещё говорила, когда внезапно в воздухе раздался дикий крик, пронзительный, как крик голодной хищной птицы: это был возглас тысячи «ура! ура! ура!».

— Сельджуки! — сказал Жильберт. — Этот крик раздаётся из горного прохода, по ту сторону долины… Боже, сжалься над христианскими душами!

Дунстан хорошо знал Жильберта и при первой опасности подвёл к нему лошадь.

— С разрешения вашего величества, — сказал Жильберт, садясь в седло, — я поведу моих людей и сделаю все возможное, чтобы помочь королю. Я осмотрел дорогу вокруг горы, и каждый солдат, последовавший за мной, может свободно убить с горы десять сельджуков, как сельджуки, находясь наверху, теперь убивают солдат короля.

— Ура! ура! ура! убей! убей!

Дикие возгласы беспрестанно доносились из долины, но ещё худший шум оглашал воздух: вопли людей, которые беспомощно спешили со всех сторон, избиваемые стрелами и камнями, и ржание насмерть раненых лошадей.

— Их тысячи, — сказал прислушиваясь Жильберт. — Мне надо взять больше людей.

— Возьмите мою армию, — сказала Элеонора, — командуйте ею и делайте, как вы найдёте лучше.

С минуту Жильберт смотрел на неё пристально, едва веря тому, что означали эти слова. Но она сама приподнялась на седле и громко закричала сотням рыцарей, уже вскочивших на коней:

— Сэр Жильберт Вард командует армией! Следуйте за проводником Аквитании!

Глаза молодого человека радостно блеснули, когда он молча склонил голову и стал садиться на лошадь.

— Господа, — сказал он, вскочив в седло, — дорога, по которой я вас поведу, чтобы придти на помощь королю, — узка, а потому все, у кого лошади твёрды на ноги, следуйте за мной в большом порядке по двое. По ту сторону горного прохода могут сражаться, не стесняя друг друга, только тысяча людей. Остальные останутся здесь для защиты королевы и её дам. Вперёд!

Он поклонился Элеоноре и ринулся вперёд. Она видимо колебалась и следовала за ним глазами с завистью, но Анна Аугская положила руку на уздечку её лошади.

— Государыня, — сказала она, — ваше место здесь, где, быть может, скоро предстоит опасность, и нужно будет командовать.