Две любви

Ужасный беспрерывный шум сражения становился все неистовее. Сельджуки ждали, когда около пяти тысяч человек, с королём во главе, пройдут узкий горный проход нижней долины и стеснят следовавших впереди. Из своей засады между деревьями и кустарниками они бросились тысячами на несчастных крестоносцев, попавших, как мыши, в ловушку. Сначала густой дождь из стрел, как молния, спустился на этот океан людей; затем покатились камни, придавливая людей и лошадей, падая прямо на массу человеческих тел, оставлявших позади себя кровавый след. Смущение и паника дошли до апогея, когда дикие сельджуки спустились с высот, издавая крики о смерти и размахивая саблями, уверенные, что они и так перебьют врагов, не теряя напрасно стрел. В горном ущелье кровь доходила до щиколоток, и громадное количество христианских крестоносцев было втиснуто туда, в эту резню, следовавшими за ними людьми.

Среди своей армии король должен был силой прочистить себе путь к тому месту, где находилось более всего неприятеля. Наконец-то его ленивая кровь проснулась, и он вынул меч. Вскоре Людовик был принуждён сражаться лицом к лицу с неприятелем; многие из окружавших его погибли, потому что руки их были парализованы теснившейся толпой. Сельджуки очистили себе место, убивая неприятеля, и, чтобы достичь живых, они взбирались на трупы; невозможно было слышать команды, и воздух омрачился от сражения. В продолжение целого часа сельджуки не переставали убивать почти безнаказанно.

Король с сотней спутников находился в западне возле корней громадного дуба и сражался изо всех сил, убивая время от времени по одному человеку, хотя он был ранен в плечо и лицо, притом страшно изнурён. Но он видел, что все были в отчаянии и растерялись, а из его армии никто не приходил к нему на помощь, так как узкий горный проход был переполнен мёртвыми телами. Он начал петь покаянные псалмы, отбивая такт мечом. День был короткий, и вскоре наступил вечер, заходящее солнце внезапно бросило свои потухающие лучи на ведущую в гору дорогу. Среди резни некоторые из христиан подняли голову; король тоже взглянул по тому направлению. В лучах света они увидели появившийся лазоревый щит с золотым крестом. Христиане узнали его. Слабое восклицание раздалось среди оставшихся в живых.

— Проводник Аквитании!

Но эти восклицания едва были слышны, так как внезапно со стороны сельджуков раздались более звонкие крики, не воинственные, а нечто в роде вопля ужаса.

— Гнев Божий! Белый Черт!

Сельджуки попались в собственную ловушку, и смерть поднималась перед их глазами. На горных вершинах, над ущельем тысячи христиан быстро составляли ряды; их копья были опущены, а мечи вынуты из ножен. Минуту спустя стальные шлемы закружились в воздухе, сверкая и блестя на солнце, затем бросились на неприятеля. Раздалась короткая команда: «вперёд!» и сельджуки услышали быстрое, страшное для них бряцание оружия; в это время отряд двинулся вперёд, и проводник Аквитании спустился, как стальной ураган, с обнажённой головой, горящими от лучей заходящего солнца глазами, высоко подняв свой меч и с улыбкой смерти на крепко стиснутых губах.

— Белый Черт! Гнев Бога! — кричали сельджуки.

Они попробовали бежать, но из горного ущелья не было никакой дороги, оно было переполнено мёртвыми телами. Приходилось или умереть или победить. Видя свою гибель, они собрали все силы и держались, как могли, на груде трупов. Там, где они убивали, Жильберт убивал их, и тысяча окровавленных клинков блеснули под багряными лучами солнца. Пока могли, сельджуки сражались, как дикие звери, но в глазах Жильберта был такой ужасный блеск, его рука не уставала, и неприятель падал ряд за рядом, а оставшиеся живыми христиане наносили им удары в тыл. Вскоре ущелье ещё более, чем прежде, переполнилось трупами, и образовалась маленькая кровавая речка, протекавшая с камня на камень до самой долины, где около пятидесяти тысяч бессильных и дошедших до отчаяния людей смотрели, как подходили её волны. Раздались восклицания торжествующих христиан, обративших страх в радость, так как хотя было множество мёртвых, и многие из молодых и старых, крупных и мелких рыцарей и воинов лежали под мёртвыми сельджуками, убившими их, однако главный корпус армии был спасён, сила врага разбита, и Жильберт спас короля. Он нашёл Людовика поистине в ужасном положении: король стоял, прислонясь к дубу, и был окружён мёртвыми рыцарями, а последние, оставшиеся в живых сельджуки мучили его своими кривыми саблями. Все это время он пел De profundis о спасении своей души, употребляя все свои познания, чтобы сохранить себя, сражаясь, как сильный и храбрый человек, каким он и был, несмотря на свои недостатки. Король был страшно утомлён.

