Возроди во мне жизнь

— Таинства Господни, что нам довелось постичь, поистине благословенны, — начал он. — И первое таинство — Благовещение. Отче наш, иже еси на небеси...

Я повторяла вслед за ним «Отче наш», «Богородице, дево» и прочие молитвы. Я молилась с таким жаром, с каким не молилась никогда прежде, даже в монастырской школе. «Спаси его, милая Дева, верни его, милая Дева, пусть он вернется ко мне...» — повторяла я про себя.

После окончания каждого таинства звучал орган, и прихожане подхватывали мелодию псалма, который знал здесь каждый. Священник запевал, а все остальные подтягивали.

После молитвы появились двое служек с кадилами и двинулись вдоль прохода в направлении Святой Девы. Все вокруг заволокло благовонным серебристым дымом.

— Владычица наша, владычица Святого Сердца, молись за нас, молись за нас, — запели прихожане. В центральном проходе несколько женщин опустились на колени и поползли к алтарю, держа на груди молитвенно скрещенные руки. Две из них плакали.

Я подумала, что мне тоже следовало бы к ним присоединиться, но так и не решилась. Если я пойду на такое ради освобождения Андреса, то он точно не вернется.

Между тем прихожане все громче взывали к Владычице Святого Сердца, женщины все ближе подползали к алтарю на коленях.

Я исступленно молилась, шепотом повторяя мольбы и глядя на Пресвятую Деву — такую безмятежно-спокойную, с золотым нимбом вокруг головы, взирающую на нас с высоты.

Она нас не видела; веки ее были опущены. У нее было совершенно безмятежное лицо — без возраста, без тревог.

Внезапно орган смолк; священник воздел руки, чтобы совершить крестное знамение, и произнес:

— Смилуйся над нами, о Владычица Святого Сердца! Да благословит нас твой Божественный Сын, одаривший нас милостью своего любящего сердца! Мы пришли сюда, полные веры в милосердие твое, дабы умолять тебя о заступничестве, о небесная хранительница Сердца Христова!

Я не помню, что было дальше, пока не подошла моя очередь просить Пресвятую Деву о той милости, ради которой я сюда и пришла.

Послышался громкий шепот. Повсюду из десятков ртов вырывались мольбы. Я тоже прошептала:

— Пусть Андрес вернется! Пусть его не посадят в тюрьму, я не могу остаться одна.

— Нет, мы не выйдем отсюда, не утешившись, — слились вместе все голоса, когда к ним присоединился голос священника.

По всему храму взметнулось множество рук, совершая крестное знамение.

Толпа повалила вперед; я оказалась прижатой к алтарю. Орган заиграл «Прощай, о Матерь Божия». Прихожане запели: «Для тебя бьются наши сердца, прощай, прощай, тысячу раз прощай...». Потом из задних рядов донеслись крики:

— Слава Иисусу Христу! Слава Царю Небесному!

В эту минуту в церковь вошли жандармы и направились прямо к алтарю, расталкивая прихожан. У меня уже кружилась голова от этой толпы и благовоний, но я услышала, как один из них сказал священнику:

— Вам придется пройти с нами. Вы сами знаете, в чем дело, так что не пытайтесь отпираться.

Орган продолжал звучать.

— Позвольте мне закончить службу, — сказал священник. — Я только совершу причастие, а потом пойду с вами, куда скажете.

Он поднялся со скамьи и направился к алтарю, словно ничего не боится. Наверное, не сомневался, что находится под защитой Пресвятой Девы. Затем он открыл дарохранительницу и вынул большую облатку. Служка подал ему золотую шкатулку, украшенную красными камнями. Священник положил туда облатку и вновь повернулся к нам. Все застыли, а орган продолжал играть, пока священник спускался по ступеням алтаря и входил в ризницу. Я последовала за ним. Конечно, я не могла пройти дальше порога, но видела, стоя в дверях, как он снял облачение и надел шляпу. Военные не прикоснулись к нему и пальцем, а он безропотно последовал за ними. После этого я неминуемо потеряла всякое доверие к Владычице Святого Сердца.