— Сэр, — сказал он, взяв Жильберта за руку, — требуйте все, что хотите, и если это не будет грехом, вы получите, так как вы спасли армию Креста.

Но Жильберт только улыбнулся, потому что в этот день он уже собрал довольно большую жатву чести.

Он не знал, что на холме, поднимавшемся падь долиной, сидели две женщины, которые нежно любили его и беспрерывно любовались им: это были королева и Беатриса.

Они сидели, держа друг друга за руку. Широко раскрытые от страха глаза были полны гордости и восторга за его подвиги, так как его развевавшиеся белокурые волосы виднелись впереди всех среди рядов сельджуков, а его следы настолько покрыты кровью, что казалось невозможным для человека убить столько других людей, не получив раны. Ими овладело что-то вроде изумления; как будто он был сверхъестественным существом. Они не разговаривали, но их руки оставались соединёнными. Когда же все окончилось, и они увидели его во всем блеске заходящего солнца, в то время как он сошёл с лошади и немного отодвинулся от других, опираясь на свой меч, Беатриса обернулась к королеве, и слезы радости брызнули из её глаз, в то же время она спрятала своё лицо на груди Элеоноры. Она чувствовала себя счастливой от доброжелательства, с каким обняли её обе руки королевы, которая, казалось, понимала её счастье. Но глаза Элеоноры были сухи, лицо бледно, а прекрасные губы горели в лихорадке.

X

Таким образом Жильберт, о котором историки говорят, что более ничего неизвестно, был назначен командовать армией крестоносцев и вести её через неприятельскую страну до Сирии. Эту задачу он исполнил хорошо и храбро. После большого сражения в долине приходилось поддерживать ещё ежедневные стычки, так как сельджуки нападали на христиан, как грозовая туча, исчезая с той же быстротой и оставляя позади себя кровавый след. Жильберт вёл авангард и руководил всем походом, выбирая место стоянки и предписывая время для выступления в дальнейший поход. Его мудрости и силе переносить различные утомления удивлялись все, так как остальные рыцари и воины были истощены, а запасов не хватало, потому что греческие горные жители продавали все в десять раз дороже настоящей цены. И так крестоносцы подвигались вперёд, сражаясь и страдая, и по мере того, как время протекало, солдаты становились один к другому снисходительнее в ожидании обещанного прощения их прегрешений, когда они исполнят обет, достигнув святых мест.

Наконец они спустились с гор к морю, в местность, называемую Атталией. Оттуда Жильберт хотел провести их сухим путём в Сирию, но король устал, а королева поняла, какую большую ошибку она сделала, взяв с собой дам, так как малое число из них обладало неустрашимостью Анны Аугской и мужеством Беатрисы. Дамский отряд сделался обществом плакс, которые роптали на все, сожалели о Франции, горько оплакивая, что их завели в эти пустыни, чтобы там лишить их молодости, свежести и, быть может, жизни. Поэтому Элеонора уступила желанию короля сесть на атталийские корабли в порте св. Симеона, близ Антиохии. У неё была ещё другая причина: в Антиохии царствовал её дядя, граф Раймунд, человек одной с ней крови и разделявший её идеи. Она желала видеть его и воспользоваться советами, как очень опытного человека. Впрочем это было сопряжено с некоторой опасностью, так как король думал, что Рай-мунд влюбился в Элеонору во время своего пребывания при дворе, а Людовик был ревнив и раздражителен. Он хотел вести армию с собой в Антиохию, но поднялись протесты. В то время, как важные бароны и рыцари держались за более надёжный путь, самые бедные паломники опасались моря более, чем сельджуков, и не сходились во мнении относительно отплытия. В конце концов король позволил им идти и они, не зная пути, хвастались пройти в Антиохию первыми. Им дали денег и многих проводников, которым они доверяли.