Этой ночью я легла спать, дрожа от страха и холода, но не пошла ночевать к родителям. Наш друг Черна кое-что разузнал. Андреса обвиняли в убийстве некоего фальсификатора, которые продавал офицерам поддельные дипломы. Говорили также, что идея и сам этот черный бизнес принадлежали Андресу, а когда военный министр обнаружил на документах фальшивые подписи и поднял крик, Андрес испугался и поспешно избавился от исполнителя, чтобы не попасться самому.

Правда, сам Черна утверждал, что это совершенно невозможно, мой муж ни за что не пошел бы на убийство, да и такими глупыми делишками он не занимается, просто губернатор Пальярес его ненавидит и мечтает от него избавиться.

Я не могла понять, почему Пальярес так ненавидит проигравшего. Ведь он уже захватил власть — так зачем же сводить счеты с Андресом, который и так все потерял?

На следующий день, когда во всех газетах напечатали фотографию Андреса за решеткой, я боялась выйти из дома. Я была уверена, что на кулинарных курсах никто не захочет со мной разговаривать, но мне поручили принести продукты для приготовления чили в соусе из грецких орехов, и я не могла подвести подруг. К половине одиннадцатого я прибыла в дом сестер Муньос, измученная бессонницей, но с корзиной, где лежали персики, яблоки, бананы, изюм, миндаль, гранаты и помидоры.

Кухня сестер Муньос была просто огромной. Двадцать женщин размещались в ней совершенно свободно. Когда я пришла, все уже были в сборе.

— Мы тебя заждались, — заявила Кларита.

— Видите ли...

— Не вздумай оправдываться. От нас, женщин, зависит, будут ли все вокруг накормлены, и это работа, а не игра. Нарежь-ка эти фрукты. Ну, девочки, кто желает составить ей компанию?

Ко мне решились подойти только Моника, Пепа и Лусия Маурер. Остальные при виде меня даже не встали из-за стола. Я бы предпочла, чтобы мне бы бросили прямо в лицо, что Андрес — убийца, и они не желают иметь дела с его женой, но в Пуэбле так не принято. Никто не подал мне руки, но никто и не сказал, что обо мне думает.

Моника встала рядом и принялась резать бананы. Она все же не удержалась и шепотом спросила, правда ли, что генерала арестовали, и знаю ли я, за что. Луси Маурер положила мне руку на плечо и начала резать яблоки, которые вытаскивала из моей корзины. Пепа от волнения неустанно грызла ногти, отвлекаясь от этого занятия лишь для того, чтобы устроить разнос Монике за ее бестактные вопросы. В конце концов, чтобы прекратить неприятный разговор, она спросила у меня:

— Тебе было страшно ночью?

— Немножко, — призналась я, продолжая резать персики.

Когда мы покинули дом сестер Муньос, я осталась одна посреди улицы с блюдом чили, украшенным петрушкой и зернами граната. Подруг забрали домой ровно в два часа.

— Не слушай их, — сказала на прощание Моника, садясь в машину, где ее ждала мать.

Домой я отправилась пешком. Открыла дверь огромным ключом, который всегда лежал у меня в сумочке.

— Андрес! — крикнула я.

Никто не ответил. Я поставила блюдо с чили на пол и вновь закричала:

— Андрес! Андрес!

И снова никто не откликнулся. Я опустилась на корточки, готовясь выплакаться над ореховым соусом.

Я сидела спиной к входной двери, глядя сквозь слезы на сад, откуда манила своей свежестью сочная зелень листвы. И тут за спиной послышался стук молотка в дверь — так стучал только Андрес.

— Что, рыдаешь над своей стряпней? — услышала я его голос.

Я вскочила на ноги и бросилась его обнимать. Солнце било в окна, золотило каменные плиты дворика. Я сбросила туфли и начала расстегивать пуговицы на платье. Запустила руки ему под рубашку и потянула за собой, в сад, на лужайку. Там я убедилось, что член в тюрьме ему не отрезали. Потом я вспомнила про чили с ореховым соусом, бросилась за ним, и мы стали его пожирать, заглатывая огромными порциями.

— Почему тебя арестовали? — спросила я. — И почему так скоро отпустили?

— Потому что они козлы и тупицы, — ответил Андрес.

На другой день все газеты сообщили, что священник церкви Святого Иакова приговорен к двум годам тюрьмы за организацию демонстрации против антирелигиозного закона, а генерал Андрес Асенсио освобожден со всеми причитающимися извинениями, поскольку его невиновность в убийстве фальсификатора дипломов полностью доказана.